Питер Страуб - Дети Эдгара По

• Название: Дети Эдгара По
• Автор: Питер Страуб
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-699-63826-0

Несравненный мастер «хоррора», обладатель множества престижнейших наград, Питер Страуб собрал под обложкой этой книги поистине уникальную коллекцию! Каждая из двадцати пяти историй, вошедших в настоящий сборник, оказала существенное влияние на развитие жанра.

В наше время сложился стереотип — жанр «хоррора» предполагает море крови, «расчлененку» и животный ужас обреченных жертв. Но рассказы Стивена Кинга, Нила Геймана, Джона Краули, Джо Хилла по духу ближе к выразительным «мрачным историям» Эдгара Аллана По, чем к некоторым «шедеврам» современных мастеров жанра.

Итак, добро пожаловать в удивительный мир «настоящей литературы ужаса», от прочтения которой захватывает дух!

---

Вера, выгнувшись назад, положила руку на спинку, в её глазах загорелись огоньки.

— Да неужели никто и не смотрит в твою сторону? Ой, не верю.

— Просто я не спешу, вот и всё, — отозвался Донни с заднего сиденья.

Он видел, как двое амигос обменялись быстрым понимающим взглядом Зак уже не раз поднимал эту тему, убеждённый, что Донни просто предъявляет к девушкам такие высокие требования, что любая кандидатка в его подружки заранее оказывается обречена на провал. Донни обычно возражал, что глубоко травмирован своим последним опытом серьёзных отношений. Тут Вера обычно совершала коварный обходной манёвр и накидывалась на него с фланга, обвиняя в том, что он просто выдумал эту таинственную последнюю подружку — которую они с Заком никогда не видели, — чтобы облегчить себе жизнь, прикрываясь романтической катастрофой. Идеальная возлюбленная Донни была настолько идеальна, что просто не могла существовать в действительности, говорила обычно Вера. Или: настолько идеальна, что просто не захотела бы иметь с ним дела. Впрочем, ничего странного в этом нет: многие люди именно так и проживают свою жизнь.

Зак и Вера утверждали, что просто хотят видеть своего друга счастливым. Счастливее, чем он есть.

Донни, считая себя человеком почтительным и вежливым, настоящим джентльменом, менял тему. Про себя же думал: только посмейте меня жалеть!

Прихлёбывая накофеиненную колу и слушая музыку, они пожирали милю за милей. Они были одни на дороге, когда Зак почуял запах горящих прокладок.

Никто из них и не подозревал о том, как сильно им будет не хватать машины, с каким сожалением они будут вспоминать о ней несколько дней спустя.

— Нам надо сделать что-то непредсказуемое, — сказал Донни.

— Это что, новая теория? — Вера была не в настроении.

День сменялся ночью. Они шли уже по крайней мере неделю, если судить по закатам и восходам.

— Будь нам суждено шагать по пустыне веки вечные, ad infinitum[63], то мы бы нашли ещё еды, — сказал Донни. — А теперь нам предстоит сделать что-то, встряхнуть эту систему. Сотворить что-нибудь. Заявить о себе способом, который не имеет ничего общего со стереотипами.

— Тогда я заявляю, что упаду сейчас прямо здесь и буду спать, — сказал Зак, тяжело опускаясь на песок.

— Ты же раньше говорил совсем другое, — сказала Вера скорее устало, чем удивлённо.

— Нет, Вера, — ответил Зак. — Я всё вижу. Никакие объяснения тут не работают. А значит, в логике выхода нет. Именно к такому ответу приходишь, когда испробуешь все остальные. Так, Донни?

Он пожал плечами.

— С той только разницей, что я не знаю, что предложить.

— Можем пойти назад, к машине, — сказала Вера. Они уставились на неё.

— Шутка, — сказала она и подняла руки, сдаваясь. Прикрыв ладонью глаза, она рухнула спиной на песок так внезапно, словно из неё вынули позвоночник.

Зак расположился около — не настолько рядом, чтобы прижаться, но достаточно близко, чтобы заявить на неё свои права, — как пехотинец, который научился ложиться в полной амуниции и засыпать, где придётся. Скоро он уже похрапывал, но его заглушал ветерок, который всегда поднимался в пустыне на рассвете — негромкий, но шуршание песка просто выводило из себя. Зак перекатился на живот и уткнул лицо в ладони — в крохотный уголок темноты. Прячет голову в песок, подумал Донни, всё ещё раздражённый тем, с какой готовностью, без лишних вопросов, его друзья приняли причудливую ситуацию, в которой они оказались.

Донни стянул с себя ботинки, раз-два. Глядеть кругом было не на что: только небо, песок, редкие растения и двое спящих людей. Он не чувствовал усталости. Его сердце яростно билось.

Он взвесил на руке ботинок. Пыльный и заскорузлый, накопленный жар шёл от него, как от хлеба, только что вынутого из духовки. Раз-два.

Раз: взяв ботинок за нос, Донни ловко тюкнул каблуком прямо в затылочную ямку Зака, туда, где позвоночник встречается со стволом мозга. Зак обмяк, а Вера не шелохнулась. Оба были измучены; в погоне за снами их души уже неслись по другим местам. Донни сел Заку на голову и вминал её в песок до тех пор, пока он не перестал дышать.

Донни сразу испытал подъём. Все признаки налицо: точность, заряжающие энергией удары сердца, расширенные зрачки, эрекция и веселящий адреналиновый прилив от сознания того, что он прав. Он что-то делает, совершает декларативный поступок.

В конце концов, разве не для этого нужны друзья?

Два: вблизи не было каменных обломков величиной с кулак или просто круглых камней, поэтому Донни взял второй ботинок и им изо всей силы стукнул женщину по затылку, чтобы не глядеть на свежую кровь, пока будет насиловать Веру. Но ко второму разу она всё равно была вся в крови. Она, похоже, даже разочек кончила, исключительно благодаря рефлексу. Донни двумя пальцами сжал ей нос, а ладонью заткнул рот и держал так до тех пор, пока она не задохнулась. Пока она остывала, он взял её ещё раз. Да, давненько он не трахался. Он проснулся, лёжа на ней, от непривычного положения ныла шея. Под его тяжестью Вера частично ушла в песок и теперь лежала, наполовину погребённая, но уже не могла ни жаловаться, ни критиковать, ни судить его. Или испытывать к нему жалость.

Их бутылка с водой была выпита досуха. В пустыне лучше идти ночью, чем днём. И Донни принял меры.

Он бросил своих спутников и пошёл дальше, один, и шёл так до тех пор, пока каблуки его башмаков не стёрлись дочиста. Если он когда-нибудь найдёт цивилизацию, то сильно пожалеет потом.

Глен Хиршберг

Первые сборники рассказов Глена Хиршберга, «Американские идиоты» («Эртлинг», 2006) и «Два Сэма» («Кэролл и Граф», 2003), получили премии Международной гильдии хоррора и были названы журналом «Locus» в числе лучших книг года. Его перу принадлежит роман «Дети Снеговика» («Кэролл и Граф», 2002); кроме того, он пять раз становился финалистом Всемирной премии фэнтези. В настоящий момент он как раз заканчивает два романа и третий сборник рассказов. Совместно с Деннисом Этчисоном и Питером Аткинсом он основал «Ревю «Тьма-на-колёсах»», актёрскую труппу, которая ставит истории о привидениях и каждый октябрь разъезжает с ними по западному побережью Соединённых Штатов. Его проза появляется во многих журналах и антологиях, среди которых — «Ужасы», «Лучшее за год», в «Тёмные ужасы 6», «Инферно», «Темнота», «Батут» и «Кладбищенский танец». Он преподаёт технику письма и методику её преподавания в Сан-Бернардино, Калифорния.

Два Сэма

Посвящается вам обоим

То, что заставляет меня проснуться, — не звук. Сначала я совершенно не понимаю, что случилось. Может быть, где-то землетрясение и дрожит земля, или грузовик подскочил на ухабе, проезжая мимо пляжа, Клифф-Хауса, действующих экспонатов Музея механики, мимо нашей квартиры, до ровного отрезка объездного шоссе, которое ведет к более тихим пригородам Сан-Франциско. Я лежу неподвижно, стараясь не дышать, сам не знаю почему. От узора неверного утреннего света на слегка косых стенах и на неровном полу спальни комната выглядит нереальной, словно отражение из проектора, установленного на утесах за четверть мили отсюда.

Потом я снова чувствую движение. Прямо рядом со мной. Я тут же улыбаюсь. Не могу удержаться.

— Опять за свое, да?

Это наша игра. Он стучит крошечными кулачками, дрыгает ножкой, прижимается к животу — к мягким податливым стенкам своего теплого мирка — и, когда я кладу на него ладонь, замирает, таится и вдруг снова ударяет ножкой.

Поначалу эта игра пугала меня. Я помнил о табличках на аквариумах, предупреждавших о том, что не следует стучать по стеклу: от этого у рыбок случаются сердечные приступы. Но он любил играть. И сегодня ночью слабые толчки его новой жизни — как волшебные пальчики — пробегали по моему позвоночнику к плечам. Успокаивали меня, прогоняли страх. Осторожно откинув простыни, стараясь, чтобы Лиззи не проснулась, я наклоняюсь ближе к ее животу и тут же понимаю, что проснулся не из-за этого.

За долю секунды я холодею. Мне хочется замахать руками над головой, прогнать их прочь, как комаров или пчел, но я ничего не слышу. В этот раз — нет. Сейчас — лишь наползающая сырость, тяжесть в воздухе, точно густеющая волна тумана. Растерянный, я вытягиваюсь на постели и опускаю голову на горячий круглый живот Лиззи. Возможно, я не прав, думается мне. Я могу ошибаться. Я прижимаюсь ухом к ее коже, задерживаю дыхание, и — еще один ужасный момент — я совершенно ничего не слышу, только шум вод. Я думаю о той еврейской парочке из нашей группы в Брэдли, которые начали приходить на занятия, когда у нее уже был срок в семь месяцев. Они ходили ровно пять недель, и иногда та женщина протягивала руку, чтобы дернуть своего мужа за пейсы, и мы все улыбались, представляя, как это будет делать их дочь, а потом они перестали приходить. Однажды утром женщина проснулась и почувствовала себя непривычно опустошенной, она проходила в таком состоянии несколько часов, а потом просто села в свою машину и приехала в больницу, уже зная, что ребенок мертв.