Лев Тихомиров - Руководящие идеи русской жизни

• Название: Руководящие идеи русской жизни
• Автор: Лев Тихомиров
• Издательство: Институт русской цивилизации
• Жанр: Религия: прочее
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-902725-17-6

В книге впервые после 1912 года публикуется выдающееся произведение русского мыслителя Л.А. Тихомирова, предлагавшего России действенную программу проведения широкой национальной реформы и беспощадной борьбы с внутренними врагами государства, толкавшими страну к революционным потрясениям, разрушению русской Церкви, культуры и морали. Многие мысли и предложения Тихомирова остаются актуальными и по сей день в условиях масштабных оранжевых революций, финансируемых США и их западноевропейскими сателлитами, опирающимися, как и в 1917 году, на поддержку внутренних врагов России, тех же самых, что и 100 лет назад.

---

Весь вопрос в том, к кому относится и что означает выражение «подчиненных Сенату»? Совет Министров понимает так, что запросы можно обращать только учреждениям, подчиненным Сенату. Д.Д. Гримм, наоборот, думает, что это выражение относится только к некоторой доле «главноуправляющих», — именно тем, которые подчинены непосредственно Сенату, в противоположность другим, которые подчинены министрам и за которых поэтому отвечают сами министры.

Кто прав в истолковании закона? Нельзя не признать известной солидности министерского толкования, тем более, что В.Ф. Дейтрих указал по крайней мере один случай, когда предъявление запроса Совету Министров явно немыслимо, ибо по закону в Совете (статья 5 учреждения Совета Министров) может председательствовать и сам Государь Император… Но со своей стороны Д.Д. Гримм указывает, что если принять советское толкование закона, то право запроса превращается почти в ничто, ибо стоит какому-либо министру испросить для вводимой им меры санкцию Совета, и принимаемая им мера тем самым становится недоступной запросу. Это возражение при всей своей силе не в состоянии, однако, подорвать толкования В.Ф. Дейтриха, ибо из текстов закона вовсе не видно, чтобы узаконения 1906 года имели в виду давать законодательным учреждениям столь широкие права запроса, как это доселе было принято думать.

В общем, положение получается очень недоуменное. По смелой и сжатой формулировке самого председателя Совета Министров, инкриминируемое действие состояло в том, что председатель Совета Министров «поднес на Высочайшее утверждение во время перерыва занятий законодательных учреждений, — перерыва, к тому же созданного самим правительством, — обширный закон, только что перед тем отклоненный Государственным Советом». И вот это деяние, по толкованию правительства, вполне законно, а следовательно, может быть повторено в каждую минуту, когда правительство по своим соображениям признает это нужным.

Д.Д. Гримм возражает: «Если никаких ограничений дискреционного усмотрения в применении 87 статьи нет, то что же выйдет, когда закон, введенный правительством посредством роспуска Думы и Совета и применения 87 статьи, будет через два месяца снова отклонен Думой и Советом? Тогда, очевидно, можно сделать снова перерыв заседаний на три дня или на три часа и снова ввести закон по 87 статье, и так хоть до бесконечности. Но при этом где же гарантия, что значение законодательных учреждений не будет сведено к нулю?»

Вопрос, конечно, очень серьезный. Но не менее серьезно можно спросить: где же точные законные указания на то, чтобы новый строй 1906 года хотел дать законодательным учреждениям значение большее, чем заблагорассудит им давать правительство? Таких указаний в бесспорном смысле узаконений 1906 года не могли найти критики правительственной меры.

Естественно, что в возражениях членов Государственного Совета проскальзывает после всего этого вопрос: если взаимные права учреждений таковы, то что же это за строй у нас имеется? В предположениях левых фракций Государственной Думы он считался недоделанным парламентаризмом, который требуется довести до чистого парламентаризма. По категорическим заявлениям членов правительства он и не составляет парламентаризма, и не должен быть в него превращаем.

По всестороннему анализу статей закона, произведенному во время этого столкновения, оказывается, что действительно у нас нет и тени парламентаризма. Но как же определить действующий строй? Ответ на это мы уже не находим в прениях, и нам придется постараться как-нибудь разобраться в этом вопросе собственными усилиями.

Исход думского запроса

Как предвиделось уже по предварительным подсчетам голосов, исход запроса Думы оказался в высшей степени неблагоприятным для правительства. Большинством 202 голосов против 82 Государственная Дума признала, что председатель Совета Министров, представляя на Высочайшее одобрение журнал Совета Министров о введении земства в западных губерниях, нарушил статью 87 Основных законов, объяснения же по сему предмету признаны неудовлетворительными. Так как решение Думы собрало свыше двух третей голосов, то оно должно быть по закону повергнуто председателем Государственного Совета на Высочайшее воззрение. Теперь лишь остается ждать, будет ли что-либо по сему предмету выражено Высочайшей властью.

Но каков бы ни был исход и последствия вынесенного Государственной Думой обвинения правительства в нарушении Основных законов, в прениях является новое свидетельство неясности Основных законов 1906 года. В первый раз это было засвидетельствовано в прениях Государственного Совета. Как мы уже говорили (Московские Ведомости, № 77), прения эти показали, что при формальном толковании буквы закона действия председателя Совета Министров вполне законны. Но и в Совете, и теперь особенно ярко в Думе указывают, что законность действия состоит в следовании не одной букве, а самому духу закона, его точному смыслу, или, — что в сущности одно и то же, — намерениям законодателя. Об этом, конечно, не спорит и правительство, но беда в том, что при определении духа закона и намерения законодателя начинаются полнейшие разногласия. Одни исходят из того, что Самодержавная власть Монарха теперь уже ограничена, другие горячо против этого протестуют, и все сходятся, кажется, только в одном: что духа Основных законов нельзя понимать в том смысле, как изъясняет председатель Совета Министров.

«Формально статья 87, — говорит депутат Маклаков, — нарушена не была, но ведь кроме прямого нарушения закона есть еще нечто другое: добросовестное, лояльное применение закона». В данном же случае обвинитель правительства усматривает лишь «фикцию применения закона». Правительство объясняет, однако, что без такого способа применения закона получается безвыходное положение. Председатель Совета Министров со свойственной ему меткостью слова заявил, что нельзя же интересы населения «приносить в жертву гармонически законченной законодательной беспомощности». Это слово «крылатое», которое может быть применено в гораздо более широком смысле, чем, быть может, хотел сказать оратор. Всматриваясь в действия законодательных учреждений, сплошь и рядом замечаешь именно гармонически законченную систему законодательной беспомощности. Но не могут же состоять ни дух закона, ни намерения законодателя в создании такого положения?

Председатель Совета говорит, что правительство «должно было представить Верховной власти законный и благополучный выход» из получившегося заколдованного круга. И, однако, мы видим, что огромное большинство членов обоих законодательных учреждений отрицают законность найденного правительством выхода. Что касается его благополучности, то о нем трудно даже и говорить, когда видим его последствия. Правительство придумало исход, как ему кажется, законный, а законодательные учреждения кричат, что он незаконен. Члены их спрашивают, почему вопрос о законности решает только Совет Министров? Состоят ли дух законов и намерения законодателя в том, чтобы передать неограниченное Самодержавие Совету Министров или его председателю, как спрашивает Маклаков, бросивший председателю Совета Министров, быть может, самый глубокий укор, какой только Россия слышала во время этих прений по запросам Государственного Совета и Государственной Думы.

Это место речи Маклакова положительно замечательно. Он говорит: «Что здесь сделали с идеей монархии? Разве Верховная власть выступила в этом конфликте в своей исторической роли: власти, совершающей переворот во имя исторического права, во имя закона? Нет, здесь прибегли к юридической казуистике»… И, конечно, власть Верховная, если она вынуждена выступить к действию, по существу своему действует совершенно иными способами, чем власти служебные.

В речи председателя Совета Министров безусловно правильно указание на то, что надо же иметь способы выходить из путаницы разногласий, приводящих законодательную, а вслед за тем и правительственную машину к бездействию. Но если орудием этого сделать кратковременные роспуски Совета и Думы для применения 87 статьи, то это — явно не исход, не нормальный исход, уже хотя бы потому, что он дает лишь самую краткосрочную законодательную меру, подвергая ее риску почти немедленного разгрома, если только не прибегать и дальше к таким же роспускам и к применению 87 статьи. Состоит ли дух новых учреждений в создании именно такого шаткого положения и такой неавторитетности законодательных мероприятий?

Раз в законе нет ясного выражения мысли законодателя, то о всех таких вопросах можно спорить до бесконечности. Исходы разным партиям представляются различные: одни требуют довести до конца парламентарную идею, другие взывают к Самодержавию Монарха, а закон остается таким, как есть, то есть не дающим ясного ответа, и в сфере высших учреждений начинаются жалобы на невозможность действия и обвинения других в незакономерности… Надо же найти благополучный и законный исход, говорит председатель Совета. Но если закон неясен? Если в законе спорящими сторонами усматриваются противоречивые указания? Есть ли возможность тогда найти общепризнанный законный исход?