Никос Казандзакис - Христа распинают вновь

• Название: Христа распинают вновь
• Автор: Никос Казандзакис
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1962

Образ Христа интересовал Никоса Казандзакиса всю жизнь. Одна из ранних трагедий «Христос» была издана в 1928 году. В основу трагедии легла библейская легенда, но центральную фигуру — Христа — автор рисует бунтарем и борцом за счастье людей.

Дальнейшее развитие этот образ получает в романе «Христа распинают вновь», написанном в 1948 году. Местом действия своего романа Казандзакис избрал глухую отсталую деревушку в Анатолии, в которой сохранились патриархальные отношения. По местным обычаям, каждые семь лет в селе разыгрывается мистерия страстей Господних — распятие и воскрешение Христа.

---

Но та, отрешенная от всего, погруженная в неземное блаженство, продолжала вязать и ничего не слышала. На минутку только подняла свои мутные, мертвые глаза, в которых не отражались ни печаль, ни радость. Казалось, взор ее прошел через старика Ладаса, и увидела она за ним стену дома, за стеной — дорогу, село и поля, еще дальше гору Саракину, а по ту сторону Саракины, далеко-далеко, — море, а за морем — что-то бесконечное, черное, мягкое, неподвижное — Ничто! И тогда она опустила снова глаза и начала быстро-быстро вязать чулки, будто боясь не успеть.

В эту минуту послышалась дудка Яннакоса. Старик Ладас вскочил; его маленькие, хитрые глаза заблестели.

— Бог мне его послал! — крикнул он. — Вот он, его-то я и поджидал, он-то как раз мне и нужен! Ну, Пенелопа! У него есть все, что требуется: бродячий торговец, ходит по городам и селам, враль, мелкий воришка, мастер надуть по мелочам, а вообще-то скорее ягненок… Он мне подойдет! Он будет копить, копить, а под конец я его — цап! Начисто все выцарапаю у него!

Очень довольный, он потер свои костлявые ручищи. В это время ослик остановился перед калиткой; старик Ладас побежал и открыл.

— Добро пожаловать, Яннакос! — крикнул он. — Добро пожаловать! Бог тебя послал, здравствуй! Привяжи ослика к кольцу и заходи. Хочу с тобой потолковать!

«Что за ловушку готовит мне старая лиса! — подумал торговец. — Будь повнимательнее, бедняга Яннакос!»

Привязав ослика к кольцу, он вошел во двор.

— Закрой хорошенько калитку, закрой, чтоб никто нас не подслушал… Хочу доверить тебе большой секрет. Садись! Повезло тебе, Яннакос! Станешь ты богатым и ни в каком подлеце не будешь нуждаться. И не будешь, как попрошайка, бродить по селам и продавать нитки… Озолочу тебя, Яннакос, озолочу!

Яннакос вздрогнул.

— Не выводи меня из терпения, дед Ладас, говори яснее! Как это — озолотишь?

— Навостри уши и слушай. Эти разбойники, заходившие в наше село, были когда-то хорошими хозяевами. Турки их прогнали; теперь им нечего есть. Так вот слушай: уходя, они наверняка забрали с собой все, что у них было золотого, — серьги, браслеты, обручальные кольца, монеты… Теперь понял, Яннакос?

— Ну… ну, говори, я не сразу соображаю! Что дальше?

— Самому богу это дело понравится, вот что я тебе скажу! Бог просветил меня, Яннакос; ночью я видел на Саракине огни — значит, они остановились там в пещерах. Возьми, значит, своего ослика и иди прямо на гору. Потруби там в свою дудку, созови всех — мужчин и женщин, пусть соберутся около тебя, и поговори с ними. Ты им скажи: «Братья, вы умираете с голоду, не жалко ли вам ваших детей? Я всю ночь глаз не сомкнул, потому что о вас думал. Как же вас спасти, братья? Как же вам спастись? И бог меня просветил, теперь я знаю, что делать: вынимайте из-за пазух золотые вещи, которые вам удалось взять с собой, и устроим обмен. Я вам даю то, что нужно человеку для жизни, — пшеницу, ячмень, масло, вино, а вы дадите мне то, что вам не нужно, — всякие там драгоценности, те, что у вас сохранились… И пусть буду в убытке, ничего, — ведь все мы греки, все христиане!» Ну, теперь понятно, балда?

— Начинаю… начинаю понимать, — ответил Яннакос уклончиво.

Он не мог еще толком уразуметь, бог или черт подсказал этот план старику Ладасу.

— Озарение божье, я тебе говорю! Но ни слова! Чтоб никто не пронюхал об этом деле… Ну, в добрый час, чтоб ты тоже увидел, бедняга Яннакос, светлые денечки… Жалко мне тебя, такой человек бродит зимой и летом по дорогам и губит свою молодость. Сколько тебе лет?

— Пятьдесят, — ответил Яннакос, скрыв только два года.

— Ну вот, видишь? Во цвете лет! Не растрачивай жизнь свою, Яннакос! Построишь и ты господский дом, женишься в селе на ком захочешь, — мне кажется, тебе нравится дочь попа, — детей наплодишь… Помогать будешь своим друзьям, поможешь и селу своему, и когда будешь проходить, подниматься будут люди и приветствовать тебя низкими поклонами… Начнется для тебя новая жизнь, Яннакос, господская, а не нищенская! Ну сколько еще лет мы будем жить в этом мире? А жизнь нужно прожить по-человечески… Давай, берись за дело, только смотри, чтобы кто-нибудь другой не опередил нас: попа я боюсь!

— А я боюсь бога, — нерешительно сказал Яннакос. — Бога я боюсь, дед Ладас! Разве это правильно — ограбить наших гонимых братьев?

— Не ограбим мы их, петушиная твоя голова, мы их накормим, мы избавим их от смерти!.. Будут они сыты, несчастные, будут они живы, они — наши братья. И у меня есть сердце, мне их жалко… Мы меняем, а не воруем… Конечно, насколько можешь, следи за тем, чтоб было нам выгодно. Головы у нас на плечах есть, будем торговать. Прибыль — приятная вещь… Ну, бери хлеб, маслины, ешь! Товарищами будем, компаньонами; значит, все мы должны делить пополам! У меня осталось немного и кофе, пей!

— Я не голоден, — сказал Яннакос, у которого закружилась голова. — Посижу я на скамейке, обдумаю все, что ты мне сказал… Ты мне открываешь новый путь, дед Ладас, дай же мне собраться с мыслями, все взвесить и решить.

— Плохо только, что времени у нас нет! Сама обстановка нас торопит. Ну что ты сидишь и притворяешься? Направляйся на Саракину, не теряй времени! Попа я боюсь, говорю тебе, попа-обжоры!

Сидел Яннакос на лавочке, обхватив голову руками, упершись локтями в колена и долго-долго ничего не говорил. Голова гудела, как котел, в висках стучало, разум помутился. Перед ним мелькали серьги, отрывавшиеся от чьих-то бесчисленных ушей, бусы, срывавшиеся с чьих-то шей; обручальные кольца падали с чьих-то пальцев, золотые червонцы сыпались из поясов, прошитых шпагатом. Все это устремлялось в большой сундук, наполненный тряпками покойницы жены… Куча золотых вещей росла, росла в воздухе и превратилась в огромное здание, — нет, это было не просто здание, это был целый дворец с садами, с дворами, с балконами, с мягкими коврами, на которых восседала красивая женщина. Она причесывалась… Было воскресное утро, сияло солнце, колокол звал к обедне… И Яннакос увидел, будто открылись большие ворота и вот он, в колпаке старосты, с высоким посохом, в суконных шароварах, барской походкой идет к церкви и все односельчане приподнимаются и здороваются с ним, низко кланяясь… А потом он увидел, будто сидит он во дворе и перед ним почтительно стоит Костандис. А он, Яннакос, вынимает из-за пазухи кошель, наполненный золотыми монетами. «На, возьми, Костандис. Вот тебе деньги, пусть улыбка заиграет и у тебя на губах… Достаточно ты намучился с моей сестрой, ведьмой, — возьми на счастье!» Звал он и Манольоса: «Иди и ты, Манольос, я тебе купил стадо овец, бери его, оно твое, чтоб ты больше не служил бестолковому Патриархеасу…» Кружилась голова у Яннакоса, возникала перед ним сельская церковь с огромными часами на колокольне — вроде тех, которые он видел в Измире, а на часах по кругу большими золотыми буквами было написано: «Дар от господина Яннакоса Пападопулоса, великого благодетеля!» И дальше разыгралось воображение. Часы исчезли, и теперь перед глазами Яннакоса стояло мягкое седло с бархатным чепраком, украшенным золотыми звездочками, — и взял Яннакос это седло и вошел в конюшню. «Юсуфчик, — крикнул он, — я купил тебе новое седло, то, что давно обещал; будешь есть вволю, будешь жить хорошо, Юсуфчик, будешь прогуливаться под новым седлом по площади каждое воскресенье после обедни — и все с уважением будут давать тебе дорогу, будут приветствовать тебя, словно ты и впрямь человек».

Усмехнулся Яннакос и очнулся от грез. Посмотрел он на старушку, которая с увлечением вязала, отрешившись от всего земного, увидел старика Ладаса, вперившего свой взгляд в него, Яннакоса, в ожидании ответа.

— Пополам, — сказал он. — Согласен, дед Ладас?

Дед Ладас протянул ручищу.

— По рукам, Яннакос, согласен! Пополам, вот это честный разговор! Каждый вечер ты будешь приносить мне золотые вещи, которые соберешь, а я буду давать тебе всякие продукты, масло и вино — одним словом, то, что им нужно. А когда все загребем, ты придешь, и мы рассчитаемся. Пиши и ты в своем блокноте, что мы даем и что получаем, чтоб тоже все знал и не думал, будто я хочу обмануть тебя. А чтоб ты видел, как я тебе доверяю, на вот, возьми как аванс три турецкие золотые монеты.

Достал он из-за пазухи туго перевязанный шнурком кошелек, развязал его, сунул в него руку и, дрожа, отсчитал одну за другой три монеты. Жадно схватил их Яннакос, глаза его алчно заблестели, словно золото передало им свой блеск.

— Я подготовлю долговой вексель, — сказал старик Ладас, — и как только вернешься — да поможет нам бог! — поставишь свою подпись… Ну что, доволен? Теперь ты веришь моему слову? То, что я тебе говорю, это не слова — это золотые монеты! Ну, не будем терять времени, с богом!

Он подтолкнул Яннакоса и открыл калитку.

— Пусть бог сопутствует тебе! — крикнул ему вслед и торопливо закрыл калитку: не дай бог, еще передумает компаньон!