Юлия Идлис - Рунет. Сотворенные кумиры

• Название: Рунет. Сотворенные кумиры
• Автор: Юлия Идлис
• Жанр: Публицистика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9614-2313-6

Это книга о русской блогосфере, написанная как документальный роман-френдлента. Ее герои — самые известные, яркие и успешные блогеры Рунета: Антон Носик, Рустем Адагамов, Артемий Лебедев, Линор Горалик, Марта Кетро, Максим Кононенко, Сталик Ханкишиев, Вера Полозкова — восемь человек, которые стали такими, какие они есть, во многом благодаря интернету и которые сделали интернет таким, каким мы знаем его сегодня. Эти восемь человек — во всех смыслах первые лица русской блогосферы — рассказывают о том, как открыли для себя Всемирную паутину, как обустроили ее и приспособили для жизни. Нам, читающим эту френдленту, решать, как в ней жить сегодня.

---

— А если это не стихи, а, например, рассказы из цикла «Короче»?

— В семаджике. Короче говоря, я и их не держу в файле. Для меня ЖЖ — это еще и хранилище, в самом буквальном смысле. У меня есть журнал, который я веду в private mode. Не потому, что я веду там дневник для себя — это мне никогда в жизни не удавалось, — а потому, что он крайне удобное онлайновое хранилище ссылок. Очень удобно, потому что в нем каждый пост — это тема. Все ссылки внутри него я добавляю и убавляю по мере работы над какими-то проектами. Он private, потому что это хранилище, в нем нечего читать, в нем нечего комментировать.

— Это тексты, но ведь есть еще Заяц — причем их у вас несколько: Пц и.

— Ну, уже один. Другой на пенсии.

— Тот, другой, был заяц Валерий Маркович[53], «обсессивно-компульсивный писатель среднего поколения» (персонаж нескольких рисованных историй, которого Линор в конце концов забросила. — Ю.И.). Почему его не стало?

— Слушайте, он меня бесил, реально. Я просто не хотела больше иметь с этим дело. Заяц Пц (другой персонаж комикса, придуманный Линор, — Ю.И.), хоть и, конечно, мудак, но все-таки агрессивный, у него есть какая-то воля к жизни, не очень большая, но все-таки есть. А этот же был совсем. Он мне просто был противен. Я не хочу с ним больше общаться.

— А зачем вы его завели-то?

— Нет, ну сначала-то он мне был симпатичен, а потом я поняла, что долго я этого выдержать не могу: ну он же мудак какой-то! У меня есть я, зачем мне он? Такой же унылый мудак.

— А заяц Пц разве не такой?

— Нет, Пц — пассивно-агрессивный невротик. Это гораздо интересней, чем депрессивный невротик.

— Расскажите про него.

— А что вы хотите знать? Спросите что-нибудь.

— Почему он такой квадратный?

— Слушайте, это гениально, — вдруг восхищается Линор. — Квадратный. Откуда эта цитата — «почему он такой квадратный»? Ну, заяц Пц — реальный «альтер эго», — тут она спохватывается, что диктофон все еще работает, и продолжает разговор. — Я бы хотела быть им, конечно. Это значило бы не менять в собственной личности ничего, но потерять совесть. Мне кажется, это было бы прекрасное существование. Ну, по нему не скажешь, что это прекрасное существование, но, по крайней мере занимательное, в отличие от моего. Почему он такой квадратный? Потому что я не умею рисовать. Я не могу нарисовать анатомически корректного зайца, и мне лень это делать. И я сделала схематических персонажей, которых использую копипейстом, когда они мне для чего-нибудь нужны. Все-таки по этим комиксам видно, что они очень условные. Они комиксы постольку, поскольку в них используется визуальный элемент для передачи информации, но это текст все-таки, а не карикатура.

— А почему персонажи такие?

— Квадратные? — с подозрением спрашивает Линор. — Потому что удобно их было рисовать полосочками.

— Нет, почему их зовут «Ф», «Щ», «Грелка» и «Свиная отбивная с горошком»?

— Мне было лень придумывать имена.

— А «Ф» — это вообще жираф или хорек? — спрашиваю я, вдруг вспоминая «русского литератора Александра Феликсовича Гаврилова» из другого текста Линор и его историю про хорька.

— Там нет хорька! — с тихим ужасом восклицает Линор. — Там кошка. Это кошка. Какой хорек? Хорек — это тот, кого изнасиловал жираф. Вы все это время думали, что он изнасиловал другого персонажа?

— Мне было приятно так думать, — говорю я первое, что приходит в голову.

— О’кей, — осторожно произносит Линор. — Как бы мне тактично перевести разговор обратно? Потому что тут у меня возникло несколько вопросов к вам. Нет, ну что вы, там нет никакого хорька. Это кошка. Меня поражает этот вопрос, потому что для меня совершенно понятно, что Ф — это кошка, а щ — это жираф.

— Почему, из чего это следует?

— Потому что кошка — девочка.

— И что же, «Ф» — это женское имя?

— Естественно, — говорит Линор, непонимающе глядя на меня.

Я точно так же гляжу на нее. Когда молчание затягивается, она медленно произносит:

— Я не знаю, как это объяснить. Почему Наташа — это женское имя? Кто бы назвал мальчика Ф или девочку — Щ? Мальчика еще можно назвать Наташей, если это индийское имя, — тут Линор принимается задумчиво рассуждать. — Я вообще считаю, что Оля и Ева — это индийские имена. Тогда понятно, почему Ева — мальчик, а Оля — девочка. Я даже не знаю, как ответить, — сдается она через некоторое время. — Ну вот Щ — твердый согласный же, да?

— Мягкий.

— Слушайте, я не знаю! — кричит Линор в отчаянии. — Ну ежу понятно, что Ф — кошка, а Щ — это жираф.

— Причем всегда мягкий, по законам фонетики русского языка.

— Я не могу объяснить, — повторяет Линор. — It’s natural.

— Жуть, — только и могу выдавить я, потому что очень смеюсь.

— Да нет, жуть — это не понимать, кто из них кто! — Линор тоже хохочет. — Так вы же не поняли, что Ф — это девочка!..

— Он не похож на девочку, — упорствую я.

— Это не он, — с расстановкой говорит Линор, пристально глядя мне в глаза. — Это. Кошка. Она. Девочка. По ней. Видно. Это не хуй, это хвост, — вдруг ее осеняет ужасная догадка: — А вы думали, что у него хуй смотрит в одну сторону, а голова — в диаметрально противоположную?!

В этот момент к нам подходит официантка с очередным чайником жасминового чая, и мы обе заговорщически замолкаем. Но каждый думает о своем.

Блог-терапия

— Я невротик, — объясняет Линор, отпивая чай и одновременно проверяя рабочую почту в коммуникаторе.

— И все ваши многочисленные тексты — это профилактика невроза?

— Да какая профилактика, поздно уже. Это поддерживающая терапия, — улыбается она. -

Мне от этого становится легче, как и всем, наверное, кто пишет. Я пишу тексты потому, что мне, как частному лицу, это терапевтически помогает. То, что у этого есть некоторые социальные импликации — например, я их публикую все-таки и интересуюсь реакцией на них, — не то чтобы у меня был ответ, почему мне важна и эта часть, но она, безусловно, важна. Хотя и в очень ограниченном виде. Я, например, целенаправленно делаю так, чтобы это занятие не приносило мне денег в сколько-нибудь заметном по отношению к моим доходам размере.

— Почему?

— Вредно. Терапевтически вредно. Ты начинаешь писать текст исходя из других требований, и он перестает работать как терапевтический механизм. А он мне слишком дорог как терапевтический механизм, я не готова от этого отказываться. Другого писателя у меня для меня нет, и другого терапевтического механизма тоже.

— То есть вы что же, не забираете гонорары за публикации, например?

— Нет, я не ставлю коммерческой задачи перед текстом. Я не занимаюсь биддингом между издателями — кто даст больше. Я не завожу агента, который бы этим занимался. Если у меня заказывают текст и он получается не таким, за какой заказчик хочет платить, как это иногда бывает с журналами, например, я говорю — жалко, что так получилось, но понимаю, что этот текст мне дороже, чем обещанный гонорар.

— Даже если это журналистский текст?

— Да, конечно. Много лет я зарабатывала письмом в глянцевые журналы, но это не тексты, а то, что называется writing — такая работа со словами, как копирайтинг в рекламе. Ты выполняешь заказ и пишешь текст, соответствующий техническим требованиям, это понятно. Но если ты пишешь этот текст как личный, то да, для меня важно подлаживаться под собственный невроз и собственное желание. Потому что иначе я не очень понимаю, зачем этим заниматься.

— У меня очень долго была железная внутренняя политика — подписывать своим именем все, даже если это тексты в глянцевые журналы, — продолжает она. — Мне было это нужно на протяжении многих лет как дисциплинарное действие, которое заставляло меня не гнать халтуру, даже если это глянцевая статья, сказки для «Норильского никеля» и т. д. Отвечать за базар. Все-таки под своим именем нельзя совсем халтурить: можно выполнять техзадание, но выполнять его прилично. Я сейчас дописываю роман. Я знаю, кому я его отдам. Я знаю, что его можно было отдать при помощи агента в большое издательство за существенные деньги. Но я не хочу. Я знаю, кому я его отдам, и знаю, что получу за него долларов 500 или 800. Ну вот, теперь мы все знаем, кому я его отдам, — Линор улыбается, а я перебираю в уме московские издательства, известные склочностью и низкими гонорарами, зато престижные среди интеллектуалов, и понимаю, что я действительно теперь знаю, кому Линор намерена отдать свой роман. Знаю, но не скажу. — Это, безусловно, не коммерческий выбор. Это просто издательство, в котором мне лестно издаваться. И которое, я твердо знаю, не издаст мою книгу под красно-желтой обложкой с полуголой бабой на ней, не в обиду никому будет сказано, — тут я вспоминаю обложку романа «Нет», изданного в Ad Marginem, и как я не могла объяснить родителям, что эта вот книжка в красно-желтой обложке с полуголой бабой — современная русская литература, написанная двумя хорошими писателями Линор Еоралик и Сергеем Кузнецовым. Вспоминаю — и ничего не говорю.