Георгий Чиж - К неведомым берегам

• Название: К неведомым берегам
• Автор: Георгий Чиж
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1962

Литератор, ученый Г. П. Чиж собрал большой материал о русских землепроходцах и мореплавателях, сделавших земли и воды Крайнего Севера и Дальнего Востока частью Российского государства. На основе изучения этих материалов Г. П. Чиж создал своеобразное беллетристическое и в то же время хорошо документированное историческое повествование «К неведомым берегам». Его герои — люди мужественные, предприимчивые, полные энергии. Это русские купцы-промышленники Григорий Шелихов и А. А. Баранов, освоившие берега «русской Америки», проложившие путь соотечественникам далеко на северо-восток; это крупный государственный деятель, председатель правления созданной в 1800 году Российско-Американской компании Н. П. Резанов, продолживший дело Шелихова; это выдающийся русский мореплаватель И. Ф. Крузенштерн, совершивший на парусных кораблях «Надежда» и «Нева» первое российское кругосветное плавание; это адмирал Г. И. Невельской, самоотверженно служивший России на Дальнем Востоке; это их многочисленные сподвижники, люди сложных судеб, участники морских походов и подвигов. Автор стремится показать этих людей правдиво, без идеализации, в круговороте больших исторических событий. Особый интерес здесь представляют главы, рисующие встречу Невельского с декабристами в пятидесятых годах прошлого столетия в Иркутске.

Живой язык, меткие портретные характеристики множества полузабытых исторических лиц, увлекательное описание бурных событий борьбы за «неведомые берега» делают многолетний труд Г. П. Чижа примечательным явлением в нашей художественно-очерковой литературе.

---

Это обстоятельство побудило Григория Ивановича заняться скупкой на севере беличьей шкурки, годной к обмену на охотничьи припасы.

Постоянные разъезды, выносливость и личное знакомство с охотниками уже в три года поставили молодого Шелихова на ноги. А природное любопытство, страсть посмотреть на все собственными глазами закинула его в развивающийся Охотск и на Камчатку: в Нижнекамчатск, Петропавловск, Большерецк, где частенько околачивались прибывавшие с котиковых промыслов люди, производился дележ привезенной ими добычи и совершались выгодные для скупщиков сделки.

Через несколько лет Григорий Иванович Шелихов на иркутском и более обширном сибирском и даже бескрайнем восточном горизонте становится заметной величиной: он связан со всеми крупными купцами, ведущими торговлю пушниной. Завелись у него кое-какие деньжата, женился… Про жену говорили: бесприданница, но красавица. За красоту и взял.

— Наплачется, — толковали про мужа скептики. — У нас в Сибири, почитай, одни мужики живут — на тридцать одна девка… Скоро собьется с пути. Долго ль до греха!

— Да она его, почитай, и не видит, разве в пасху да в рожество.

— Думаешь, лучше, если не одна, а кругом народ, — в городе?.. Еще хуже.

Жили Шелиховы в Охотске. Видели, как уходили надолго в море корабли, как неожиданно возвращались с несметными богатствами… А то и гибли.

— Хочу и я рискнуть, Наталья Алексеевна, — сказал как-то Григорий Иванович жене. — Купца Алина знаешь?

— Луку Петровича? Лысого? Знаю.

— Ну вот, с ним… Решил снарядить кораблик на острова.

— В доле с ним?

— Само собой, в доле. Однако на свои…

— А сорвешься?

— Сорвусь, опять начнем копить… Как думаешь?

Наталья кинулась на шею мужу:

— Умница!.. А то все «коплю» да «боязно»!

— Приглядываюсь, Наташа. Ведь и правда боязно.

— Так можно всю жизнь в щелку проглядеть. Трапезниковы, Пановы, Алин, Шилов разбогатели? А ты — «боязно»! Волков бояться — в лес не ходить…

И наличные деньги уплыли. Не прошло и двух месяцев, как письмо из Иркутска — от Голикова. Опять Григорий Иванович советуется с женой:

— Слушай, Наташа… Пишет, что взял с торгов питейный откуп в губернии Иркутской. Дознался, что я с Алиным снаряжаю кораблик на Алеутские острова. Вот и он хочет попытать счастья, предлагает вместе строить корабль.

— Что же ответишь этой свинье?

— Свинья-то свинья, а отвечу: согласен…

И начались у Григория Ивановича большие дела — с Алиным, с Лебедевым-Ласточкиным, с Пановыми, с Голиковым, с Кознугиным… Каждый год уходят в далекое плавание купеческие суденышки: в 1776 году «Св. Павел» — из Нижнекамчатска, в 1777-м — «Св. Варфоломей», «Варнава» — из того же Нижнекамчатска и «Св. Андрей Первозванный» — из Петропавловска, в 1778-м «Св. Николай» — из Большерецка, в 1779-м «Св. Иоанн Предтеча» — из Петропавловской гавани…

А ходит Григорий Иванович мрачнее тучи. Мечется из конца в конец по всему краю, на Ураке, под Охотском, строит корабль, в Якутии скупает меха, какие только попадутся, на иркутском севере гоняется за белкой, в Кяхте посредничает и в мануфактуре и в пушном торге… Заработки большие, а уплывают сквозь пальцы. В долгу, как в шелку… Озабочен, отощал. Лихорадочно, неспокойно горят глаза. Сила, однако, не угасает…

— Подумай, Наташа, четыре года! Шесть кораблей туда, в море, и ни одного — обратно… Не знаю, что делать, как изворачиваться дальше.

— Трудно… понимаю… Занять еще? — неуверенно предлагает Наталья и конфузится, стараясь как-нибудь скрыть располневший живот.

— Занять?.. Да знаешь ли, сколько нужно теперь кредиту?

И на вопросительный взгляд сам оглушает суммой:

— Пятьдесят!

Заметив, что лицо жены вдруг покрывается ярко-красными пятнами, Григорий Иванович продолжает успокоительно:

— Да не волнуйся, как-нибудь справимся… Теперь на троих придется… говорит он и нежно гладит Наташу по плечам.

Но дела осложняются: расходы увеличиваются, приближаются сроки оплаты векселей. Что-то будет?..

Август восьмидесятого года. Григорий Иванович прямо из Иркутска, в пыли, обливаясь потом и не останавливаясь у конторы, мчится домой, почти не взглянув на густо покрытый туманом залив.

Еще стоя на тележке, спрашивает:

— Дома все благополучно?.. Наталья Алексеевна? Анютка?

Вот и Наташа с Дунюшкой на руках. Григорий Иванович спрыгнул на землю и отступает назад, пораженный красотой жены и очарованный ее лукавой усмешкой. Да, он хорошо знает эту лукавинку в ее усмешке, и ямочки на матовом румянце щек, и васильковые глаза с искрой… Сегодня в ней что-то новое, никогда еще не виданное — сияющее, счастливое.

— Ты ничего не слышал, Гриша?

— Нет…

— Тогда, — задыхается она, — получай: прибыл с богатым грузом «Павел».

— Что? Где? Здесь его на рейде не видел.

— Здесь… Вчера еще, но успел ли пришвартоваться, не знаю… Куда ты?

— В контору — там, наверное, всё знают, — бросает уже на ходу разволновавшийся Григорий Иванович.

Для него ведь это не просто «Павел», хотя бы и с богатым грузом. Его возвращение — это спасение от позора и нищеты…

А там и пошло: другой «Павел» — сто семьдесят тысяч, «Андрей Первозванный» — сто тридцать, «Варфоломей» и «Варнава» — шестьдесят…

Жизнь закружилась в бешеном водовороте: покупка дома в Иркутске, мучительный зимний переезд, уже с двумя детишками, составление ассортимента мехов для Кяхты, отдельных партий для Петербурга, бесконечные поездки.

Наступила осень 1781 года. Необычная теплынь сохранила на деревьях, в садах и огородах уже давно пожелтевшую, а кое-где и покрасневшую листву. По направлению к дому Григория Ивановича медленно двигались две фигуры. В одной легко было узнать молодцеватого, стройного и высокого хозяина, другая, тумбообразная, широкая и короткая, принадлежала сильно располневшему и состарившемуся Ивану Илларионовичу Голикову, ныне питейному откупщику Иркутской губернии. Голиков отрастил длинную седую бороду, густо покрывавшую все лицо. Среди обросших щек поблескивали маленькие, колючие и суровые серые глазки, не потерявшие до сих пор блеска, хитринки и выразительной жесткой непреклонности.

Голиков сипло и натужно дышал, поминутно останавливался, сбивал суковатой палкой уплотнившуюся серую пыль с выбивающихся из-под заборов и палисадников лопухов. Несмотря на теплую погоду, толстые ноги Голикова обернуты плотной шерстяной тканью и засунуты в необъятные голенища. Подошли к калитке дома Шелихова.

— Ф-фу, запарился! — вздохнул Голиков и остановился перевести дух.

— Зайдите, Иван Илларионович, — пригласил Григорий Иванович, посмотрите, как живем… Чайку попьем на воздухе… Хозяйку мою до сих пор ведь не видали… Дочек представлю…

Они прошли в беседку. Григорий Иванович усадил гостя в обширное камышовое кресло и направился в дом за хозяйкой, крича по дороге:

— Наташа! Наташа! Посмотри, какого я гостя привел!

— Ну его… не выйду… — последовал еле слышный ответ. — Скажи, кормит младенца…

— Прикажи, голубчик, собрать чай. Выйди, разлей по чашкам, а потом спохватишься, что кормить пора, и уйдешь, — последовал такой же тихий ответ.

Минут через десять сидели уже вдвоем с Голиковым за столом, хрустя крепким, как камень, рафинадом.

— Богатеешь, вижу, — заметил гость, пододвигая свою чашку в сторону самовара.

— Какое там богатство! Так, перебиваюсь с хлеба на квас, хотя и не жалуюсь: бог грехи терпит…

— Прибедняешься… А корабли?

— Глупое это дело, Иван Ларионович, скажу просто — не сурьезное. Сам посуди: отправил ты с первым встречным штурманом кораблишко, а с ним четыре, а то и все пять десятков сбившихся с пути промышленных — головорезы, пьяницы, гуляки… И ждешь: не то вернутся когда-нибудь, не то пропадут все, когда и с кораблем вместе.

— Вернутся, — наставительно заметил Голиков, — ан, смотришь, и богат, не ври.

— А вот и вовсе не вру: привезут, допустим, в десять раз больше, а одних издержек за три года нагуляют, почитай, половину! Но ведь три-четыре года капитал-то твой не в обороте! А чем промышлять?

— Ты неразумное сделал — засадил весь капитал. Ведь не карты — сегодня проиграл, завтра отыгрался, — продолжал наставлять Голиков, но Шелихов не слушал.

— Мало того, ты сам посуди, Иван Ларионыч, ведь кажиинный раз начинай дело спервоначала. Ну, дошел на остров — неведомо куда… Сегодня приняли тебя дикари хорошо, ласково, подружились. Не только наменяли все, что у них накопилось, но даже и сами помогали промышлять. А приехал через год — не говорю, через два, три, — натравят на тебя дикарей да вооружат их огнем бостонцы там али англичане, и готово — тут тебе и пуля, и отравленная стрела, и нож в спину… А то и в аманатах[1] у них наплачешься!