Джирджи Зейдан - Аль-Амин и аль-Мамун

• Название: Аль-Амин и аль-Мамун
• Автор: Джирджи Зейдан
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1977

В историческом романе «Аль-Амин и аль-Мамун», написанном в 1906 г. известным египетским писателем-просветителем Джирджи Зейданом (1861–1917), изображены события, связанные с борьбой за престол между сыновьями знаменитого халифа Харуна ар-Рашида в IX веке.

---

Не выдержав, Аббада залилась слезами. Сердце Зейнаб сжалось при виде ее горя.

— Ах, бедная Умм Джафар, почему только дед мой не помиловал твоего сына ради тебя?!

— Ар-Рашид казнил Джафара по доносу врагов, — завистники оклеветали моего сына и заставили халифа убить его! А халиф, да сохранит его всевышний, уж если что решил, так немедля приводит в исполнение, и тогда ни просьбы, ни мольбы его не остановят. Но что бы ни делал эмир верующих — это есть закон, которому нужно повиноваться. Вот мы и смирились…

Аббада повернулась к Дананир:

— Враги сумели подговорить ар-Рашида схватить и моего мужа Яхью с сыном аль-Фадлем и заключить их в темницу. Святостью молока, которым я вскормила халифа, я заклинала его помиловать хотя бы одного из них, но халиф не пожелал исполнить мою просьбу…

— И что же он сделал с ними? — спросила Дананир.

Глава 11. Ар-Рашид и мать Джафара

Умм Джафар опустила руку в карман и вынула маленький ларчик из цельного ярко-зеленого изумруда. Дрожащими пальцами она вставила в замок золотой ключик и открыла его.

— Вот этими реликвиями заклинала я ар-Рашида, — сказала она, обращаясь к Дананир и указывая на лежавший в ларце локон волос и несколько зубов; по залу распространился запах мускуса. — Я молила о пощаде в память об этом локоне и зубах — это волосы эмира верующих и его молочные зубы, которые я хранила долгие годы. Но он не помог мне!

— Как это было, госпожа, расскажи! — попросила Дананир.

Лицо Аббады вновь обрело сосредоточенность и достоинство, она устроилась на скамье поудобнее и начала свою печальную историю:

— Когда я узнала, какая участь постигла моего сына Джафара, свет померк перед моими очами. Но когда ар-Рашид схватил и Яхью, я сказала себе: «Иди и вымоли прощение хотя бы мужу». Зная, как мой господин меня уважает, я была уверена, что он мне не откажет. Бывало, ничьих просьб никогда не слушал, кроме моих… Уж сколько пленников я освободила, скольким узникам помогла!.. — слезы подступили ей к горлу, но она совладала с ними и продолжала: — Ну вот, пошла я к ар-Рашиду. Обычно ходила к нему, не испрашивая приема, а тут послала спросить, угодно ли ему будет видеть меня, и он отказал и распоряжений никаких не дал. Ах, как тяжко мне стало, я вышла, не закрыв лица, и, как была босая, так и пошла к дворцовым воротам. Увидал меня привратник в таком виде, побежал к ар-Рашиду и, слышу, говорит:

— О, эмир верующих! Твоя кормилица стоит у дверей, и вид ее способен вызвать сострадание у самого злого завистника, — ведь она пришла пешком.

А ар-Рашид спрашивает:

— Горе тебе!.. И впрямь пешком?

— Да, эмир верующих, — отвечает привратник, — к тому же босая.

Тут эмир верующих как закричит:

— Впусти ее! Сколько сердец она успокоила, сколько печалей развеяла, сколько слабых защитила!

А я при этих словах только обрадовалась, вижу, цель моя стала близка. Вышел привратник, сказал мне, чтоб входила. Ар-Рашид встретил меня уважительно, подвел к почетному месту, наклонился и поцеловал в голову и грудь, потом усадил около себя. И я начала:

— Видно, прогневили мы судьбу, и защитники наши из страха пред тобой нас покинули, а подлые враги нас оклеветали. Подумай, ведь я тебя вскормила и воспитала, так неужели теперь ты не защитишь меня и мою семью от злого рока и лютых врагов?

А он меня спрашивает:

— О чем это ты, Умм ар-Рашид?

— Да ведь муж твоей кормилицы Яхья тебе что отец родной, ты сам, господин, знаешь, как он тебя жалел, как советами помогал! Чуть на плаху не пошел, когда история с Мусой аль-Хади[36], братом твоим, вышла!

Вижу, нахмурился он:

— И, матушка, прошлое это дело! Неизбежное свершилось, излился гнев божий…

— А в Коране сказано: «Стирает всевышний то, что желает, и утверждает желаемое им», — стою я на своем.

— Верно, матушка! Да только такого всевышний не сотрет!

— Воля божья скрыта даже от пророков, или тебе она ведома, о эмир верующих?

Долго молчал он, потупив голову, потом произнес:

— Коль запустила в кого судьба свои когти, никакой амулет не поможет.

— Какой я амулет для Яхьи? — говорю я ему — Недаром сказано: «Если ты ищешь сокровищ, то не найдешь сокровища лучшего, чем доброе дело». Да и еще сказал господь, велик он и славен: «Уготован рай для сдерживающих гнев, прощающих людям. Поистине, господь любит делающих добро!»

Поиграл халиф трубкой, что в руке у него была, и говорит:

— Ах, Умм ар-Рашид… Едва пытаюсь я забыть о чем-то, как судьба являет мне это в другом обличье.

И когда я увидела, что упорствует он в своем решении, то вспомнила такие слова:

— Перемени решение! Отнимется у тебя правая рука за то, что меня ее лишаешь!

— Пусть так, — ответил он.

— О эмир верующих! — взмолилась я. — Сохрани мне мужа, ведь сказал же посланник божий, да благословит его господь и да приветствует: «Что оставлено на суд божий, то, по милости божьей, не потеряно».

Опять он замолчал; потом поднял голову.

— Что было и что будет — на все воля божья!

— Обрадуются тогда люди помощи господней; помогает он, кому захочет, ведь он велик и милостив. Вспомни, эмир верующих, свое обещание миловать тех, о ком я попрошу.

— Вспомни, матушка, и твое обещание: не заступаться за виноватого.

И тогда, увидев, что он уклоняется исполнить мою просьбу и открыто обвиняет Яхью, я достала этот ларчик, открыла замочек и показала, что лежит внутри.

— О эмир верующих, милостью божьей взываю, прости раба твоего Яхью ради памяти о детстве твоем, которую я свято храню.

Взял он ларец, облобызал его, и слезы заструились из его глаз. И я уже не сомневалась, что внемлет он моей мольбе, но тут он овладел собой.

— Хорошо, что ты сохранила эти реликвии, кормилица, — только и сказал он.

— В твоей власти воздать за это, о эмир верующих! — вскричала я.

Помолчал ар-Рашид, запер ларец и вручил мне со словами:

— Господь повелевает возвращать доверенное имущество владельцам его…

— Но ведь там же сказано: «И когда вы судите среди людей, повелеваю судить по справедливости». И еще сказал всевышний: «Верно выполняйте договор с господом, когда его заключили».

Поднял ар-Рашид глаза, и вижу, хочет он спросить, о чем это я говорю, — я давно привыкла читать по его глазам.

— Разве не поклялся ты не унижать меня и всегда к себе допускать? — спросила я.

Он не стал спорить:

— Так ты, Умм ар-Рашид, хочешь продать ларец за изменение приговора?

— Справедливо, эмир верующих, ведь ты готов совершить то, от чего совести твоей никогда не очиститься.

— За сколько же ты его продашь?

— За твою благосклонность к тому, кто не питает к тебе злобы.

— А что, матушка, разве у меня нет такого же права на твое заступничество, как у твоих родных? — говорит это, а у самого тоска на лице.

— Есть, эмир верующих, — отвечаю, — ты мне дороже, а они милее.

— Тогда подумай и о других, если берешься судить, — халиф поднялся, и я, отчаявшись его уговорить, тоже встала.

— Хорошо, я дарю тебе своего мужа, решай его судьбу! — бросила я напоследок и вышла, заставив себя подавить горе, сдержать слезы. — Сейчас ты видишь, как они душат меня, но в тот день не пролила я ни одной слезинки.

Глава 12. Труп Джафара

Закончив своей рассказ, мать Джафара закрыла ларчик и спрятала его в карман со словами:

— Не осталось теперь у меня никакой надежды. Тот, за кого я молила ар-Рашида, давно избавился от тягот этой жизни, умер в темнице. А вчера и второй мой сын, аль-Фадль, последовал за отцом — в тюрьме в Ракке[37] скончался, — старуха умолкла на мгновение, утирая слезы.

— Однако после смерти аль-Фадля большие перемены могут случиться, потому что часто я слышала от него: «Похож мой удел на удел ар-Рашида». Но я молю господа, пусть продлит он жизнь эмира верующих.

У Зейнаб дрогнуло сердце от страха за деда, но то, что старуха пожелала халифу долгих дней, понравилось ей и успокоило. И мысли ее вновь вернулись к странной истории, рассказанной Аббадой. Был рассказ старухи преисполнен такой скорби, так страстно звучала ее речь, что Зейнаб слушала, не переводя дыхания и не сводя пристального взгляда с губ рассказчицы. Не раз душило девушку волнение, и она сама готова была разрыдаться. А когда мать Джафара подошла к концу истории, Зейнаб была поражена мужеством и величием души этой женщины. Она почувствовала, что проникается к ней состраданием, разделяя в сердце боль унижения и ни с чем несравнимой утраты, — несмотря на юный возраст, Зейнаб были доступны глубокие переживания.

Увлеченная рассказом, она уже забыла о своем желании узнать, кто же эта девушка, приехавшая с матерью Джафара. Но теперь, когда рассказ был окончен, Зейнаб вновь устремила на нее полный любопытства взгляд, и только стеснительность мешала ей прямо задать вопрос молодой гостье.