Цянь Чжуншу - Осажденная крепость

• Название: Осажденная крепость
• Автор: Цянь Чжуншу
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1989
• ISBN: 5-280-00707-2

Роман о бездуховной жизни «образованного» общества в гоминьдановском Китае 30-х годов нашего века, о неуверенности людей в завтрашнем дне, о скудности, мелочности их существования, об их одиночестве и разобщенности.

Рассказы писателя — тонкая сатира на китайскую интеллигенцию тех лет.

---

Все не произнесенные ею нежные слова устремились к Фану в надежде, что он выговорит их. Фан, однако, говорить не собирался, но и долго молчать было неловко. Он погладил тыльную сторону ладони Су. Та отдернула руку и тихо сказала:

— Иди, а завтра приходи пораньше. — Она проводила Фана до дверей и, когда он спускался по лестнице, окликнула его. Он обернулся. — Нет, ничего. Просто я смотрю на тебя, а ты бежишь, даже не обернешься. А я-то, глупая… Так приходи пораньше.

Оказавшись на улице, Фан почувствовал себя частью хозяйничающей в городе весны, а не сторонним ее наблюдателем, как два часа назад. Земля, казалось, плыла под его ногами. Лишь два вопроса не давали ему покоя. Во-первых, зачем это он прикоснулся к ладони Су, зачем сделал вид, будто не понимает скрытого смысла ее слов? Слишком мягкий у него характер, вечно боится обидеть женщин, потворствует им. Впредь надо быть честнее, не изображать того, чего нет. Во-вторых, если у Тан так много приятелей, может быть, у нее есть и любовник? В гневе Фан обрушил удар трости на придорожное дерево. Тогда лучше сразу отступиться. Вот будет стыд, если его отвергнет несовершеннолетняя девица! В таком состоянии духа он вскочил в трамвай. На соседней скамье нежно ворковала молодая парочка. У парня на коленях лежала стопка школьных учебников, у девушки, видимо, тоже были книги, но завернутые в оберточную бумагу с портретами кинозвезд. Ей было лет семнадцать. На лице у нее застыла маска, изготовленная из смеси пудры, крема и помады. Фан подумал, что Шанхай не зря считается центром цивилизации — даже за границей не часто увидишь, чтобы школьницы так разрисовывали свой фасад. Правда, эта девушка размалевалась уж слишком откровенно — лицо ее совершенно утратило свой естественный цвет. И еще ему пришло в голову, что женщина уделяет особое внимание своей внешности, когда у нее появляется мужчина и она по-новому оценивает свое тело, или когда она ощущает потребность в мужчине и старается всеми силами привлечь к себе внимание. Но ведь Тан Сяофу не украшает себя — значит, она и не думает о мужчинах. Он нашел это свое заключение очень глубоким и логичным и мысленно добавил к нему латинское Q. E. D.[60] От радости он не мог усидеть на месте. Трамвай еще не остановился, а Фан уже соскочил с подножки и едва не расшибся — к счастью, успел ухватиться за столб. Он перепугался, ободрал руку, и вдобавок ко всему его еще отчитал вагоновожатый. Дома, смазывая руку йодом, он подумал, что виновница его несчастья — Тан и что с ней придется свести счеты. И едва он вызвал перед собой ее образ, боль утихла. Он был далек от мысли, что легкомысленный прыжок с подножки мог быть возмездием за неосторожное прикосновение к руке Су.

На следующий день, придя к Су, он застал у нее Тан, а сразу вслед за ним явился и Чжао.

— О, господин Фан вчера ушел позже, а нынче пожаловал раньше других — видимо, работа в банке сделала его столь дисциплинированным.

— Ну, что вы! — Фан хотел было сказать, что ранний уход и поздний приход Чжао — расхлябанность чиновника из казенного учреждения, однако сдержался и даже доброжелательно улыбнулся задире. Тот не ожидал, что его выпад будет принят с таким смирением — как будто он нанес удар в пустоту. Тан посмотрела с откровенным недоумением. Су тоже удивилась было, но быстро сообразила, что это — великодушие победителя. Хунцзянь знал, что он любим, и перестал обращать внимание на уколы Чжао.

Вскоре пришли и супруги Шэнь. Пока все представлялись друг другу, Чжао выбрал себе место поближе к Су, супруги поместились на диване, а Тан — на вышитом пуфе между ними и Су. Оставшись в одиночестве, Фан сел с краю, рядом с госпожой Шэнь, и сразу в этом раскаялся. От этой дамы на него пахнуло, как изящно выражались древние китайцы, духом «рассерженного барана» (древние римляне называли это olere hircum[61]). Смешанный с ароматом пудры и одеколона, он вызывал у Фана тошноту, закурить же, чтобы перебить запах, Фан не решился. Сразу видно, что из Парижа, думал он. Привезла сюда целую «симфонию запахов» парижского рынка. Воистину, Париж — это целый мир: именно там он впервые встретился с Шэнями, а здесь пути их снова сошлись.

Госпожа Шэнь была невзрачна, зато крикливо одета. В темных мешках под глазами она, видимо, как в термосе, хранила горячие слезы. Окрашенная губной помадой слюна оставляла на ее темно-желтых зубах кровавые следы, как на обложке детективного романа. В свою речь она то и дело вставляла французские восклицания вроде: «Tiens! O, la, la!», изгибаясь при этом всем телом, причем каждое движение усиливало исходивший от нее запах. Фану не терпелось сказать ей, что для разговора достаточно рта и что от подобных изгибов может сломаться позвоночник.

По отвислой нижней губе господина Шэня можно было легко догадаться, что он страдает словесным недержанием. Сейчас он рассказывает о том, как ему сплошь да рядом удавалось пробудить у французов сочувствие к Китаю в его войне с Японией:

— После эвакуации Нанкина многие во Франции говорили, что с Китаем покончено, а я им отвечал, что в первую мировую войну их правительство тоже уезжало из Парижа, а победили все-таки французы. Им нечего было возразить!

Правительство и то может переехать в другой город, подумал Фан, а он не решается пересесть в другое кресло…

Чжао Синьмэй изрек с видом ценителя:

— Удачный ответ! Почему бы вам не написать на эту тему статью?

— Вам не приходилось видеть зарубежные корреспонденции моей жены в «Шанхайском вестнике»? Там рассказано об этом диалоге, — несколько разочарованно произнес господин Шэнь.

— Ну, стоит ли вспоминать об этом? Кого могли заинтересовать мои статейки! — деланно засмеялась госпожа Шэнь, сделав мужу знак рукой.

— Как же, как же, я читал! Вот теперь вспомнил, что там действительно говорилось о переезде правительства…

— А мне не довелось, — сказал Фан. — Как называлась корреспонденция?

— Вы, философы, заняты вневременными проблемами, где уж вам читать газеты! А название… Вот только что в голове вертелось… — Чжао, разумеется, в глаза не видал той корреспонденции, но не хотел упустить случая уколоть Фана.

Су пришла ему на помощь:

— Хунцзянь был тогда, наверное, в провинции, у родных, и не мог видеть шанхайских газет. Корреспонденция называлась «Письмо сестрам-соотечественницам» и была помещена в рубрике «Птица-вестник из Европы в Азию, проливающую свою кровь». Я не ошиблась, госпожа Шэнь?

— Верно, верно! «Письмо сестрам-соотечественницам», «Птица-вестник…» Как звучно! И какая у тебя память, Вэньвань! — захлопал в ладоши Чжао.

— Недаром все говорят о ваших талантах! Запомнили даже такую безделицу, — заскромничала госпожа Шэнь.

— По-настоящему хорошие вещи не приходится запоминать, они сами остаются в памяти.

— Госпожа Шэнь писала эту статью для женщин, так что «брату-соотечественнику» простительно не читать ее, — сказала Тан, обращаясь к Хунцзяню. Тот парировал:

— Да и таким девушкам, как вы, тоже необязательно — ведь госпожа Шэнь обращалась к «сестрам», а не «племянницам» и не к «внучкам».

Как бы извиняясь за свою забывчивость, Чжао наговорил госпоже Шэнь любезностей и добавил, что Китайско-Американское агентство печати собирается выпускать издание для женщин, в котором она могла бы сотрудничать. Это еще более расположило супругов Шэнь в его пользу. Слуга отодвинул занавес, отделявший столовую от гостиной, и Су пригласила гостей к столу. Фан почувствовал себя преступником, которому вышла амнистия. После чая он поспешил занять место рядом с Тан. Госпожа Шэнь без умолку говорила о чем-то Чжао. Фан заметил, что у того насморк, каковое обстоятельство и помогало ему выдерживать соседство собеседницы. Господин Шэнь вел с Су разговор о том, чтобы она попросила отца — Шэнь величал его «дядюшкой» — подыскать ему приличное место в Гонконге. Фан решил воспользоваться благоприятной обстановкой и тихо спросил Тан:

— Вы ничего не ели. Может, вам нездоровится?

— Я вполне здорова и ела все подряд.

— Зачем вы говорите неправду? Я ведь не хозяин, не обижусь. Вы выпили глоток бульона, потом нахмурились и ничего больше не брали в рот.

— А зачем смотреть, как другие едят? Может быть, я не хотела, чтобы вы видели меня жующей, и предпочла остаться голодной. Ха-ха, не принимайте это всерьез, господин Фан. Вот уж я не знала, что вы за мной наблюдаете. Лучше скажите мне, почему у вас был такой страдальческий вид, когда вы сидели рядом с госпожой Шэнь?

— Так вы тоже из наблюдателей! — И оба рассмеялись, как понимающие друг друга заговорщики.

— Господин Фан, сегодняшний визит меня несколько разочаровал. Я думала, вы схватитесь с Чжао Синьмэем, а ничего не случилось.

— Да, спектакля не получилось, вы уж извините. Господин Чжао неправильно оценил характер моих отношений с вашей кузиной — может быть, так же, как и вы. Поэтому я не стал отвечать на его выпады, пусть знает, что у нас нет столкновения интересов.