Лин Ульман - Когда ты рядом. Дар

• Название: Когда ты рядом. Дар
• Автор: Лин Ульман
• Издательство: Флюид / FreeFly
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-98358-090-6

Норвежка Лин Ульман пришла в литературу с романом «Прежде чем ты уснешь», который был переведен в 30 странах и сразу сделал ее знаменитой.

В настоящую книгу вошло два новых романа писательницы. Сюжет «Когда ты рядом» — это две секунды головокружительного падения с крыши многоэтажного дома.

Герой «Дара» на первых же страницах узнает о том, что он болен раком и дни его сочтены. Персонажи балансируют на грани фантасмагории и яви.

Оба романа необыкновенно тонкие, завораживающие, но подчас ледяные и мрачные, манящие, как черная прорубь.

---

Потом Юхан прошептал:

— Мне больше хотелось услышать, что ты будешь рядом, когда станет совсем тяжело. Что ты будешь держать меня за руку. Понимаешь, ты это сказала тогда, и мне было так приятно. Я хочу, чтобы ты это повторила. А все остальное… поможешь ли ты мне, если… Я об этом хорошенько не думал, а ты восприняла все всерьез. И мне стало страшно.

Юхан тихонько засмеялся:

— Понимаешь, я сам не знаю, чего хочу. Не знаю, что меня ждет, и не знаю, чего хочу.

Май сжала его руку. Юхан продолжал:

— Хотя нет, знаю! Я хочу лежать здесь, рядом с тобой.

— Ты будешь лежать рядом со мной.

— Только это. Не больше.

— Только это.

— Давай забудем обо всем остальном. Хотя бы раз в жизни. Мне неприятен этот разговор.

— Уже забыли.

Он вздохнул:

— Спокойной ночи, Май.

— Спокойной ночи, Юхан.

Сначала был свет. Белый. Горячий. А потом головная боль. Юхан проснулся от головной боли. Или от света. А может быть, от того и другого. От головной боли и света. Простыни были мокрые от пота. От ее и от его пота. Кулак злобного маленького человечка вонзался глубоко в череп, впрочем, это был уже не кулак. Это была целая рука с молотком. Эта рука долбила череп молотком изнутри. Разбивала на маленькие кусочки, как ему показалось вначале. «Бум, бум, бум», — бормотал Юхан. Непрерывно. Бесконечно. Выбравшись из кровати, Юхан доковылял до ванной, его вырвало в раковину, он поднял глаза и посмотрел в зеркало. На лице краснел и поблескивал гнойник. Юхан помнил, что сегодня они собирались вернуться в город. Не получилось, не вышло. Бегство не удалось. Не сложилось. Он понял это еще вчера. Разница только в том, что медлить больше было нельзя.

Он выпрямился и вернулся обратно в спальню.

Май уже встала, включила свет и начала собираться.

— Возьму с собой только самое необходимое, — сказала она, не поднимая глаз. — Через несколько дней вернусь и соберу остальное.

— Нам надо поторопиться, — прошептал он.

— Знаю, Юхан.

Она посмотрела на него, пытаясь сохранять на лице спокойное выражение, но он безошибочно понял, что она видит.

— Неужели все так плохо? — прошептал Юхан.

— Нет-нет, — сказала Май, отвернувшись.

Взяв ее за руку, Юхан сел на край кровати. Май села рядом. Так они посидели немного. Держась за руки. На краю кровати.

— Я не хочу этого. Май. Я не хочу, чтобы мне стало еще хуже. Голова болит… понимаешь… не знаю, отчего так болит голова.

— Надо провериться.

— Наш вчерашний спор…

— Помню.

— Не знаю, что на меня нашло… почему я не смог закончить разговор, который сам же и затеял. Понимаешь, для меня это очень важно. Май. Я хочу, чтобы ты помогла мне. Хочу, чтобы ты помогла мне, когда придет время. Это так ужасно.

Юхан зарыдал:

— Помоги мне, Май! Мне надо знать, что мы ничего не упустим! Ведь все время что-то случается! Понимаешь? Я хочу, чтобы ситуация не вышла из-под контроля! Обещай, что поможешь мне!

— Обещаю!

— Я не хочу унижения.

— Никакого унижения не будет.

— Я хочу всегда знать, что происходит.

— Ты будешь все знать.

— А достоинство?

— Ты сохранишь достоинство.

— Ты поможешь мне?

— Помогу.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Она села поближе к нему, обняла его и прошептала:

— Юхан, ты уверен? Я должна знать, что ты точно в этом уверен.

— Да.

— Если ты передумаешь, скажи мне.

— Я уверен.

Юхан смотрел на Май. Он сказал, что уверен, и Май заплакала. Но было здесь и нечто другое. Выражение лица. Он научился читать по ее лицу. Тоска по ребенку, от которого она избавилась когда-то давно. Ее бессмысленная ложь, над которой он редко задумывался. Мгновения перед оргазмом — ее смех — ее губы во время сна, припухшие и в чем-то отталкивающие, ранимые и не подозревающие о том, что их рассматривают. И вот теперь. Ее лицо. Юхан смотрел на нее.

Она встретила его взгляд.

— Я думаю, это правильное решение, — прошептала Май. — Ни один человек, и уж во всяком случае ты, не должен страдать больше, чем это необходимо.

— Да, — пробормотал он.

Май руками вытерла слезы себе и ему.

— То время, которое осталось, у нас никто не отнимет. Оно принадлежит нам, — сказала Май.

— Оно принадлежит нам, — повторил Юхан.

Май встала с кровати. Он все так же внимательно смотрел на нее. Какая у нее легкая походка. Как у девушки. А лицо. Лицо у Май было особенное. Юхан подыскивал подходящее слово. Она собрала кое-какие вещи, вышла на кухню, открыла кран. Юхан услышал, как льется вода. Он сидел на краю кровати. Голова. Ему хотелось кричать: «А-а-а, о-о-о!» Наверное, он мог бы сидеть так и кричать «а-а-а, о-о-о!», пока не пройдет боль? Режущий белый проблеск! А-а-а! Еще один! Он увидел перед собой свою голову. Отрубленную голову. Голову Юхана Слеттена. Да-да, именно. На блюде. Кто там был на самом деле? Чью отрубленную голову подали на блюде? Цезаря? Нет, нет, нет. Это не молоток, это кувалда. А Май? Что с ней случилось? Ее лицо. Он всегда мог читать по ее лицу. А на этот раз? В тот самый момент? Прежде чем она встала, вышла на кухню и открыла кран. Что оно выражало? Слово. Юхан не мог подобрать нужное слово. Май обещала, что поможет ему. Он сказал, что уверен. Они договорились. И Юхан заметил что-то в ее лице. Словно что-то в ней наконец ослабило свою хватку. Он вспомнил ее перед фортепьяно в те немногие разы, когда она забывала, что играет недостаточно хорошо. Как там сказал ее отец? Одаренной Май не назовешь. В те немногие разы, когда она забывала, что одаренной ее не назовешь.

Дар, подумал Юхан и снова представил ее лицо.

Он прошептал: «У меня нет веры. Нет надежды. Но у меня есть любовь».

Может, это было облегчение?

Да, точно. Именно это слово он хотел подобрать.

Именно облегчение он увидел у Май на лице, когда сказал, что уверен.

Не спокойствие, а облегчение. Бедняжка Май.

Она обещала дать ему то, о чем он просил. Он столько времени умолял ее; в конце концов она согласилась, и теперь он увидел облегчение у нее на лице. Что-то внутри него взорвалось. Не так он себе это представлял. Он думал, что будет кричать, трясти ее, умолять, чтобы наконец тронуть. Май, я представлял себе это совсем иначе! Но он не справился. Не получилось. Только причинило боль. Слова застревали в горле. Один лишь плач, и тот не мог прорваться наружу. Даже не плач, а только редкие и незнакомые, отвратительные звуки, словно из чужого горла. И боль в голове — словно в чьей-то чужой голове. Юхан лег в кровать, натянул на лицо одеяло и замер. Он делал так в детстве, ожидая, что мать найдет его, возьмет на руки и примется утешать, пока он не успокоится.

III. Дверь

На его голом синеватом старческом теле зеленая больничная рубаха, под которой ничего нет. Пенис, мошонка, ягодицы… все на виду. Словно большой ребенок в праздничном платье с чужого плеча, думает он, одергивая рубаху. Хотя мозги его одурманены успокаивающим средством, которое дают перед наркозом, он помнит о том, что надо одернуть рубаху. Почему она не прикрывает самые важные, самые интимные части тела? Юхан Слеттен всегда старался сохранять определенную дистанцию в отношениях с людьми. А теперь он лежит здесь, оголив половые органы, как какой-то заморский цветок.

Белые халаты не обращают на него внимания.

У белых халатов нет лиц, одни только руки, бесконечное множество рук, кажется, все они принадлежат одному телу. Словно ты оказался в заботливых щупальцах гигантской белой каракатицы, думает Юхан и открывает рот, чтобы сообщить свое наблюдение врачам, но слова застревают в горле. Скоро хирург еще раз воткнет в него нож, слой за слоем разрезая кожу, хрящи и мускулы, и все это время будет течь кровь. Хотя здесь все такое белое, холодное и неподвижное, как на дне огромного океана. А когда женщина-анестезиолог — голос без лица, один только голос — мягко и с бесконечной нежностью прошепчет, что сейчас он уснет, он увидит перед собой чуть заржавевший хлебный нож в выдвижном ящике (в том, что сверху) на их вэрмландской даче, он увидит перед собой Май, которая только что пекла хлеб, а может быть, это его мать?

Может быть, это мать?

Когда все кончится, он расскажет белым халатам и всем остальным, кто обитает здесь, на дне океана, расскажет о вкусе домашнего хлеба с маслом и свежей лесной земляникой.

Мать Юхана звали Агнес Линд. В 1930 году она вышла замуж за будущего отца Юхана, Хенри Слеттена, осторожного доброжелательного мужчину, отличительной чертой которого была любовь к походам в кино, даже (когда настали те самые времена) на цветные немецкие фильмы, финальную реплику в которых написал Геббельс. Отец был конторским служащим, а мать секретарем. Вместе со своими детьми, с Юханом и его старшей сестрой Анне, они жили в трехкомнатной квартире на улице Уле Вига на Майорстюен в Осло. Дети учились в школе на Майорстюен, жизнь шла своим чередом без особого драматизма. Когда наступил мир, двенадцатилетний Юхан слышал, как иногда из кухни раздается низкий голос матери, напевающий: