Александр Бармин - Руда

• Название: Руда
• Автор: Александр Бармин
• Издательство: Детгиз
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1952

Исторический роман о русских мастерах-рудознатцах, об открытии богатств Урала в XVIII веке. Книга повествует о борьбе за природные богатства между промышленниками и царскими чиновниками, о тяжелом труде народа. А также о мальчике, бежавшем из «казенных» рудокопов.

---

— Здесь уж жена его, у нас, — не вытерпела Маремьяна. — Спит, сердечная, на печке.

— Ну-у? Как всё ладно получается. Вот рад будет Андрей! Справедливый он, с совестью. Такому и в каморе легко, только за жену и страдал всё.

— А за что его взяли?

— Ничего не сказывал. Он много говорить не любит. Да не за худые, поди, дела. Есть безвинные в тюрьмах. Много таких. Ну, спасибо вам за добрые вести, пойду я.

— Куда ночью-то? — враз сказали Егор и Маремьяна. — Оставайся ночевать.

Дергач даже удивился:

— Вот вы какие! И черного отпуска не спрашиваете. Ухо мое видели? — И Дергач рассказал, как он лишился уха: — Не палач обкарнал,[19] несчастье мое. В здешней крепости работал я на проволочной фабрике, проволоку волочил. Кто видал наш станок, знает: проволока из дырки змеей вьется, знай подхватывай клещами да заправляй в другую дырку, поуже. Ну, бывают обрывы, тут не зевай: проволока-то докрасна каленая, живо палец, а то нос обрежет. Вот так и мне левое ухо напрочь.

После того страшно мне стало к станку подходить: в руке верности нет. Боюсь и боюсь. Едва отпросился я домой — нижегородский я, государственный крестьянин. Отпустили всё-таки, побрел. Я ведь еще пимокат, везде работу найду. Так и шел. Где у хозяйки овечья шерсть накоплена, там и пимы катаю. Только, куда ни приду, видят — уха нет, спрашивают черный отпуск — свидетельство, что из тюрьмы освобожден, а не беглый. Вместо черного отпуска у меня была бумага от генерала Геннина, что уха я лишился на работе. Так ладно всё было, да в одной деревне хозяйка добрая попалась. Постирала мне портки, а бумагу не вынула, и стало ничего на ней не разобрать. Я и такую показывал, грамотных мало, кругляшок на месте печати еще проглядывает, — верили. А потом бумага совсем развалилась в труху. Тут и началось: больше с колодниками ночую, чем по избам. Ну, ничего, покажешь, как проволока по щеке прошла, на плече след выжгла, — подержат да выпустят. Добрался до дому, жил славно так два года. В голод дарить старосту стало нечем, он и привязался: подай да подай бумагу! Почему без уха живешь? Житья мне не стало. Пошел я в Екатеринбургскую крепость за новой бумагой. Больше года сюда добирался, во всех тюрьмах по дороге сидел. А пришел — и здесь, конечно, сразу сохватали, и здесь поскучал. Сегодня уж побывал в Главном правлении, по всем столам прошел. Да плохо мое дело: генерала Геннина нет, и проволочная фабрика закрыта, а старые мастера разбрелись кто куда. Не дают бумаги, а я уж и коробочку деревянную для нее приготовил. Придется, видно, долго хлопотать.

Кончилась беседа тем, что Маремьяна заказала Дергачу валенки для Егорушки.

— Вот, — сказала Маремьяна, укладываясь спать, — большая у нас семья стала. Бог мне дочку дал и хорошего человека не зря послал.

* * *

На другой день Егор с товарищами работал в лаборатории. Это была небольшая квадратная комната.

У одной стены стояли три пробирные печи с ручными мехами для дутья. У другой — две тумбы с весами пятифунтовыми, для грубого веса, и аптекарскими — под стеклом, для малых навесок.

Ученики делали опостылевшую им работу — пробу железной руды. Кажется, уж давно научились, все руды перепробовали: и сысертскую, и гороблагодатскую, и каменскую, а Гезе всё не дает следующей работы: пробы медной руды.

Егор подсыпал березовых углей в печку. Качка давил ручку мехов, поднимал жар. Фон дер Пален взвешивал на аптекарских весах новую навеску толченой руды.

Пришел Гезе. Ученики поклонились и ждали, как он поздоровается: если скажет «глюкауф», — значит, в добром настроении, если «гутентах», — значит, злой и придирчивый. Рудознатец сказал: «Глюкауф!» Работы учеников одобрил. Обещал с завтрашнего дня начать пробы медных руд.

— Пакет ему приносили из Конторы. Адька, скажи, — напомнил Егор.

Фон дер Пален сказал. Добавил еще, что посыльный пакет оставить не захотел, просил рудознатца прийти за ним в Контору горных дел. Гезе, однако, сам не пошел, а послал фон дер Палена.

— Насилу дали. В собственные, говорят, руки, — сообщил фон дер Пален, вернувшись и вручив Гезе письмо и запечатанный сверток.

Саксонец читал записку и время от времени повторял: «О!.. О!.. О!..»

Потом распечатал сверток, вынул три серых камня. Нахмурившись, разглядывал, пробовал ногтем, нюхал.

— Убрать всё, — перевел фон дер Пален его приказание. — Вымыть ступку, тигли, изложницу. Будем делать пробу серебряной руды.

Ученики оживились. Это поинтереснее, чем железная.

— Откуда руда? Неужели здешняя? Спроси его, Адька!

Гезе ничего объяснять не стал. Сам отделил по кусочку от каждого камня, сам раздробил кусочки молотком и, отсыпав часть в ступку, велел Егору хорошенько истолочь.

Потом еще сам долго растирал в фарфоровой ступочке. Полученного порошка отвесил один золотник, чего-то добавил и ссыпал в тигелек.

Тигелек поставил в печь, в самый жар, отметил время на часах и велел двадцать минут поддерживать наисильнейший огонь.

Через двадцать минут пододвинул тигелек поближе к устью печки, чтоб хватало наружным воздухом, а дутье уменьшил. Наконец еще ненадолго поднял жар, выхватил щипцами тигелек из углей, постучал им по полу и опрокинул над изложницей.

— Теперь должно дать спокойно остыть. Получится «веркблей» — свинец со всем серебром, сколько его в руде было, — перевел фон дер Пален.

Крошечный слиточек Гезе проковал осторожно молотком. При этом шлак открошился. Гезе взял с полки белую толстостенную чашечку — до сих пор эта чашечка ни разу в ход не пускалась. Ученикам рудознатец как-то говорил, что сделана чашечка из пепла овечьих костей.

Расправил веркблей в белой чашечке и, заглянув в нее, сказал равнодушно:

— Кейн зильбер-эрц. Нур швейф.

— Что, что он говорит?

— Говорит, что это не серебряная руда, а пустой камень.

Заглянули в чашечку и ученики, — там только налет серого порошка.

Гезе заставил всех троих проделать ту же пробу. Опять толкли, отвешивали, смешивали с бурой и свинцом. Когда тигли поставили в печь, рудознатец ушел. Сказал, что вернется через полчаса. Письмо и руду оставил валяться на подоконнике. В первую же свободную минуту Егор раскрыл письмо: немецкие буквы.

— Адька, прочитай! Что это за руда? Я пока подую за тебя.

Фон дер Пален вытер пальцы:

— От Хрущова записка. Не пишет, откуда руда. Просто: «Попробуйте, подлинно ли эти каменные куски серебро содержат».

В это время явился Зонов из Конторы горных дел справиться, получил ли рудознатец сверток с камнями и идет ли проба.

— Уже испробовали, — важно ответил Егор. — Разве такая серебряная руда бывает!

— Нет, ребята, вы не шутите. Пусть Гезе напишет рапорт за своей подписью и сам принесет в контору. Знаете, что это за руда? Разбойника Юлы.

— Как Юлы? — Егор бросил ручки мехов.

— А вот так. Юла в тюрьме сидел, ему за разбои смертная казнь положена, а он с пытки закричал: «слово и дело». Объявил главному командиру, что знает место серебряной руды. Его честь честью взяли за Контору горных дел, от пыток, от казни освободили. Послали команду за рудными образцами; их Юла хранил у какого-то осокинского рудоискателя.

— У Дробинина! — крикнул Егор и побелел.

— Не знаю. Только рудоискателя тоже взяли, потому что он, выходит, приют давал разбойнику и не доносил на него. Вот какие вы кусочки пробуете.

— Что же теперь им будет?

— Если куски — верно руда и место богатое, то Юлу освободят или дадут вовсе легкое наказание. Так и везде объявлено. По всем базарам по-русски и по-татарски читают, что, если кто укажет в казну богатую руду, тому все прошлые вины простятся и еще награду дадут. Говорят: Юла потому и смел был, что припас где-то рудное место на крайний конец.

— А если не руда? — с ужасом спросил Егор.

— Тогда плохо их дело. Юлу и за разбои и за то, что зря «слово и дело» кричал, накажут по всей строгости. А рудоискателя того казнят за пристанодержательство.

— Еще не готова проба, господин Зонов, — видите, плавим, — сказал Егор. — Не раньше вечера кончим, а рапорт Гезе сам принесет.

Только захлопнулась дверь за Зоновым, как Егор дрожащим голосом обратился к товарищам:

— Братцы, давайте пробовать со всем тщанием! Может, бедная очень, а всё-таки руда. Нельзя дать Андрею Дробинину погибнуть.

И он рассказал товарищам всё об Андрее.

— Надо так сделать, — предложил горячий Качка — серебра немножко подбавить в руду. Спустить серебряную копейку в тигель.

Предложение отвергли: Гезе всё равно не надуешь. Он тогда пять раз сам пробу сделает.

Когда рудознатец вернулся в лабораторию, он подивился усердию, с каким работали его ученики. Фон дер Пален с общего согласия объяснил Гезе, что от результата их проб зависит жизнь двух человек.