Георгий Чиж - К неведомым берегам

• Название: К неведомым берегам
• Автор: Георгий Чиж
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1962

Литератор, ученый Г. П. Чиж собрал большой материал о русских землепроходцах и мореплавателях, сделавших земли и воды Крайнего Севера и Дальнего Востока частью Российского государства. На основе изучения этих материалов Г. П. Чиж создал своеобразное беллетристическое и в то же время хорошо документированное историческое повествование «К неведомым берегам». Его герои — люди мужественные, предприимчивые, полные энергии. Это русские купцы-промышленники Григорий Шелихов и А. А. Баранов, освоившие берега «русской Америки», проложившие путь соотечественникам далеко на северо-восток; это крупный государственный деятель, председатель правления созданной в 1800 году Российско-Американской компании Н. П. Резанов, продолживший дело Шелихова; это выдающийся русский мореплаватель И. Ф. Крузенштерн, совершивший на парусных кораблях «Надежда» и «Нева» первое российское кругосветное плавание; это адмирал Г. И. Невельской, самоотверженно служивший России на Дальнем Востоке; это их многочисленные сподвижники, люди сложных судеб, участники морских походов и подвигов. Автор стремится показать этих людей правдиво, без идеализации, в круговороте больших исторических событий. Особый интерес здесь представляют главы, рисующие встречу Невельского с декабристами в пятидесятых годах прошлого столетия в Иркутске.

Живой язык, меткие портретные характеристики множества полузабытых исторических лиц, увлекательное описание бурных событий борьбы за «неведомые берега» делают многолетний труд Г. П. Чижа примечательным явлением в нашей художественно-очерковой литературе.

---

— У вас все матросы на корабле говорят по-французски, мосье Резанов? спросила в тот же вечер Консепсия.

— Нет, только один, а что?

— Голову дам на отсечение, что он переодетый аристократ, — решительно заявила она.

— Вы дешево цените вашу прелестную буйную головку, дитя, — засмеялся Резанов, притянул ручку Консепсии к себе и крепко прижал ее ладонь к своим губам в долгом поцелуе.

Через пять дней из Монтерея вернулся от губернатора гонец с письмом на имя Резанова.

«Я эгоистично рад, — писал губернатор, — что ваше превосходительство, хотя бы из-за необходимости ремонта корабля, вынуждено подольше погостить у нас. О том, чтобы вам были предоставлены все возможные удобства и услуги, я одновременно даю распоряжение исполнительному и талантливому юному коменданту.

Однако, простите, ваше превосходительство, но я никак не могу допустить вас совершить верхом столь долгий и утомительный путь ко мне в Монтерей и собираюсь немедленно выехать сам, чтобы повидать вас в Сан-Франциско. Смею думать, что гостеприимная семья дона Аргуелло и в особенности его прелестные дочери не позволят вашему превосходительству скучать.

Я рассчитываю быть в Сан-Франциско между 5 и 7 апреля.

Примите, ваше превосходительство, уверения в совершеннейшем моем почтении».

«Боится пустить внутрь страны», — подумал Резанов, прочитав письмо в присутствии Аргуелло и монаха, а вслух сказал:

— Как вы здесь все любезны, господа! Мне будет трудно перещеголять вас, когда вы будете моими гостями в Санкт-Петербурге: дон Арильяго жертвует своим покоем и приедет сюда сам. Это чересчур любезно.

— Он хорошо знает, как это будет приятно вицерою и королю, — ответил ему Аргуелло.

Дни бежали незаметно. Дипломатическое ухаживание Резанова за Консепсией с каждым днем успешно двигалось вперед. Не двигалось только дело приобретения запасов продовольствия для русских колоний.

Несмотря на то, что значительную часть дня весь экипаж «Юноны» проводил у Аргуелло, по крайней мере по два раза в день Резанов посылал егеря к Консепсии то с запиской, то с книгами, то с тем и другим. Необходимость заставляла дорожить этой перепиской. В ответных записках Консепсия сообщала много интересного о том, что происходило за кулисами неизменных любезных отношений.

Когда 7 апреля приехал старик дон Жозе де Аргуелло, он застал у себя моряков, запросто беседующих с сыном. Взглянув на Консепсию, он понял все и укоризненно покачал головой. Офицеры тотчас скрылись в комнаты барышень, спасаясь от задержавшегося внизу губернатора, и сбежали черным ходом…

О приезде губернатора громогласно возвестил пушечный салют, приведший офицеров сначала в изумление, а потом в тревогу, так как после девяти выстрелов из крепости все они услышали их повторение — так выдала себя батарея, скрытая за мысом: раньше ее не было.

Официальное приглашение губернатора было передано утром монахами. На недоумение, высказанное Резановым, падре Педро, смеясь, заметил:

— Неужели мы, святые отцы, хуже офицеров?

— Я бы не выражал своего недоумения, — в тон, шутливо сказал Резанов, если бы святые отцы привезли мне приглашение к его святейшеству папе римскому, но удивился, если бы получил такое приглашение через офицеров.

— Мы живем в Америке, — примирительно заметил де Урия, — и, видит бог, ничего, кроме искренности, в этих делах не понимаем…

По дороге к губернатору Резанов спросил отца Педро, дано ли, наконец, разрешение продать ему хлеб.

— Я вам скажу совершенно конфиденциально, — ответил монах. — Губернатор перед самым отъездом из Монтерея получил от вицероя из Мексики эстафету о том, что Россия с нами уже начала или собирается начать войну.

— Какой вздор! — натянуто засмеялся Резанов. — Да разве я бы пришел к вам, если бы мы были враги?

— И мы с отцом Жозе так же сказали, а он спросил: «А вы знаете, где два исчезнувших их корабля?»

— Резанов пожал плечами и про себя подумал: «Кажется, они больше боятся нас, чем мы их…»

Губернатор встретил Резанова в парадной форме, на дворе. С ним приехал и главный поклонник Консепсии, комендант Монтерея, дон Жозе Нурриега де ла Гарра, артиллерийский офицер.

За обедом Консепсия, не обращая внимания на влюбленное в нее многочисленное окружение, тщетно, с досадою ловила взгляд Резанова. Он был чем-то очень озабочен и почти не замечал ее, а после обеда тотчас удалился с губернатором в кабинет.

— Не удивляйтесь, ваше превосходительство, моей нетерпеливой просьбе дать мне аудиенцию сейчас, — начал он разговор с губернатором. — Я хочу рассеять какие бы то ни было сомнения, которые могли зародиться у вас.

— У меня нет никаких сомнений, уверяю вас, но я самым внимательным образом вас выслушаю, — ответил с готовностью губернатор. — Присядемте.

— Мой приход, — снова заговорил Резанов, — имеет единственной своей целью установление добрососедских отношений. На этих отдаленных от метрополий берегах и вы и мы не можем похвалиться особой прочностью своего положения. Время тревожное, ожидать можно всего. Правда, мы предпринимаем кое-какие меры. Эскадра, которой вы интересуетесь — это проба переброски морских сил в Восточный океан.

— Вы хотите сказать, что намерены бросить сюда более крупные силы? Но в таком случае мы должны опасаться вашего усиления, — недовольно проговорил губернатор.

— Что вы, ни в коем случае! Я хочу только сказать, что мы намерены усилить защиту своих владений в Америке и обеспечить их всем необходимым. Наш север богат пушниной и рыбой, но остро нуждается в хлебе: его мы можем получить либо в далеком Кантоне, либо от избытков нашего соседа — испанской Калифорнии. Об этом я уже сделал представление императору и думаю, что мы могли бы договориться о широком и выгодном для обеих сторон товарообмене.

— Мы осведомлены уже о широких полномочиях, которые предоставил вам император российский в делах американских. К сожалению, мое положение менее самостоятельно. Разрешите мне подумать до завтра… Скажите, ваше превосходительство, — спросил губернатор после некоторого молчания, — знаете ли вы, что у вас война с Пруссией?

— Очень может быть, — ответил Резанов, — но я полагаю, что Испания никак не заинтересована в наших спорах из-за Померании.

— Это так, однако сведения, полученные мною за последние пять с половиной месяцев, показывают, что и отношения ваши с Францией, а значит и с Испанией, не особенно хороши, — продолжал губернатор.

— Находясь в такой отдаленности от метрополий, мы, по-моему, не должны руководствоваться в своих действиях временными колебаниями весьма неустойчивой политической погоды в Европе, — с улыбкой заметил Резанов. Ведь может случиться, что мы здесь заведем ссору, когда там будет заключен мир.

— Однако может быть и наоборот, — возразил губернатор.

На следующий день из спешно доставленного письмеца Консепсии Резанов узнал, что до поздней ночи все мужчины в доме заняты были записыванием и переписыванием состоявшейся беседы и что оба миссионера горячо поддерживали просьбу Резанова продать хлеб, ссылаясь на необходимость пополнить тощую казну миссии и освободиться от накопившихся больших излишков. Губернатор посвятил их в грядущие политические осложнения и заявил, что до получения официальных сведений об этих осложнениях необходимо каким-нибудь образом поскорее расстаться с гостями… «Я проплакала всю ночь, черствый и неблагодарный вы человек!» — так кончалась записка Консепсии.

— Буду с вами совершенно откровенен, мосье Резанов, — сказал без предисловий губернатор на следующий день. — Я от всего сердца желаю вам добра и, так как с часу на час ожидаю неблагоприятных вестей, то искренне желаю только одного — чтобы до прибытия ожидаемого мною курьера вы поспешили дружески с нами расстаться.

— Я полагаю, господин губернатор, — вспыхнул Резанов, — что, имея от своего правительства предписания об оказании мне дружеского приема, вы и в этом случае не нарушите международных обычаев и мы расстанемся не менее дружески — в срок, официально вами назначенный.

— В этом вы можете быть уверены, — ответил губернатор, пожимая руку гостю.

— А в таком случае, — предложил Резанов, — оставим эти неприятные для нас обоих разговоры и вернемся к вопросу, который мною был поставлен вчера.

— Скажите, зачем вам столько хлеба, мосье Резанов? Ведь для вашего обратного путешествия много не нужно, а между тем мы, продавая вам требуемое количество хлеба, начали бы внешнюю торговлю с вами в буквальном и широком смысле слова, на что я не имею разрешения моего правительства.

— Не такое уж большое количество… Но дело в том, что судно требует починки и выгрузки балласта. Ясно, что вместо совершенно ненужного балласта я предпочитаю нужный хлеб. Его на обратном пути я развезу понемногу по всем нашим факториям и вернее определю в генеральном плане все потребное нам ежегодно количество.