Раиса Кузнецова - Унесенные за горизонт

• Название: Унесенные за горизонт
• Автор: Раиса Кузнецова
• Издательство: Новый хронограф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-94881-133-8

Воспоминания Раисы Харитоновны Кузнецовой (1907-1986) охватывают большой отрезок времени: от 1920-х до середины 1960-х гг. Это рассказ о времени становления советского государства, о совместной работе с видными партийными деятелями и деятелями культуры (писателями, журналистами, учеными и др.), о драматичных годах войны и послевоенном периоде, где жизнь приносила новые сюрпризы ― например, сближение и разрыв с женой премьерминистра Г. И. Маленкова и т.п. Публикуются фотографии из личного архива автора.

---

Основное: мое письмо было написано под влиянием момента, момента, учитывать который ты не можешь, ибо весьма мало знаешь меня со стороны именно этой. Я необычайно возбудительна и страшно нервно реагирую на обстановку. Обстановка была тяжелая. Вот и сейчас ― я сижу в Партбюро, а в другой комнате, дверь у меня открыта, обсуждается именно этот вопрос, и фамилия моя фигурирует, и довольно часто, в выступлениях. Но ты видишь, я не принимаю участия в обсуждении, а пишу тебе письмо.

Там рядом ячейка комсомола ВУЗа, высшая ступень нашей организации. Я здесь работаю техсекретарем. Вопрос о моем уходе из общежития вместе с Тосей поставил вопрос об условиях жизни в общежитиях. Именно наш уход, потому что мы являли собой там известных «заправил»: Тося ― предкульткома, а я организатор и устроитель массовых вечеров и даже руководитель. Ведь здесь я не только нервничала, здесь, мое Солнышко ( разреши мне так называть тебя, выбросив всякие подозрения твои, основанные на простой мнительности, в сторону, но об этом ниже...), ― я работала, и очень много. Не считая академ. работы, которую мне пришлось нагонять и которую я все же нагнала, ― я руководила и организовала 2 постановки, отражающие октябрьские дни, и праздник КИМа. Эта штука тоже стоила мне нервов и здоровья.

Мое письмо ты истолковал неверно. Никогда я не думала, что ты мое искреннее бескорыстное желание рассказать тебе все мучительно зреющее во мне, рассказать без утайки о мыслях и чувствах, обуревающих меня в стенах общежития, будешь склонен рассмотреть это как этап подготовки к будущим признаниям о вине перед тобой или как стыдливое чувство с целью умолчания и скрытия чего-то. Это неверно. Моя жизнь со времени приезда в Иркутск не имеет ни одного пятна ― не только с этой стороны, но даже ни с какой другой, кроме одного, довольно смешного и грустного приключения, о котором я уже упоминала в одном из писем, но детали которого я просто не сумею рассказать и изложить письменно, а расскажу при свидании, но еще раз предупреждаю, что здесь ничего вредящего нашим отношениям нет. Просто это один из эпизодов, могущих быть и случающихся с каждым человеком.

О деле! Я переехала из общежития на квартиру, близко от университета, вместе с Тосей. Семья ― хозяйка и дочь, кончающая музтехникум. Хозяйка ― чудная женщина, которая заботится о нас, как мать о детях (фу, трафарету сколько), главное, покупает, и дело доходит до того, что готовит нам омуля к ужину и даже не разрешает нам мыть свою посуду. Обстановка прекрасная. Я отдыхаю и душой, и телом. Наслаждаюсь тишиной и покоем, наслаждаюсь возможностью быть самой собой и с самой собой. Работоспособность повысилась на все 100%, настроение тоже. И хотя немало неприятных минут пришлось пережить, когда при обсуждении нашего ухода громогласно метались и сыпались словоизвержения о нашем капитулянтстве, пасовке перед трудностями жизни в общежитии, о позорном бегстве, о том, что нас надо клеймить позором, но... мы отвоевали себе право заниматься учебой, а не разговорами. Не знаю, насколько убедительны были мои доводы, но их признали уважительными, и имя мое не моталось зря.

Мое чудное Солнышко! Мог ли ты сообщить большую радость, чем весть о признании Агаповым твоего таланта! Мое славное Солнышко, любимое! Я верю в твою настойчивость, верю всем трудностям твоей «одинокой» работы, но прости, никогда я не соглашалась с тобой, что настойчивость может создавать твои поистине прекрасные образы, подобных которым я не встречала. Это я тебе говорила не раз, говорю и теперь. Но я также не ощущаю момента упорной, настойчивой, повседневной работы. И я рада, что ты работаешь, рада, что сумел заставить себя забывать окружающее, доходить до той точки напряжения, которая возводит твое творчество до вершин творчества и собственного удовлетворения. Это лучший момент творчества. Ароська! Милый! Я счастлива вместе с тобой нашим общим торжеством. Конечно, нельзя строить все на одном мнении, хотя бы и авторитетного лица, но уже одно мнение да наше общее сознание ― это большая все же сумма. Я думаю, ты не против, что в этом деле, деле твоего восхождения на вершины, я хочу идти рядом с тобой, хотя бы мысленно, мысленно поддерживать тебя, вместе с тобой торжествовать и радоваться вместе ― если это и случится, разделить тяжесть неудавшегося риска, боль падения. Я хочу, чтобы ты не отделял меня от себя и так же, как я, порадовался также моему возрождению, порадовался сдаче моих зачетов, проработке моих вопросов. Конечно, никогда не брошу я с таким трудом добытое и завоеванное право учиться, право в перспективе дальнейшей жизни видеть бесконечный ряд новых познаний, бесконечный ряд новых разрешенных проблем, право на жизнь и ее поглощение в полном смысле этого слова. Мне так больно, что ты нашел у меня в письме какое-то притворство, мне так больно... А в то же время как-то до слез радостно. Наверно, ты меня любишь? И любишь здорово. Ты не можешь себе представить, до чего я люблю тебя в эти моменты. Мне кажется, что ты сейчас чувствуешь все бессилие моего пера, из-под которого выходят такие бледные, неяркие образы в описании таких красочных чувств.

Мое Солнышко! Подумай, ну кто может мне заменить тебя, твое искреннее, неподдельное чувство, дать мне так много! Ведь ты принимаешь меня за какого-то расточительного мота, чтобы я могла разбрасываться такими людьми и такими чувствами, как ты и твое.

Да нет! Нет у меня слов, чтобы выразить все негодование твоим подозрениям и опасениям. Неужели ты думаешь, что у меня, помимо чувств к тебе, нет еще и разума. Ведь одна мысль, мысль о тебе, согревает меня, ставит какую-то точку в Москве, к которой стремятся не только все мои мысли, но и дела... А дела мне говорят, что я приеду в Москву только при наличии определенных достижений. Летом мы увидимся, и очень рано, вероятно в мае. Мы переходим в работе на непрерывный год, будут даваться отпуска, я возьму в первую очередь. Скоро, скоро увидимся. Тогда в дым разлетятся все твои сомнения, и ты увидишь, что твоя Кисанька была, и есть, и останется... до той поры, когда успех твоего дела не закружит тебя, до той поры, когда, возмужав окончательно, ты окончательно определишь себя в отношении всех вопросов, связанных с твоей жизнью и твоим поведением в жизни.

В твоих заключительных строках чувствуется такое недоверие ко мне, такая уже холодность. Подумай, до чего ты договариваешься: «Писать тебе без ответа на мои письма я не буду, так что если ты хочешь, чтобы я тебе писал, то пиши мне» ― ведь это звучит прямо грубо и вразрез с тем условием, с которым мы расставались. Но я это объясняю твоим болезненным состоянием. Кстати, ты опять закурил запоем, ты знаешь, как это вредно, и систематически отравляешь себя, а ведь давал слово, что бросишь. Ну что с тобой поделаешь!

Да, еще: разве я оставляла хоть одно твое письмо без ответа или промедлила ответом? В этом ты упрекнуть меня не можешь...

В общем, мое Солнышко, можно ли считать недоразумение исчерпанным? Надеюсь, что да, и думаю, твое письмо не замедлит ответить мне подробно, в какой области ты работаешь, что пишешь. Если можно, вышли вопросники к литературе, которую разбираете, чтобы я могла читать систематически. Пиши подробно.

Адрес: Иркутск 2-Красноармейская, д 29 кв 1, внизу, мне.

Спасибо за тетради. Целую 1000000 раз

Твоя Рая

Арося ― Рае (21 дек. ― 29 г.)

Честное слово, Раинька, мне хочется начать письмо с «моя милая, родная, славная и т.п.», но потому, что все письма начинаются с этого, я боюсь с этого начать, потому что ты подумаешь ― «это штамп, истертые силуэты, даже не чувств, а слов». Так ты подумаешь.

Помнишь? Мы с тобой как-то говорили о пушкинском «мечты, мечты, где ваша сладость?». Тоже затрепали. Так сказать, живительное прикосновение царя природы ― человека...

Вообще, у меня в последнее время такое настроение, что по своей белизне и ясности оно может сравниться с темнотою негровой за... виноват, ноздри.

Недоволен всем на свете.

Получилась такая история:

Папаша зарабатывает слабо, мама лежит в кровати, ей требуется усиленное питание, нужны деньги на докторов, а я перестал работать.

Деньги нужны сейчас, сию же минуту, а я ради удовлетворения самого себя, забыв обо всем и всех, вдолбил себе в голову, что через две-три недели я окончу повесть, бросил работу и перешел на казенные хлеба.

Ведь что получается? Что я у больной мамы, я, здоровый коблина, вырываю изо рта кусок хлеба!

Третьего дня я пошел на биржу, и вчера меня послали на работу, и вчера же я договорился с одной небольшой артелью, я с ней уже и раньше говорил, но вчера договорился окончательно, что буду вечерами вести у них бухгалтерию. И если бы я мог найти еще одну работу, еще на десять часов в сутки, то я бы взял ее! И если бы я не взял ее, то я был бы преступником! Потому что маму мою нужно питать, и если ей нужны икра, сливки и масло, а денег нет, то кровь с горла, узлом свяжись, а деньги достань! !