Бела Иллеш - Тисса горит

• Название: Тисса горит
• Автор: Бела Иллеш
• Издательство: Московское товарищество писателей
• Жанр: Проза
• Год: 1934

Книга посвящена венгерской пролетарской революции 1918–1919 годов, установлению и поражению Венгерской советской республики. Главный герой проходит путь от новобранца Первой мировой войны до коммуниста-революционера, в эмиграции подготавливающего борьбу против режима Хорти. Кроме вымышленных персонажей, в произведении действуют подлинные венгерские политические деятели: Т. Самуэли, Е. Варга и др.

Трехтомный роман, продиктованный личным опытом автора, пронизанный пафосом революционного исправления общества и горечью совершенных ошибок, был написан в 1929–1933 г., тогда же переведен на русский, на венгерском языке впервые издан в 1957 г.

---

— Да, все было бы по-другому, — стал рассказывать Лаката, — если бы мы с самого начала не возлагали надежды на вашу помощь. Мы ждали два дня, целых два дня потеряли, а когда, наконец, получили что-то вроде помощи — бедный Тимко! — тогда уже было поздно.

— Сила революционной армии — в наступлении, — сказал Секереш.

— Мы и наступали. Как только прибыл Тимко, тотчас же начали наступать. Эх, Петр, если б ты видел! Каждый человек, каждый солдат наш вел себя героем, каждый порывался на первую линию огня… Как мы шли!..

Его лицо сияло. Петр и Секереш слушали, боясь проронить слово.

— Ничего подобного я еще не видел, и все же… Ты только подумай, Петр: солдаты, босые, оборванные, с одними ручными гранатами шли в атаку на польские пулеметы, словно те не пулями, а горохом стреляли. А как их косили — ужас. И когда они подошли к полякам на такое расстояние, что могли кинуть гранаты, — ни одна не разорвалась. Солдаты с голыми руками бросились на поляков, били их кулаками, кусали — все до единого полегли… Бедный Тимко!..

Несколько минут протекло в молчании.

— Мне кажется, — начал Секереш, — что если бы вы во время и энергично начали наступление…

— Ты не имеешь права критиковать нас, — тихо произнес Лаката.

— Что-о-о? Не имею права?..

— Слышь, ребята, вы с ума сошли, что ли?

Петр мог говорить что угодно, те ничего уже не видели и не слышали.

— Не имеешь! Никакого права! Вы предали нас!

— Это мы вас предали?

— Вы!.. Ты!..

— Не вмешайся во-время Петр, Секереш с кулаками бросился бы на Лакату. Петр грубо оттолкнул Секереша, так что тот отлетел к стене, а Лакату бросил на койку — тоже далеко не так бережно, как это полагалось бы в отношении больного.

— Сумасшедшие!

Лаката повернулся к стене, Секереш тоже повалился на койку и зарыл голову в подушку.

До самого вечера в камере длилось молчание.

— Ложись ко мне, места хватит, — позвал Секереш Петра, когда стемнело.

— А я уже приготовил тебе место у себя, — раздался голос Лакаты.

— Как вам не совестно! Словно два сопляка! — вырвалось у Петра. — Словно два глупых сопливых мальчишки!

Петр улегся на полу.

Хорошо еще, что у него было пальто. Ночи стояли холодные.

Наутро к ним пожаловал новый постоялец — Готтесман.

Вечером за Лакатой явились два жандарма.

— Собирай вещи!

— Это как — на свободу?

Вместо ответа его заковали в кандалы.

Петр и Готтесман молча стояли возле Лакаты. Секереш шумно вздыхал.

— В Венгрию или в Польшу?

Жандармы не ответили.

Первым обнял Лакату Петр, потом Готтесман, последним Секереш.

У всех на глазах были слезы.

Это происходило во вторник вечером.

В среду утром Петр и Готтесман ругали друг друга последними словами. Началось с того, что Готтесман усомнился в украинском происхождении русинских крестьян, и высшей точки спор достиг тогда, когда Готтесман заявил, что если партия не исключит всякого, кто до сих пор занимал мало-мальски ответственное положение и открыто не заклеймит их как предателей, то дело революции погибло.

В четверг вечером за Гроттесманом пришли два жандарма.

— Собирай вещи!

В пятницу утром Петр получил передачу.

Ветчину, колбасу, сыр, фрукты, целый торт и сотню папирос. Под тортом было спрятано письмо.

От Марии Рожош.

В Берегсасе заключенных кормили плохо. Передачи допускались редко и нерегулярно. Таких обильных и изысканных передач, как на этот раз, еще не бывало.

Петр чуть не запрыгал от восторга.

Пока Секереш возился с тортом, он набросился на письмо. Но оно сильно омрачило его радость.

— Гм… Погляди-ка, Иосиф, — сказал он, протягивая Секерешу письмо после того, как трижды прочел его.

— А ты разве другого ждал? — спросил тот, возвращая письмо.

— Понятно, другого.

— Дурак ты! Я всегда был определенного мнения о Мария. Истеричная девка! Дело ясное.

— Мог бы иначе о ней говорить. Видишь, как она о нас заботится. Значит, не так уже «ясно».

— Если кто не желает видеть действительности, тому ничего ясно не будет.

— Просто ты стал желчен и несправедлив.

— А поди ты! Тебе правда глаза колет, вот что!

Петр не ответил. До вечера в камере не разговаривали.

За это время Петр раз десять, по крайней мере, перечитал письмо.

«Дорогой, дорогой Петр!

Мне очень больно, что как раз теперь, когда я потеряла все, что у меня было святого, я не могу видеть тебя, не могу говорить с тобой. Движение, революция — словно тысячу лет назад все это было! Мировая революция? Ленин сам сделался оппортунистом и назвал радикализм «детской болезнью». Детская болезнь? Все, за что мы боролись, Чем жили, — детская болезнь? Многие от нее умирают, но те, которые выживают, раз навсегда застрахованы от нее. Да, теперь я уже и Ленину не верю! И если он сам выступил против революционеров, я все-таки останусь революционеркой.

Через десять дней я уезжаю в Прагу. Буду учиться. Здесь я теперь не нужна. То, что от движения осталось — мелкие вопросы зарплаты, профсоюзные и прочие, — в этом для меня места нет. Самое разумное, что мне остается, это заполнить время ожидания учебой. Я уверена, что придет еще мое — наше — время. Что бы ни случилось, я верю, что революция победит.

Тебе, милый, дорогой Петр, грозит очень большая опасность, будь осторожен. Бескиду можешь довериться вполне. Будь умницей. В Праге разыщи меня у сестры: Венцельплатц, № 12, квартира 3. Будь умным, не теряй веры — тогда еще все-все может сложиться хорошо.

Твоя Мария».

До самого вечера в камере не разговаривали. Все послеобеденное время Секереш простоял у окна. Он напевал:

Дешева твоя кровь, бедняк,
Зарабатываешь медный грош —
И его не истратить никак…
Против двух язычников кровь
За отчизну по капле прольешь…

— Эх, — вырвалось, наконец, у него, — хватит всей этой ерунды! Язычники, отчизна… Честное слово… Слушай, парень, примемся-ка лучше за проработку резолюций Второго конгресса Коминтерна. Завтра, с самого утра, и начнем. По рукам?

— По рукам.

— Кто может быть этот Бескид, чорт его подери? — сказал Петр, когда оба они улеглись.

— А чорт его знает! Может быть, судья какой-нибудь, а не то… Да, впрочем, чего там голову ломать! Довольно у нас и без того всяких задач. Эта ленинская брошюра, которую мы получили, страх как интересна. Жаль, что ты по-русски не понимаешь. И особенно жаль, что я не прочел ее тремя месяцами раньше… Честное слово!

В субботу вечером в камеру ввалились четверо жандармов.

— Собирай вещи!

В канцелярии письмоводитель прочел заключенным два постановления:

— Следователь… Прокурорский надзор…

Петр ничего не понял, но Секереш, прослушав первое постановление, шепнул ему:

— Освободят!

За первым постановлением последовало второе.

Секереш невольно вскрикнул от ужаса.

Второе постановление гласило, что в «удовлетворение ходатайства польского министерства юстиции о выдаче венгерских подданных Иосифа Секереша и Петра Ковача, разыскиваемых польским судом по обвинению в уголовных преступлениях, берегсасский прокурор определяет: выслать их обоих в Польшу и предать в руки польских властей».

На вокзал их сопровождали два сыщика. В двадцати шагах спереди и сзади шагало по жандарму. Вместе с арестованными в вагон сели сначала только оба сыщика, а за несколько минут до отхода поезда вошли и жандармы. Арестованные не были закованы в кандалы.

Когда шли к поезду, сыщики вполголоса переговаривались между собой, называя друг друга по фамилии. Одного из них звали господин Гозелиц, а другого — господин Бескид.

«Мункачская газета» сообщала:

«Большевики опять устроили кровавую баню. Уже обреченные на неизбежную гибель, эти преступники все еще проявляют признаки жизни. В воскресенье утром православный епископ Канторовиц служил под открытым небом благодарственный молебен по случаю разгрома Красной армии под Варшавой и дарования победы христианскому оружию. К великому негодованию молящихся богослужение было нарушено несколькими негодяями, которые подняли крик и стали швырять в епископа камнями. Жандармерия и подоспевшие ей на помощь легионеры быстро восстановили порядок, но дослужить молебен все же не удалось, потому что его преосвященство был серьезно ранен несколькими камнями. В результате этого прискорбного происшествия один человек был убит и сорок два ранено. Вина в этом падает, понятно, целиком на большевиков: легионеры лишь выполнили свой долг. 57 человек арестовано. Зачинщика происшедших беспорядков, жителя местечка Пемете, Юрко Верхова, прозванного рабочими «одноглазым Юрко», задержать не удалось. Жандармское управление назначило награду в пять тысяч крон тому, кто укажет его местопребывание. Его преосвященство поступил на излечение в мункачский госпиталь. Состояние его тяжелое, но не внушающее опасения за жизнь. Редакция желает ему скорейшего выздоровления».