Георгий Чиж - К неведомым берегам

• Название: К неведомым берегам
• Автор: Георгий Чиж
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1962

Литератор, ученый Г. П. Чиж собрал большой материал о русских землепроходцах и мореплавателях, сделавших земли и воды Крайнего Севера и Дальнего Востока частью Российского государства. На основе изучения этих материалов Г. П. Чиж создал своеобразное беллетристическое и в то же время хорошо документированное историческое повествование «К неведомым берегам». Его герои — люди мужественные, предприимчивые, полные энергии. Это русские купцы-промышленники Григорий Шелихов и А. А. Баранов, освоившие берега «русской Америки», проложившие путь соотечественникам далеко на северо-восток; это крупный государственный деятель, председатель правления созданной в 1800 году Российско-Американской компании Н. П. Резанов, продолживший дело Шелихова; это выдающийся русский мореплаватель И. Ф. Крузенштерн, совершивший на парусных кораблях «Надежда» и «Нева» первое российское кругосветное плавание; это адмирал Г. И. Невельской, самоотверженно служивший России на Дальнем Востоке; это их многочисленные сподвижники, люди сложных судеб, участники морских походов и подвигов. Автор стремится показать этих людей правдиво, без идеализации, в круговороте больших исторических событий. Особый интерес здесь представляют главы, рисующие встречу Невельского с декабристами в пятидесятых годах прошлого столетия в Иркутске.

Живой язык, меткие портретные характеристики множества полузабытых исторических лиц, увлекательное описание бурных событий борьбы за «неведомые берега» делают многолетний труд Г. П. Чижа примечательным явлением в нашей художественно-очерковой литературе.

---

— Сейчас прикажу сниматься с якоря, ветер попутный, — с готовностью отозвался Крузенштерн и крикнул: — Старшего офицера ко мне!

Не успел Резанов сесть в поданную шлюпку, как сигнальщик уже отдал на «Неву» приказание Крузенштерна сниматься с якоря. Вызванные наверх дудками боцманов команды обоих кораблей чуть не одновременно заняли свои места. Кадеты Коцебу бросились к тетрадкам, где у каждого тщательно был переписан «Павла 1-го Устав военного флота».

Не прошло и часу, как оба корабля, одевшись в свои белоснежные одежды, описали широкий полукруг и устремились на запад.

* * *

Мысленный перечет всей публики, устроившейся на палубе, оживленные в группах беседы, яркое солнце и успокаивающая темная синева моря привели служащего Российско-Американской компании Шемелина, на которого возложена была обязанность вести дневник, к убеждению, что кают-компания совершенно свободна и пустовать будет долго.

Бесцеремонность и высокомерие старшего офицера, третировавшего Шемелина как «купчишку», любопытство надоедливого и шумного кавалера свиты Толстого и кадет Коцебу заставляли ловить минуты, когда можно было более или менее спокойно разложить материалы, сделать подсчеты и, наконец, черкнуть несколько осторожных строк в дневничке… К последнему Шемелин пристрастился. Он исправно пользовался разрешением знакомиться с распоряжениями капитана по кораблю и эскадре и неутомимо расспрашивал мальчиков Коцебу и ученых о международной торговле. Офицеры, правда, тоже не отказывали в корректных ответах, но по своей инициативе почти никогда не вступали в беседу и вели себя холодно, отчужденно.

По их представлениям мир делился на две части: «свои» — это моряки и «чужие» — все остальные. С наибольшим пренебрежением относились к купчишкам. Что касается Шемелина, он был вдвойне неприятен тем, что его положение лица, контролирующего расходы, — заставляло до известной степени с ним считаться. К тому же Шемелин держал себя с достоинством.

Из морских офицеров с ним просто вел себя один только лейтенант Головачев. Он охотно, по-дружески разговаривал с Шемелиным обо всех делах, делился и своими впечатлениями об офицерах корабля, большинство которых знал уже давно, по службе в Ревеле.

— С ними трудно дружить. Даже если они милы и корректны, то все равно по отношению ко всем не ревельцам чувствуешь с их стороны холодок. И потом они там все между собою в родстве или свойстве: Крузенштерн через Коцебу и Эспенбергов, Моллер через Беллинсгаузенов, Беллинсгаузены через Витбергов, Витберги опять через Коцебу, бароны Бистром через Крузенштернов, бароны Штейнгели тоже его родственники. Затем у них связи перекидываются за границу, как будто через Бернарди и опять же этого подозрительного Коцебу… С ними тяжеловато и скучно.

— А что представляет собой Крузенштерн? — интересовался Шемелин.

— Боевой капитан-лейтенант с хорошим морским прошлым. Отличился в девяностом году на «Мстиславе». Тогда заставили шведского контр-адмирала Лилиенфельда спустить флаг. Крузенштерну, как проявившему особую неустрашимость, поручено было тогда сопровождать Лилиенфельда на «Мстиславе» и доставить флаг контр-адмирала и шведского корабля в Ревель… Увлечен разными географическими исследованиями в области иностранной торговли. Успел побывать в Вест-Индии, на Бермудских островах, в Ост-Индии и даже добирался до Кантона. В Россию вернулся только год назад и сразу же подал какой-то проект о колониальной торговле, но проект где-то застрял. Крузенштерн чувствовал себя обиженным, собирался было уже жениться — хотел осесть на земле, разводить огород и писать воспоминания.

— А как служить с ним? Не трудно?

— Он корректен, умеренно требователен, но с людьми обращается чуть-чуть свысока.

О первой перенесенной буре Шемелин записал в своем дневнике:

«Надежда» во время шторма от ударов сильного волнения и жестоких толчков немало претерпела: ибо стены ее во время свирепствования оного, раздвигаясь, делали повсюду отверстия, сквозь которые, прожимаясь, вода текла в корабль непрестанно. Господин Крузенштерн, имев необходимость расшевеленные стены корабля исправить, нанял английских конопатчиков…»

Дальше, однако, писать не пришлось: послышался приближающийся топот шагов целой компании.

— А, Шмель! Ты здесь, российский Колумб! — заорал, потрясая небольшой книжкой в темном кожаном переплете, Толстой. — Творишь правдивую нашу историю?

— Нет уж, ваше сиятельство, творите вашу очередную историю сами, огрызнулся Шемелин, намекая на постоянно создаваемые Толстым недоразумения на корабле, и, поспешно собрав свои тетради, вышел.

Смелый выпад кроткого Шемелина заставил Толстого громко расхохотаться. Смеясь, он погрозил кулаком в сторону захлопнувшейся двери.

В кают-компании продолжался начатый на палубе спор.

— Я еще раз повторяю, господа, что заслуга решительно всех открытий земель в северной части Восточного океана, — сказал старший офицер Ратманов тоном, не допускающим возражений, — принадлежит нам, военным морякам. Купчишки и прочие только присосались к нашей славе. Не будем шевелить особенно старого, давнишнего — там все больше спорные легенды. Давайте начнем хоть с нашего Беринга, — и он растопырил толстые пальцы, приготовившись считать. — Существование пролива между Азией и Америкой доказал Беринг. Длинная цепь Алеутских островов, острова Шумагинские, Туманные, северо-западная часть Америки, гора Святого Илии — все это открыто и описано военным моряком Берингом. Даже такой прямой конкурент его, как Кук, и тот счел нужным отметить, что его наблюдения исключительно точны.

— Этого никто не отрицает, но… — возразил один из Офицеров Ратманову, — ведь Беринг сам писал, что, по словам жителей Анадырского острова, против Чукотского носа живут бородатые люди, от коих чукчи и получают деревянную посуду, выделанную по русскому образцу, причем в ясный день можно видеть к востоку землю. Кто же мог научить этих восточных жителей делать русскую посуду? Военные моряки?.. Нет уж! Именно «прочие» это и сделали! А вот вам другие примеры. Вскоре после смерти Петра Великого, чуть ли не в том же или в следующем году, якутский казацкий голова Афанасий Шестаков доставил в Петербург карту с обозначением северо-западного берега Америки, и ему было поручено проведать эту землю против Чукотского носа. А в тысяча семьсот тридцать втором году подштурман Федоров и геодезист Гвоздев побывали в Америке и описали некоторые острова.

— Я не могу отказать себе в удовольствии привести к тому, что тут уже сказали, несколько справок, полученных мною от Булдакова, — вмешался лейтенант Головачев. — В 1743 году на американских берегах побывали купец Серебрянников и сержант Нижне-Камчатской команды Басов. В 1745 году предприимчивый сержант, уже с другим компанионом, иркутским купцом Никифором Трапезниковым, плывет туда же во второй раз. Есть сведения, что плавал он еще два раза, но дальше Туманного острова не заходил, а вообще крепко он обосновался на Медном. Наконец, обратите внимание, что Басов из первого своего путешествия привез для показа больше пуда самородной меди, несколько фунтов какой-то руды, мешочек самоцветных камней и даже «незнаваемую новокурьезную рыбку». На его рапорт о путешествии, добредший до сената, состоялся указ, которым было поручено нашему гидрографу адмиралу Алексею Ивановичу Ногаеву составить на основании всех имеющихся сведений карту. Само собой разумеется, — продолжал Головачев, — тотчас же нашлись подражатели Басова: купцы Дальский-Чебаевский, Трапезников, Чупров. Они отыскали одного из бывших матросов, тобольского крестьянина Неводчикова, побывавшего в Америке с Берингом. Через три месяца по возвращении Басова, в сентябре 1745 года, Неводчиков плывет к островам, названным Берингом островами Обмана. Путешествие принесло Неводчикову славу новооткрывателя неизвестных островов, и он, по именному указу императрицы, был произведен в подштурманы…

— Головачев, пощади, скучно! — заныл Толстой.

— Хочешь спорить, наберись терпения и слушай, — ответил ему Головачев и продолжал с горячностью защищать русских пионеров, создавших твердую основу для освоения русскими земель в отдаленной Америке.

— Знаете ли вы, — говорил он, — что до 1764 года было зарегистрировано тридцать два путешествия к Алеутским островам и берегам Америки? В царствование Екатерины такие путешествия все чаще именовались в официальных актах подвигами.

— Вспомните хотя бы о походах таких русских кораблей, как «Георгий Победоносец» — якутского купца Лебедева и рыльского купца Григория Шелихова, «Зосима и Савватий» — купца Протасова, «Варнава и Варфоломей» купцов Шелихова, Савельевых и Пановых, «Георгий» — тех же Пановых, еще один «Георгий» — Лебедева-Ласточкина…