Габриэле д'Аннунцио - Том 5. Девы скал. Огонь

• Название: Том 5. Девы скал. Огонь
• Автор: Габриэле д'Аннунцио
• Издательство: Книжный Клуб Книговек
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-904656-80-5

Габриэле Д’Аннунцио (настоящая фамилия Рапаньетта; 1863–1938) — итальянский писатель, поэт, драматург и политический деятель, оказавший сильное влияние на русских акмеистов. Произведения писателя пронизаны духом романтизма, героизма, эпикурейства, эротизма, патриотизма. К началу Первой мировой войны он был наиболее известным итальянским писателем в Европе и мире.

В пятый том Собрания сочинений вошли романы «Девы скал» и «Огонь».

---

У нее был утомленный вид, словно она только что очнулась от обморока.

— Прочтите, — попросила она и протянула мне книгу.

Я взял ее, раскрыл и перелистал, пробегая глазами некоторые строки. Мимолетная тень ласточки упала на страницу, и мы услыхали трепет ее крыльев.

— Как я изумилась, — продолжала она, — когда в первый день вы повторили мне поучение св. Екатерины! Я вся была полна ее мыслями, и вы, как прорицатель, заговорили со мной о ней…

Я почувствовал в голосе францисканки такое полное доверие и покорность, что она не могла бы выразить яснее: «Вот я, я твоя, я всецело принадлежу тебе, как никакое другое живое существо, никакая другая бездушная вещь не могли бы принадлежать тебе. Я — твоя раба и твоя вещь».

Действительно, казалось, что она обладает неземной силой, несвойственной природе, и уничтожает для себя закон, воспрещающий человеку в любви совершенный и непреложный отказ от самого себя. Мое воображение преображало ее в ярких лучах солнца в хрустально чистый образ, в какую-то жидкую субстанцию, которую я мог впитать в себя и которой я мог насладиться как благоуханием.

— Мне кажется, — сказал я ей, — что, читая эту книгу, вы должны иногда чувствовать, что душа ваша испаряется, как капля воды на раскаленном железе. Не правда ли? «Пламень и бездна милосердия, поглотите, наконец, облачность моего тела!» — восклицает святая. Вы отметили эти слова на полях. В вас непрестанное стремление к самоуничтожению.

Ее бледное лицо улыбалось мне под лучами солнца, почти не выделяясь на белизне мрамора.

— Вот еще отмеченные фразы: «Душа, опьяненная, объятая и воспламененная любовью». А вот и другая: «Будьте древом любви, привитым к древу жизни». Как красноречива страсть этой девственницы! Она чарует всех молчальниц, потому что говорит и кричит за них. Но эта книга особенно драгоценна для всякого любящего жизнь благодаря изобилию крови, которая течет в ней, кипит и пылает непрестанно, как на жертвенном алтаре в день великого жертвоприношения. Можно подумать, что этой доминиканке весь мир представляется в багряном виде. Она видит все окружающее сквозь дымку пламенной крови. «Мои воспоминания полны крови, — говорит она. — Я встречу кровь и живые создания и я упьюсь их любовью в крови». По временам ею овладевает кровавый бред. «Тоните в крови! — восклицает она, — погружайтесь в кровь, насыщайтесь кровью, печальтесь в крови, радуйтесь в крови, растите и укрепляйтесь в крови!» Она знает всю ценность нежной и ужасной жидкости, потому что она видит ее не только на чаше, но и струящейся из жил человеческих; охваченная вихрем жизни, она носит свою вуаль среди борьбы ужасных ненавистей и бурных страстей, составляющих красоту ее века. Вот великолепное послание к брату Раймондо Капуанскому. Можете ли вы читать его, не содрогаясь до глубины души? «Он положил свою голову мне на грудь. И я почувствовала биение и аромат его крови…» Я вижу в этих строках не только религиозный экстаз, это реальная страсть. Мне кажется, я вижу, как трепещут и расширяются ноздри молодой женщины. Фраза, которая восхищает меня, несомненно принадлежит ей: «Вооружиться своей собственной чувственностью». Она должна была обладать остротой чувств, потому что все, написанное ею, изобилует живыми образами, яркостью колорита и действия, напоминающих Данте по силе и смелости. Ах, дорогая сестра, не такой руководитель нужен вам, чтобы привести вас в мире к вратам монастыря. В ее одежде вы вдыхаете вместе с ароматом крови все благоухание великолепной жизни, сквозь которые пронеслась эта неукротимая девственница. Бесчисленная толпа, одетая во власяницу и пурпур, железо и золото, увлекала ее в водоворот «пламени гнева и ненависти» не менее пылкий, чем пламень любви. Монахи, монахини, отшельники, придворные, кондотьеры, князья, кардиналы, королевы, первосвященники, все могущественные люди того жестокого и великолепного века подчинялись ее непреклонной воле. Она сильна в размышлениях и поступках. Она называет «возлюбленным братом» Альберико да Бальбиано и «возлюбленными сыновьями» рыцарей ордена св. Георгия. Королеве Иоанне Неаполитанской она осмеливается писать: «Увы! Вас можно оплакивать, как усопшую!» и Григорию XI: «Будьте человеком мужественным, а не богобоязненным». И королю Франции она заявляет: «Я хочу». За это, Массимилла, я люблю ее, а также за то, что она владеет Садом, Домом и Кельей Самопознания, и еще потому, что ей принадлежит выражение: «Вкушать от душ», и, наконец, потому, что еще раньше Леонардо она писала: «Разум питает любовь: чем больше знаешь, тем сильнее любишь, а когда сильнее любишь, сильнее наслаждаешься». Это великие слова, которые должны быть правилом всякой прекрасной, внутренней жизни.

Говоря это, я улавливал в широко раскрытых, неподвижных глазах Массимиллы медленный ритм волны, которая, казалось, имела какое-то музыкальное созвучие со звуками моего голоса, и это ощущение было так ново и необычно, что я продолжал говорить, боясь нарушить его.

Действительно, как только я замолчал, она склонила чело, и из ее ясных глаз безмолвно полились потоки слез.

Я не спрашивал ее, о чем она плачет; я только взял ее руки, похожие на нежные листочки, сожженные полуденным солнцем. И под этим жгучим апрельским небом, возле сверкающего мрамора, на котором тень стрелки, казалось, замерла с незапамятных времен, среди погребальных тисов и анемон, я пережил несколько мгновений неизъяснимого блаженства. Я увидел, как ее душа достигла и пребыла несколько мгновений в той сфере жизни, за пределами которой — по словам Данте — нельзя двигаться дальше вперед, ибо пожелаешь вернуться обратно.

И мне казалось, что после этого для этой души вся остальная любовь и жизнь не должны были иметь никакой ценности.

А после этого божественная дева словно явилась мне такой, какой я созерцал ее в первый день, сидящей между двумя братьями, как образ Молитвы. Я приподнял покрывало, заглянул в глубину ее глаз, и под моим пытливым взором совершилось быстрое чудо. Я долго сохранял какое-то внутреннее успокоение, но покрывало упало — и навсегда.

И снова она показалась мне «ушедшей из нашего века».

Так что, когда Оддо однажды рассказал мне трогательную историю ее обручения, нарушенного смертью, я слушал ее, как легенду старинных времен, и чувствовал, как искренно и глубоко было мое отчуждение.

Два года тому назад ее полюбил и попросил ее руки Симонетто Бельпрато, и, подобно Ифигении, она потеряла своего жениха почти накануне свадьбы.

Накануне свадьбы, счастливая,
Она готовила гирлянды, и смерть похитила ее.

Оддо воскресил в моей памяти бледный образ Симонетто, нежный юношеский облик ботаника, последний отпрыск одной из благородных фамилий Тридженто, который поселился в провинции со своей матерью-вдовой, чтобы заниматься ботаникой и найти смерть.

— Бедный Симонетто! — говорил Оддо по-братски, жалея его. — Я как сейчас вижу его с жестяным ящиком через плечо, с загнутой палкой и зеленой кожаной папкой. Почти все свои дни он проводил, собирая растения, препарируя и засушивая их. Вся его комната была заставлена гербариями, и на футлярах он с правом мог поставить свой вензель с цветами своего герба. Ты знаешь герб Бельпрато? Золотая черта разделяет его горизонтально; верхнее поле красное с серебряной лилией, нижнее усеяно розами с золотыми листочками. Тебе не кажется странным это совпадение? Последний из Бельпрато — ботаник! В шутку я предсказывал Массимилле: «Ты кончишь свою жизнь между двумя листками серой бумаги». Они обручились в саду, собирая растения, они, казалось, были созданы друг для друга. Мы тоже были довольны, потому что Массимилле не пришлось бы уезжать далеко от нас и она входила в почтенную семью. Бельпрато, как ты знаешь, старинный дворянский род, пришедший в упадок в последние столетия. Испанцы по происхождению, они прибыли в королевство с Альфонсом Аррагонским.

— Все было приготовлено к свадьбе. Я еще помню день, когда из Неаполя прибыло венчальное платье и убор из флёрдоранжа, великолепный подарок нашей тетки Сабрано. Массимилла померила его, она была прелестна. Антонелло и я, мы хотели, чтобы Анатолиа и Виоланта тоже померили убор в знак доброго предзнаменования. Бедняжки!

— Я помню, гирлянда так странно запуталась в волосах Виоланты, что ее нельзя было снять, не вырвав несколько волосков, которые так и остались между цветами.

— Одна из служанок пробормотала, что это дурной знак И она сказала правду! Симонетто пал жертвой своего увлечение ботаникой. Это было осенью. Он часто отправлялся в Линтурно собирать водяные растение в высохшей реке. Там, несомненно, он захватил злокачественную лихорадку, которая унесла его в два дня. Вместо свадьбы мы справили похороны. Во всем нам счастье!

Мы сидели в комнате Антонелло. День склонялся к вечеру, и от спущенных занавесей было почти темно. Неба в окно видно не было, но, ощущая какую-то несколько нервирующую теплоту, я был уверен, что начинает накрапывать дождь, подобно каплям теплых нежных слов, падающих на лицо и руки. Антонелло молча лежал, вытянувшись на кровати. Время от времени слышалось стрекотанье ласточек.