ДЖЕМС САВРАСОВ - МОИ АЛМАЗНЫЕ РАДОСТИ И ТРЕВОГИ

• Название: МОИ АЛМАЗНЫЕ РАДОСТИ И ТРЕВОГИ
• Автор: ДЖЕМС САВРАСОВ
• Издательство: Изд-во ВСЕГЕИ
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-93761-168-0

Автор — человек яркий, самобытный, бескомпромиссный. В 1956 г. он, геолог-геофизик, волею судьбы оказался в Западной Якутии, более полувека отдал полюбившемуся ему краю, создал в г. Мирный замечательный Музей кимберлитов. В книге собраны его рассказы о людях, их делах и достижениях, о трудной геологической работе и счастливых песенных досугах, о грустном и радостном. Большой личный опыт и хорошее знание литературы дали ему обильный материал для глубоких размышлений об окружающем его мире. К сожалению, он не дождался выхода своей последней книги.

Книга не оставит читателей равнодушными, особенно геологов.

---

Очередь стрелять передали Саше Н. Он был заядлым охотником, поэтому так и рвался к ружью. Да и стрелял он неплохо, по совместной работе с ним я это знал. Так что нас, гостей в этой компании, он подвести не мог.

Кто разбирается в ружьях, тот знает, что такое трехствольный «зауэр». Третий ствол в нем нарезной, под винтовочные пули. И располагается он ниже двух гладких стволов. Заманчивым в этом ружье был его малый вес, чеканная насечка на дульной части стволов и затейливая резьба на ложе. Стоило оно, по-видимому, немалых денег.

Саша долго приноравливался стрелять. То пытался с колена, то стоя, то, наконец, приспособился лежа. Стрелял он с левого плеча, поскольку был левша.

Мы все стояли поблизости, готовясь бежать к мишени, — смотреть, насколько точно он попал в цель. И когда раздался выстрел, то, не медля и не оглядываясь, рванули к щиту. На бегу я услышал сзади какой-то жуткий душераздирающий крик: это кричала одна из девчонок. Обернувшись, я увидел страшную картину: Саша стоял во весь рост и держал правую руку левой, а правая была вся в крови и неестественно велика. Все бросились к нему, не зная, что делать.

Произошло вот что. Пулевые патроны у Галкина оказались не от «зауэра», а от какого-то другого нарезного оружия. В патронник патрон вошел (как потом Саша вспоминал, вошел с трудом) и затвор закрылся. Но в ствол пуля не пошла, казенную часть ствола разорвало. Отбившийся осколок прошил правую руку, располосовав её до локтя. Именно поэтому она казалась такой большой.

Что было дальше, я плохо помню. Перепуганные насмерть, мы метались, не зная, что предпринять. Девчонки перевязывали Саше руку (аптечка и бинты у нас были), Иван Васильевич пытался связаться с городом и вызвать гидросамолет (неподалеку от опоры высоковольтной линии имелась телефонная будка и связь с городом, хоть и не очень надежная, но была). В обычное время вызвать помощь не составляло труда, но в воскресный день где кого из начальства можно было найти. Да вдобавок ко всему ещё и непогода разыгралась: озеро бушевало, и приводниться гидросамолет не мог бы. Оставалась вся надежда на катер, который из города по вызову вышел, но в шторм пробирался по озеру медленно и с большим трудом. Ждали мы его часа три или четыре.

Саша мужественно переносил боль в руке, но потерял слишком много крови и временами впадал в беспамятство. Мы с ужатом наблюдали, как он теряет силы и бредит. А на Ивана Васильевича все старались не смотреть, он страшно переживал и морально мучился. Катер, казалось, полз до города целую вечность.

«Скорая помощь» ждала нас на пристани, и Сашу увезли в больницу. Оттуда в ГРП шли звонки, срочно требовался пенициллин. Вероятно, для того чтобы исключить возможное заражение.

Иван Васильевич метался по городу, добывая лекарство, бывшее тогда большой редкостью. С невероятным трудом, но пенициллин он все же достал. Операция прошла успешно: руку Саше зашили и «делали переливание крови. Кровь мы сдавали все, но не каждая подходила. Порванные сухожилия руки целиком сохранить не удалось, два пальца остались бездействующими, но за сохраненную кисть руки надо было благодарить хирургов. Рука по излечении действовала, хотя и была здорово покалечена.

Счастье Саши (мужицкое, конечно), что он стрелял из положения лежа. Если бы он стоял или стрелял с колена, то осколок прошил бы его насквозь.

Таким вот печальным событием закончился наш банкет на берегу озера Имандра «холодным летом 1953 года».

БУХТАРМА

Однажды наша партийная (имеется в виду геофизическая партия) полуторка не могла пробиться к деревне Печи, в которой базировался наш геофизический отряд. Прошли дожди, дорогу вдоль Бухтармы размыло и связь через неё прервалась. В одном из посёлков на «Восточном кольце» находилась подбаза нашего отряда, где и остановилась машина. До этого поселка имелась конная тропа, которая была в два раза короче проселочной дороги вдоль Бухтармы, но тянулась от реки через крутой склон горы и через невысокий перевал. По этой тропе я и поехал на лошади выручать привезённые из Усть-Каменогорска письма, посылки и какие-то детали к приборам, которые были отряду срочно нужны.

До подбазы я добрался благополучно, забрал почту и все прочее, что поместилось во вьючные сумы, и отправился восвояси. Но по каким-то причинам пришлось в поселке задержаться, и когда я добрался через перевал до спуска к реке, стало уже смеркаться. В темноте по крутому склону спуск был небезопасен, и мне ничего не оставалось делать, как провести ночь на перевале. А там было крайне неуютно. Местность на перевале совершенно голая, безлесная, дров не найти, чтобы развести костер и перекимарить ночь около огня. По времени это был конец сентября, на горе под ветром чертовски холодно, да к тому же начал накрапывать мелкий дождик.

На моё счастье, по перевалу стояли мелкие копешки сена, заготовленные местными жителями и ещё не убранные. Я расседлал лошадь, пустил её пастись, а сам забился в сено, пытаясь согреться. Но копешка оказалась маленькой, продуваемой ветром, и к утру я основательно промерз. Чуть рассвело, и я уже начал спускаться в долину, держа лошадь в поводу.

Тропа петляла, как и все горные тропы: то тянулась вдоль склона, то круто уходила вниз. Спуск по ней не представлял особых сложностей, хотя после дождя почва размякла, и лошадь часто скользила копытами и спотыкалась. Опасности этого я не учёл, что и привело к трагедии.

Местами тропа пролегала поперёк крутого травянистого склона, очень опасного для лошадей. Если на таком участке тропы лошадь падала, то она могла не подняться на ноги и неминуемо скатиться вниз по склону. Об этом я понаслышке знал и пытался вести лошадь очень осторожно. Но одного я не учёл: тропа была мокрой после дождя и потому очень опасной. Как я ни осторожничал, лошадь поскользнулась и упала. Я растерялся, но всё же сообразил, пока она минуту-две не билась и лежала тихо, перерезать подпруги седла и ремни вьюков. Почувствовав, что освободилась от тяжести поклажи, лошадь попыталась встать на ноги, но напрасно, копыта скользили по траве, и её неудержимо тянуло вниз. Сколько мог, я держал её за уздечку, левой рукой ухватившись за какой-то кустик карагайника. Но силёнки, конечно, было мало, не мог я удержать почти на весу взрослую лошадь, да и скатиться мог по склону вслед за ней. Я отпустил уздечку, и лошадь со всё убыстряющейся скоростью покатилась вниз. Где-то в сотне метров от тропы она ударилась о выступ скалы и затихла.

Я поспешил вниз за подмогой. До лагеря алмаатинских геологов, к которому выходила тропа, оставалось минут двадцать ходьбы. Я им поведал о своих злоключениях, и они попытались мне помочь. Лошадь спасти они, конечно, уже не смогли, пришлось её пристрелить, но вьюки мои спустили вниз и доставили в наш отряд.

Как помнится, день был воскресный, или чей-то день рождения, и в нашем отряде была закуплена на пасеке бражка-медовуха. Очень сладкая и очень, как оказалось, крепкая. С горя (жалко было лошадь и стыдно за свою ошибку) я увлёкся бражкой и хватил лишку. Потом целый день и ночь спал, а проснулся со страшной головной болью. Казалось, не выживу и отброшу копыта, как и моя бедная лошадь. Однако выжил, но с тех пор к медовухе на пасеках стал относиться с большой опаской.

Это была третья по счету лошадь, загубленная в тот сезон в нашем отряде. Одна из лошадей сломала ногу в сурковой норе, вторую парни каким-то образом утопили при переправе через Бухтарму. Дважды мы обращались к местному ветеринару, чтобы он нас выручил. Он давал справку, что лошади были безнадежно больны и должны были вскоре подохнуть сами. Поэтому расходы на их приобретение бухгалтерией списывались. С третьей лошадью идти к ветврачу было неудобно, стыдно, и я решил выручить деньги продажей мяса. Торговля шла бойко. Местные жители-казахи покупали охотно, потому что лошадь была молодая и довольно упитанная. Да и приезжие геологи не брезговали; кто долго работал в Казахстане, тот к конскому мясу был приучен.

За мясо я выручил около семисот рублей, почти столько же, сколько заплатили в колхозе за эту лошадь. Убытков отряд не понёс.

А лошадь мне жалко до сих пор. Ну что было не подождать, пока просохнет тропа! Нет мне оправдания!

ИСТОРИЧЕСКИЕ И ПУБЛИЦИСТИЧЕСКИЕ ОЧЕРКИ

ИСТОРИЯ МУЗЕЯ КИМБЕРЛИТОВ

Общеизвестно, что кимберлиты — это уникальные геологические образования. Алмазоносные кимберлиты тем более уникальны, что в природе они встречаются очень редко. Кимберлитовые трубки (диатремы) — это жерла древних вулканов, магматические очаги которых зарождались на фантастически больших глубинах в сто, двести и даже, по представлениям некоторых ученых, триста километров. Горные породы на таких глубинах имеют температуру 1200—1400 градусов Цельсия и сжаты под давлением 40—60 тысяч атмосфер. Когда в литосфере на этих глубинах по каким-либо причинам возникают трещины, смесь расплава, твердых кусков мантии и газов под огромным давлением прорывается к дневной поверхности, дробя стенки подводящих каналов и вынося обломки вмещающих горных пород в верхние горизонты вулканических жерловин, называемых также диатремами. Поэтому в кимберлитовых породах содержатся в виде включений (ксенолитов) многие разновидности образований земной коры и верхней мантии. Некоторые ксенолиты вынесены с глубин более двухсот километров и представляют собой исключительную ценность для науки.