Георгий Чиж - К неведомым берегам

• Название: К неведомым берегам
• Автор: Георгий Чиж
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1962

Литератор, ученый Г. П. Чиж собрал большой материал о русских землепроходцах и мореплавателях, сделавших земли и воды Крайнего Севера и Дальнего Востока частью Российского государства. На основе изучения этих материалов Г. П. Чиж создал своеобразное беллетристическое и в то же время хорошо документированное историческое повествование «К неведомым берегам». Его герои — люди мужественные, предприимчивые, полные энергии. Это русские купцы-промышленники Григорий Шелихов и А. А. Баранов, освоившие берега «русской Америки», проложившие путь соотечественникам далеко на северо-восток; это крупный государственный деятель, председатель правления созданной в 1800 году Российско-Американской компании Н. П. Резанов, продолживший дело Шелихова; это выдающийся русский мореплаватель И. Ф. Крузенштерн, совершивший на парусных кораблях «Надежда» и «Нева» первое российское кругосветное плавание; это адмирал Г. И. Невельской, самоотверженно служивший России на Дальнем Востоке; это их многочисленные сподвижники, люди сложных судеб, участники морских походов и подвигов. Автор стремится показать этих людей правдиво, без идеализации, в круговороте больших исторических событий. Особый интерес здесь представляют главы, рисующие встречу Невельского с декабристами в пятидесятых годах прошлого столетия в Иркутске.

Живой язык, меткие портретные характеристики множества полузабытых исторических лиц, увлекательное описание бурных событий борьбы за «неведомые берега» делают многолетний труд Г. П. Чижа примечательным явлением в нашей художественно-очерковой литературе.

---

— Иван Федорович, — встретил вошедших Толстой, — вы как раз подоспели вовремя! При вас, может быть, Головачев постесняется до смерти душить нас рассказами о новейшем аргонавте Шелихове.

Не отвечая Толстому, Крузенштерн обратился к Головачеву:

— Петр Трофимович, история именитого рыльского купца Шелихова нам всем хорошо известна. И его четырнадцати кораблей и личного путешествия с женой на Алеутские острова.

— Я, Иван Федорович, — сказал Головачев, — не собираюсь брать под свою защиту ту или иную штатскую персону. Я хочу только точно установить заслуги открытий новых земель. В настоящее время назрел, по-видимому, момент, когда понадобилось уже полуофициальное вмешательство российской государственной власти, как фактического хозяина русских поселений на американском берегу. Именно отсюда и возникла необходимость нашей экспедиции. Я не хочу суживать наш спор географическими открытиями, — продолжал он. — Особенно такими, где в конце концов самые открытия являются делом случая: попадется на пути неизвестный, не показанный на карте остров или не попадется? Ручаюсь, что даже из Алеутских островов до сих пор не все известны. Наконец, допустим, что они известны нам, русским, но являются новыми для английских мореплавателей. Поэтому они часто дают им свои названия и регистрируют их как новооткрытые, иногда не зная, что они давным-давно открыты. Почему Ситхинский залив, где находится наша Михайловская крепость, на английских картах именуется совсем иначе? Ванкувер тысяче островов, мысов, проливов, кои он видел, роздал имена всех знатных лиц в Англии и своих знакомых, а напоследок, не зная, как назвать остальные, стал им давать имена иностранных посланников в Лондоне. Прежним нашим мореплавателям запрещалось объявлять свету о своих открытиях, а журналы и описи их представлялись местному начальству, которое в те времена их держало в тайне. Впоследствии многие из этих бумаг были утрачены, оставались лишь краткие выписки из них, да и те были сделаны людьми, в мореплавании не сведущими. На самом деле за нашими людьми надо считать значительно больше открытий.

— В этом отношении вы правы, — согласился Крузенштерн. — Но вот послушайте, что пишет Шелихов, — продолжал он, принимая от матроса книгу, принесенную из корабельной библиотеки. — В начале книги открытие Кадьяка и Афогнака он приписывает себе, а далее, начиная с восемнадцатой страницы, не только отмечает, что до него на Кадьяке перебывала масса народу, но что некоторые из пребывавших там «промышленных», как он пишет, «узнав о намерении моем идти на остров Кадьяк, всеми мерами старались от того меня отговорить, представляя жителей оного кровожаждущими и непримиримыми». Заслуги описания островов, сделанного штурманами Измайловым и Бочаровым, Шелихов присвоил себе, наименовав их труды так: «Григория Шелихова продолжение странствования в 1788 году». А на самом деле он больше и не странствовал… Что вы на все это скажете?

— Иван Федорович, — с улыбкой возразил Головачев. — Если встать на вашу точку зрения, то нужно отрицать, что морской путь в Индию открыл Васко да Гама. Ведь до мыса Доброй Надежды его вели шкипера, прошедшие этот путь раньше с Бартоломеем Диасом, открывшим эту южную оконечность Африки, а отсюда, от Наталя, хорошо известный уже путь в Индию ему показывал случайно подвернувшийся нанятый им мавр, знавший туда дорогу. Мне кажется, например, довольно прискорбным, что у нас преклоняются перед Ост-Индской компанией, поддерживаемой государством и огромными частными капиталами, и всячески ругают и презрительно относятся к нашим российским, достойным уважения пионерам, которых иначе, как аршинниками, не называют. Их подвигов извините, иначе называть их не хочу и не могу — не только не ставят в заслугу, но даже вменяют как бы в вину. Да, наконец, знаете ли вы, что проникновение русских купцов в Индию имело место за четверть века до появления там Васко да Гамы?

— Головачев, ври да оглядывайся, — сказал Толстой. — Это ты того, не из этой ли книги о Японии? — и он потряс перед Головачевым томиком Синбирянина.

Головачев, не останавливаясь, продолжал:

— Русский купец Никитин пробрался туда по Волге и Каспийскому морю, через Ширван и Персию, прожил в Индии четыре года — целых четыре года! — и оставил ценнейшее, правильное и лучшее, чем у Васко да Гамы, описание Индии в своих записках о путешествиях «Хождение за три моря». Это оценка не моя, а историка Карамзина. По Северному Ледовитому океану и на ближайшие острова Беринга и Медный наши люди в пятидесятых годах прошлого века плавали на шитиках, а иногда на байдарах, ботах и шерботах, редко на кораблях…

Решительный стук в дверь опять прервал спор. В кают-компанию вбежал взволнованный матрос и гаркнул во всю глотку:

— Ваше высокоблагородие, господин вахтенный начальник приказали доложить, что с подветренной стороны виден военный корабль под французским флагом.

— Близко?

— Не могу знать, ваше высокоблагородие.

— Военный флаг на «Надежде»?

— Так точно, ваше высокоблагородие, подняты и на «Надежде» и на «Неве»!

Крузенштерн залпом допил вино и молча вышел. За ним поспешили и все остальные.

На палубе было людно. Новость успела уже облететь весь корабль. Офицеры, подняв к глазам подзорные трубы, впились в видневшийся вдали фрегат, который шел одним курсом с «Надеждой», не обнаруживая своих намерений.

«Надежда» продолжала идти своим ходом. Моряки с подчеркнутым спокойствием продолжали рассматривать неизвестное судно. Штатские, особенно Шемелин и кавалер Фоссе, взволнованно обменивались предположениями: «А вдруг пират, а у нас пушек так и не зарядили!»

— Выстрел! — вскрикнул Фоссе, увидев клубы дыма.

— Какая наглость! — процедил сквозь зубы Беллинсгаузен.

Возмутились и другие: выстрел последовал, несмотря на поднятие российского военного флага.

— Прекрасно, прекрасно! — вдруг сказал Ратманов, наблюдая за тем, как тотчас же после выстрела «Нева» решительно изменила курс и направилась прямо на фрегат. В намерениях Лисянского не было никаких сомнении, так как артиллеристы на его корабле стояли у орудия с дымящимися фитилями.

— А не лечь ли нам в дрейф? — обратился Ратманов к капитану.

Крузенштерн утвердительно кивнул головой.

Громкая команда, лихое исполнение. Чужой фрегат тоже стал ложиться в дрейф и спустил шлюпку. «Нева» сблизилась с ним в это время уже настолько, что видно было, как ведутся какие-то переговоры в рупор. В шлюпку, спущенную с незнакомого корабля, вскочили шесть матросов и два офицера и направились прямо к «Надежде».

Французский фрегат был так грязен и обтрепан, что ничем не напоминал военного корабля. Матросы тыкали в него пальцами и смеялись: затасканные и кое-где даже оборванные снасти, небрежно завязанные узлы с незаделанными концами торчали во все стороны. В подзорную трубу было видно, что и команда состоит из каких-то оборвышей. Дурное состояние корабля вызывало недоумение среди офицеров «Надежды».

Гостей встретил на палубе Ратманов.

— Наш капитан просит извинить его за причиненное беспокойство, вызванное вынужденным недоверием к флагам, — сказал один из французов. — Нас постоянно обманывают таким образом англичане. Теперь, однако, мы знаем уже, с кем имеем дело, и хотели бы принести свои извинения лично вашему капитану.

Крузенштерн был уже в своей каюте. Спокойно отложив в сторону книгу, которую он только что вяло перелистывал, прислушиваясь к звукам, доносившимся с палубы, он поднялся гостям навстречу.

— Наш корабль — французский военный фрегат «Египтянин», — доложил тот же офицер. — Капитан его, господин Лаплаефф, просит извинения за причиненное беспокойство капитану Крузенштерну, которого мы бы очень хотели видеть нашим союзником. Разрешите поздравить вас с прибытием в здешние воды. Наш капитан приказал передать, что он очень огорчен, что условия войны не дают ему возможности покинуть корабль. Он осведомлен французским правительством о целях и задачах вашего кругосветного плавания и был бы очень счастлив, если бы нам предоставлена была возможность лично принести свои извинения господину послу и его свите.

Сухо поблагодарив за внимание, Крузенштерн приказал Ратманову проводить французов к Резанову.

Резанов был, как всегда, любезен и обещал на обратном пути обязательно побывать в Париже.

Гости долго не задерживались. Но после того как они вернулись на свой фрегат, не раз бывшие в военных переделках морские офицеры «Надежды» сбросили маску безразличия и не могли уже скрыть своего беспокойства. Политический момент сложен, тревожен и весьма туманен, так как в любой момент Россия могла быть втянута в войну. А на чьей стороне, никто даже не пытался предугадать.

На рейд Санта-Крус вошли на следующий день. И первое, что бросилось в глаза, — старый знакомый, французский фрегат «Египтянин», в обществе двух таких же неопрятных, глубоко сидящих, грузных английских купцов. От приехавшего тотчас (едва успели бросить якорь) лейтенанта испанского флота узнали, что фрегат этот вовсе не военный, а простой и весьма алчный предпринимательский капер, притащивший с собой два английских купеческих судна, взятых в качестве приза — на продажу. Оказалось, что здесь, в Санта-Крус, не только не брезгают каперами и их добычей, но снисходят даже до обыкновенных морских корсаров.