Цянь Чжуншу - Осажденная крепость

• Название: Осажденная крепость
• Автор: Цянь Чжуншу
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1989
• ISBN: 5-280-00707-2

Роман о бездуховной жизни «образованного» общества в гоминьдановском Китае 30-х годов нашего века, о неуверенности людей в завтрашнем дне, о скудности, мелочности их существования, об их одиночестве и разобщенности.

Рассказы писателя — тонкая сатира на китайскую интеллигенцию тех лет.

---

Пока Дэи помогал другим, мы втроем собрали узлы и мешочки Чжуншу. Протиснувшись на перрон, мы забрались в вагон и заняли место, потом вышли и в неловком молчании стали ждать отправления. Помнится, когда-то я наблюдала проводы тех, кто отплывал за океан. Когда отчаливал катер, который должен был доставить пассажиров на борт лайнера, провожающие с пристани бросали цветные ленты. Катер медленно продвигался вперед, бумажные ленты обрывались одна за другой, а люди на пристани радостно хлопали в ладоши. Правда, иные при этом роняли слезы — для них оборванные ленты были символом расставания. Если бы сейчас, когда мы провожали предварительную группу, наше чувство разлуки было бы столь же зримым, как бумажные ленты, они вовсе не казались бы праздничными и яркими, да и разорвать их было бы не так легко.

Чжуншу велел нам идти домой и поднялся в тамбур. Мы смотрели на него, не зная, о чем говорить. Мне подумалось, что будет лучше, если Чжуншу увидит, как мы все вместе пойдем домой. Это вселит в него надежду, что у нас все будет в порядке. А то вдруг он заметит в наших глазах тревогу за него, в одиночку отправляющегося в дальний край. Поэтому мы подчинились его настояниям и не стали ждать до конца. Уходя, мы еще не раз оборачивались, но картина не менялась: поезд стоял на месте, у дверей вагонов толпились люди. Мы возвращались молча. Через некоторое время дочь и зять пошли на свои предприятия. Раньше они работали в одном университете, но на разных факультетах — и потому были посланы на разные заводы.

Через пару дней из института сообщили, что отъезжающие в школу кадров могут брать с собой кровати, но их нужно хорошенько перевязать и незамедлительно доставить в Отделение. Необходимо было как следует затянуть толстые веревки и запрятать концы, не завязывая узлов. Для этого нужны были усилия по меньшей мере двух человек, я же была дома одна, да и отпустили меня лишь на один день. Я разобрала деревянную кровать на три части и, убедившись, что связать их вместе мне не под силу, стала обматывать каждую часть веревками, помогая себе зубами. Со всех сторон я написала имя мужа. Небольшая кровать, разделенная на части, навела меня на мысль о семье, которая охвачена страхом, что военное лихолетье разбросает всех по разным углам и собраться вновь уже не удастся. Однако Чжуншу сообщил в письме, что ему — правда, после долгих розысков — все же удалось собрать воедино свою кровать.

Первыми в деревню отправились два учреждения, включая Институт китайской литературы (правда, он именовался на военный манер ротой). В день отправки первых двух рот в Отделении били гонги и барабаны, нас всех отпустили с занятий на «радостные проводы». Отъезжающие шли строем со знаменем, причем в первом ряду шагали Юй Пинбо[169] и его почтенная супруга. Маститые — за семьдесят — ученые на старости лет, словно школьники, шли строем, отправляясь в далекий край в какую-то «школу», — это зрелище показалось мне невыносимым. Я повернулась и ушла на занятия, обнаружив по дороге, что и для многих других людей участие в церемонии было невыносимо.

Ожидание отправки на перевоспитание не оставляло нам ни душевных сил, чтобы предаваться скорби и печали разлуки, ни свободного времени, чтобы почувствовать ее «особый вкус», воспетый в классической поэзии. Поскольку часть учреждений Отделения отбыла в школу кадров, объем работы для оставшихся увеличился. Мы целыми днями сидели на занятиях, и даже «повторно воспитывавшие» нас «рабочие-наставники» заметно заскучали. Однажды двадцатидвухлетний «наставник» проворчал: «Я весь день плавлю сталь, стою около мартена, но не устаю. А тут сижу с утра до ночи, задница болит, голова трещит, весь какой-то разбитый». Очевидно, переплавлять людей труднее, чем плавить сталь, да и сидеть на одной скамейке со штрафниками занятие не из веселых.

Считается, что людей исправляет физический труд. Мы вырыли противовоздушное убежище — просторное подземное сооружение, куда стали перетаскивать книги. Сложили, перевязали. Из одного угла отволокли в другой, с одного этажа спустили на следующий. Перенесли книги своего института, взялись за чужие. Однажды нас послали вытаскивать из помещения, которое уже три года не открывалось, книги, шкафы и стеллажи — зачем-то понадобилась пустая комната. Там было столько пыли, что один из нас чихнул раз двадцать, не меньше. Да и мы, несмотря на марлевые повязки, выходили оттуда совсем серые и сплевывали черную слюну. Помнится, в ту пору уже началась жара. Тяжелые стеллажи, тяжелые книжные шкафы, неподъемные картотеки с забитыми карточками ящиками — все это приходилось таскать молодым сотрудникам. У них быстро протерлись рубашки, обнажив голое тело. Что ни говори, наше бренное тело куда выносливее.

Слабый всегда пользуется льготами. Мне поручали лишь самые мелкие дела, а в оставшееся время я собирала посылки для находившегося в школе кадров мужа. Когда у Чжуншу выдавалась свободная минутка, днем ли, ночью, он посылал домой короткие несвязные письма. Как интересно было бы их сейчас перечитать, если бы они сохранились! Но что об этом говорить — куда более важные письма и те уничтожены.

Группа Чжуншу по прибытии на место сначала привела в порядок запущенные постройки исправительно-трудового лагеря. В первый вечер они спали на соломенных подстилках и им было жарко. Вдруг резко похолодало, выпало много снега, потом все потонуло в грязи. 17 ноября прибыл главный отряд, и восемьдесят бессемейных мужчин оказались в одном помещении. Спали на земляном кане. Приехавший вместе с отцом мальчишка перед сном любил мочиться вокруг кана: он называл это «внесением удобрения». В дни отдыха все отправлялись покупать еду на базаре в соседнем поселке. Там, кроме жареных кур, продавали и вареных черепах. Я потом спрашивала Чжуншу, какой у них вкус, но он их так и не попробовал, лишь сочинил — украдкой — несколько сатирических куплетов.

В Лошани нет пригодной для обработки пустующей земли, школе кадров там нечего было делать. Спустя месяц с небольшим весь состав школы вместе с членами семей и громоздким багажом перебазировался в местечко Дунъюэ, расположенное в уезде Сисянь. Этот уезд нетрудно найти на карте, но Дунъюэ вы вряд ли разыщете. Это малонаселенные, бедные места, где зимой не найдешь топлива для жаровен. Многие сотрудницы обморозили себе лица. Стирать одежду можно было только в пруду, сидя на корточках. Чжуншу договорился с женщиной из местных, что она постирает ему новое белье. После стирки белье исчезло. Меня же беспокоило, что он может упасть в пруд. Если можно нанять прачку, то не жалко и пропавшего белья.

Тех, кто ожидал в Пекине отправки в школу кадров, естественно, интересовали дела в школе — они то и дело просили меня поделиться новостями. С особенным удовольствием воспринимался рассказ о том, как товарищ Хэ Цифан[170] ел рыбу. В тех местах разрешали ловить рыбу в осушаемых водоемах, и блок питания расширил меню, включив в него карпа в красном соусе. Услышав об этом, Хэ Цифан схватил свою чашку для полоскания рта и поспешил в столовую. Начав есть, он почувствовал какой-то необычный привкус, который становился все сильнее. Озадаченный Хэ Цифан выловил из чашки самый крупный кусок — это оказалось не успевшее раствориться лекарственное мыло. Рассказ этот встречали сочувственным и грустным смехом. Мне тоже поведали о комическом случае, когда Чжуншу и другой старший сотрудник полдня не могли вскипятить воду в котле. Я выступала в роли адвоката, говоря, что котлы стояли под открытым небом, что шел снег и дул ветер и кипятить в них воду действительно нелегко. Однако люди продолжали смеяться.

После Нового года в школе начали строить своими силами помещение для житья. Женщины наравне с мужчинами возили большие тачки, изготовляли кирпич, возводили кровлю. Чжуншу с Юй Пинбо и несколькими другими представителями категории «престарелых и инвалидов» были освобождены от тяжелых работ, выполняя лишь мелкие, подсобные. Когда через восемь месяцев наша рота прибыла на место, люди уже жили в построенном своими руками доме.

Наша рота тронулась в путь 12 июля 1970 года. Когда уезжал Чжуншу, его провожали я, дочь и зять. Меня провожала одна Аюань. Ее муж, Дэи, еще в январе покончил с собой.

Дэи признавался, что терпеть не может группу ультралевых. Надо же было так случиться, что, когда в университете развернули поход против «группировки 16 мая», несколько ультралеваков, заподозренных в связях с этой группировкой, указали на Дэи как на их организатора и заявили, будто он располагает списком членов группы. К тому времени Дэи уже вернулся в университет, а Аюань все еще работала на заводе, так что выходные дни у них не совпадали и встречаться дома они не могли. В последний раз прощаясь со мной, Дэи сказал: «Мама, я не могу противопоставлять себя массам и не хочу вступать в конфликт с пропагандистским отрядом, но лгать, придумывать несуществующий список я тем более не могу». Накал классовой борьбы нарастал; Аюань и всех остальных вернули с заводов в университет. На факультете под руководством пропагандистского отряда по три раза в день устраивали митинги борьбы против Дэи, требуя от него выдачи списка. Тогда-то он и наложил на себя руки.