Эдмунд Вааль - Заяц с янтарными глазами: скрытое наследие

• Название: Заяц с янтарными глазами: скрытое наследие
• Автор: Эдмунд Вааль
• Издательство: ACT, CORPUS
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-17-077269-8

Хотите историю? Следуйте за белым зайцем с янтарными глазами. Известный английский художник-керамист берется за перо, чтобы прочертить путь своей семьи — и сопровождавшей ее в скитаниях коллекции брелоков-нэцке. Автор, перемещаясь из царской Одессы в Париж импрессионистов и Пруста, из захваченной нацистами Вены в оккупированный американцами Токио, рассказывает невыдуманные истории об утраченном и обретенном доме, о том, как хрупка жизнь и как из историй людей сплетается история человечества.

---

Игги в самом деле вырвался на волю.

Элизабет не желала возвращаться в Вену. Но когда финансовое положение сделалось невыносимым (клиенты подводили Хенка, обещания не выполнялись и так далее), она уехала с сыновьями в Обербоцен (Сопрабольцано) — красивую деревушку в итальянском Тироле. В этой деревне был собственный барабанный оркестр, исполнявший какофонии по праздничным дням, а вокруг простирались луга с горечавкой. Там было очень красиво, и свежий воздух шел на пользу детям, но самое главное — там все было очень, очень дешево, что резко разнилось с парижскими расходами. Дети некоторое время ходили в местную школу, но потом Элизабет решила обучать их сама. Хенк оставался в Париже и Лондоне, пытаясь возместить убытки, понесенные компанией. «Когда он приезжал к нам погостить, — вспоминал мой отец, — нам велели вести себя тихо-тихо, потому что папа очень-очень устал».

Иногда Элизабет возила детей в Вену, чтобы они повидались с дедушкой, бабушкой и дядей Рудольфом, уже подростком. Виктора с внуками возил шофер, и они сидели на задних креслах длинного черного автомобиля.

Эмми чувствовала себя неважно — нелады с сердцем. Она начала принимать таблетки. На немногочисленных фотографиях тех лет видно, что она выглядит гораздо старше. Преклонный возраст, похоже, застиг ее врасплох, но она по-прежнему красиво одевается: черный плащ с белым воротником, шляпка, приколотая чуть набок к седым прядям. Одной рукой она касается моего отца, а другой — плеча моего дяди. Должно быть, Анна по-прежнему хорошо за ней ухаживает. Она по-прежнему влюбляется.

Она говорит, что еще не готова к роли бабушки, однако присылает моему отцу целую серию ярких почтовых открыток, иллюстрирующих сказки Ганса Христиана Андерсена: «Свинопаса» и «Принцессу на горошине». Десятки открыток, и на каждой коротенькое письмо, по одной в неделю, бесперебойно. И на каждой — подпись: «С тысячей поцелуев от бабушки». Эмми по-прежнему нравится рассказывать сказки.

Рудольф растет дома один, годами не видя сестер и брата. Он высок и красив. На одной фотографии он стоит в дверном проеме гостиной, на нем бриджи для верховой езды и армейская шинель. Он играет на саксофоне. Наверное, звуки этого инструмента отдавались отличным эхом в комнатах дворца.

В июле 1934 года Элизабет с мальчиками провела в Вене две недели. Это были как раз те недели, когда австрийские эсэсовцы совершили попытку переворота: канцлер Дольфус был убит в собственном кабинете, и это послужило сигналом к нацистскому путчу. Мятеж подавили, было множество жертв, и новый канцлер Курт Шушниг принимал присягу в условиях угрозы гражданской войны. Мой отец помнит, как однажды он проснулся в детской венского дворца, подбежал к окну и увидел пожарную машину, с грохотом проезжавшую по Рингу с воющей сиреной. Я задавал отцу наводящие вопросы, надеясь, что он вспомнит еще что-нибудь (демонстрации нацистов? вооруженная полиция? кризис?), но безуспешно. Та пожарная машина так и осталась «альфой и омегой» его Вены 1934 года.

Виктор уже почти не притворяется банкиром. Возможно, именно поэтому, а может быть, благодаря компетентности его заместителя, герра Штейнхаусера, дела в банке идут хорошо. Виктор по-прежнему ежедневно ходит в банк — и изучает там обширные, напечатанные мелким шрифтом каталоги из Лейпцига и Гейдельберга. Он начал коллекционировать инкунабулы — самые ранние печатные книги, предмет его острейшего интереса (только обострившегося со времени крушения империи) — древнеримская история. Книги хранятся в библиотеке, выходящей на Шоттенгассе, в высоком книжном шкафу с сетчатой дверцей, а ключ Виктор всегда носит на цепочке от часов. Первопечатные издания латинских историков — более чем странный предмет коллекционирования (к тому же весьма дорогостоящий), но Виктора интересуют империи.

Виктор и Эмми вместе ездят отдыхать в Кевечеш, но после смерти ее родителей это имение как будто сжалось: в конюшнях только две лошади, егерей стало меньше, и никто больше не устраивает шумную еженедельную охоту. Эмми прогуливается пешком до излучины реки, мимо ив, где всегда дует ветерок, и возвращается к обеду, как всегда раньше делала с детьми. Только теперь, когда у нее плохо с сердцем, она ходит совсем медленно. Купальня на озере пришла в запустение, берега заросли шелестящим камышом.

Дети Эфрусси рассеяны по миру. Элизабет по-прежнему в Альпах — хотя теперь она живет в Швейцарии, в Асконе, — и приезжает, когда может, с сыновьями в Вену. Анна изо всех сил заботится о них. Игги проектирует одежду для круизов в Голливуде. А Гизеле с семьей пришлось уехать из Мадрида в Мексику из-за разразившейся в Испании гражданской войны.

В 1938 году Эмми исполнилось пятьдесят восемь. Она все еще очень хороша собой. Жизнь в Вене стала беспорядочной, зато в доме она как будто замерла. Восемь слуг идеально справляются с механизмом застывшего дворца. Ничего не происходит, — только в столовой накрывают стол к часу дня, а потом к ужину, к восьми. На этот раз за столом не появляется Рудольф. Он вечно где-то пропадает, дома его почти не видно.

Виктору семьдесят восемь лет, и он выглядит точь-в-точь как его отец в этом возрасте — и как кузен Шарль на портрете, помещенном рядом с некрологом. Я пытаюсь представить себе Шарля в старости, когда черты его лица укрупнились: особенно великолепен семейный нос Эфрусси. Я смотрю на фотографию Виктора, на его аккуратно подстриженную бороду и вдруг понимаю, что он очень похож на моего отца, каким он стал сейчас, и задумываюсь: а много ли пройдет лет, прежде чем я сам сделаюсь их копией?

Виктор встревожен, он каждый день прочитывает несколько газет. У него есть все основания для тревоги. На протяжении многих лет Германия открыто давила на австрийских национал-социалистов и тайно финансировала их. И вот теперь Гитлер требовал, чтобы австрийский канцлер Шушниг выпустил членов нацистской партии из тюрьмы и допустил их в правительство. Шушниг уступил. Давление слишком возросло, он уже устал сопротивляться. Он решил провести 13 марта плебисцит по вопросу о независимости Австрии от нацистского Рейха.

Десятого марта, когда Виктор идет в Винер-клуб на Кертнерштрассе, чтобы пообедать с друзьями-евреями (нужно выйти из дома, повернуть налево, пройти 460 метров влево), день тонет в кольцах дыма и в спорах о том, что творится вокруг. Знание истории нисколько не помогает Виктору.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ Вена, Кевечеш, Танбридж-Уэллс, Вена (1938–1947)

«Идеальное место для шествий масс»

Десятое марта 1938 года. На плебисцит возлагают большие надежды. Накануне вечером в Инсбруке австрийский канцлер произнес пламенную речь, вспоминая клич старинного тирольского героя: «Люди! Час пробил!» Стояла великолепная зимняя погода, небо было ясным и безоблачным. С грузовиков разбрасывали листовки, всюду висели плакаты с решительным «Ja!». «С Шушнигом — за свободную Австрию!» На стенах и тротуарах были нарисованы белой краской кресты Отечественного фронта. На улицах собрались толпы, колонны молодежи скандировали: «Да здравствует Шушниг! Да здравствует свобода!» И «Красно-бело-красный — до самой смерти!» «Израэлитише культусгемайнде» (ИКГ) удалось собрать для этой кампании огромные деньги — пятьсот тысяч шиллингов (восемьдесят тысяч нынешних долларов): планировавшийся плебисцит был бастионом для венских евреев.

В пятницу, 11 марта, еще до рассвета, начальник венской полиции разбудил Шушнига: на границе с Германией наблюдается передислокация войск. Поезда встали. Стояло очередное ясное, солнечное утро. Это был последний день Австрии — день ультиматума Берлина. Вена отчаянно пыталась понять, собирается ли Лондон, или Париж, или Рим поддержать Австрию, которой Германия выставила еще более жесткие требования: сместить канцлера и поставить на его место прогитлеровского министра Артура фон Зейсс-Инкварта.

Одиннадцатого марта ИКГ ассигнует на кампанию Шушнига еще триста тысяч шиллингов. По слухам, армейские колонны уже перешли границу. Поговаривают, что плебисцит могут отложить.

Радио (огромный английский приемник, коричневый и нарядный, с круговой шкалой с названиями мировых столиц) стоит в библиотеке, и Виктор с Эмми проводят весь день там, ловя новости. Даже Рудольф слушает вместе с ними. В половине пятого Анна приносит Виктору чай в стакане и фарфоровое блюдце с ломтиком лимона и сахаром, а Эмми — чай по-английски и голубую мейсенскую шкатулку с таблетками от сердца. Рудольфу — кофе: ему девятнадцать, и он все делает наоборот. Анна ставит поднос на библиотечный стол с книжной подставкой. В семь часов «Радио Вена» объявляет, что плебисцит откладывается, а через несколько минут сообщает об отставке всех министров, кроме Зейсс-Инкварта, симпатизирующего нацистам. Он остается в должности министра внутренних дел.