Георгий Чиж - К неведомым берегам

• Название: К неведомым берегам
• Автор: Георгий Чиж
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1962

Литератор, ученый Г. П. Чиж собрал большой материал о русских землепроходцах и мореплавателях, сделавших земли и воды Крайнего Севера и Дальнего Востока частью Российского государства. На основе изучения этих материалов Г. П. Чиж создал своеобразное беллетристическое и в то же время хорошо документированное историческое повествование «К неведомым берегам». Его герои — люди мужественные, предприимчивые, полные энергии. Это русские купцы-промышленники Григорий Шелихов и А. А. Баранов, освоившие берега «русской Америки», проложившие путь соотечественникам далеко на северо-восток; это крупный государственный деятель, председатель правления созданной в 1800 году Российско-Американской компании Н. П. Резанов, продолживший дело Шелихова; это выдающийся русский мореплаватель И. Ф. Крузенштерн, совершивший на парусных кораблях «Надежда» и «Нева» первое российское кругосветное плавание; это адмирал Г. И. Невельской, самоотверженно служивший России на Дальнем Востоке; это их многочисленные сподвижники, люди сложных судеб, участники морских походов и подвигов. Автор стремится показать этих людей правдиво, без идеализации, в круговороте больших исторических событий. Особый интерес здесь представляют главы, рисующие встречу Невельского с декабристами в пятидесятых годах прошлого столетия в Иркутске.

Живой язык, меткие портретные характеристики множества полузабытых исторических лиц, увлекательное описание бурных событий борьбы за «неведомые берега» делают многолетний труд Г. П. Чижа примечательным явлением в нашей художественно-очерковой литературе.

---

— Ну, вот тебе, — сказал Шелихов, — полюбуйся, как строят против меня козни и не унимаются до сих пор. Ведь дело идет все о том же доносе, написанном подлекарем Бритюковым по наущению Биллингса. Бритюков послан был охотским начальником со мною на острова. Жили мы там с ним три года и вернулись в восемьдесят седьмом году, а донос он настрочил четыре года спустя, в девяносто первом. Ты, само собой разумеется, спросишь, почему он молчал четыре с лишком года. Боялся — так он объяснил — потому-де, что я заявил на островах, будто имею право казнить и миловать. О том, как я миловал, Бритюков не рассказывал, а вот как казнил, выдумал и донес, хотя притом оговорился, что сам не видал. Я, видишь ли, пытал туземцев шомполами и китовым усом и собственноручно расстреливал из штуцера одной общей пулей, поставивши нескольких в затылок друг другу коняг, чтоб было подешевле… Тебе смешно? — нахмурился Шелихов, заметив что Резанов улыбнулся. — Думаешь, выдумка, не стоящая внимания? Никак нет: Биллингс послал обследовать дело «о зверствах Шелихова». К счастью для меня, оно было поручено благородному и прямому Сарычеву, который обследовал Уналашку, Кадьяк и Цуклю. И вот результат, доложенный государыне… — Он вынул из грудного кармана объемистый бумажник, нашел какой-то клочок и при колеблющемся пламени костра прочитал: — «Со стороны туземцев я встретил на островах полное доверие и радушие, особенно же в смешанных поселениях дикарей с русскими…» А ведь Сарычев, понимаешь, шел по свежим следам, когда «зверства Шелихова» должны были ярко сохраниться в памяти людей…

Шелихов вздохнул и махнул рукой:

— Бороться одному со всей сворой конкурентов-зачинщиков и их прихлебателей, ох, как трудно!

— Успокойтесь, Григорий Иванович, — серьезно заговорил Резанов. — Я понимаю, что вам тяжело, но ведь Биллингс все-таки уже прошлое.

— Прошлое? Ошибаешься! Не прошлое, а настоящее и будущее. Из поколения в поколение пойдет гулять и уже, видишь, гуляет по свету гнусная молва, что Шелихов — зверь, что его рубли в крови народов… — сдавленным голосом проговорил Шелихов, отходя в гущину обступившего полянку леса, и только замиравший треск валежника под грузными неверными шагами показывал, что он не может успокоиться…

Треск ломающихся прутьев валежника возобновился, и из чащи снова послышался голос Шелихова:

— Разволновался и не досказал тебе об истории с книгой о моем странствовании… Наставили там нулей, насовали лишнего, ну и дьявол с ними, не стал и связываться, пусть их; приврал Шелихов, так приврал — все моряки так делают. Ты сам читал, знаешь… Нет, придумали штуку похуже: через год хлоп — еще книга — «Продолжение странствований Шелихова». А на самом деле это журнал Измайлова и Бочарова. Как попал в печать, не знаю, а там точное указание, где и как зарыты доски с надписью «Земля Российского Владения»… Я, Шелихов, дал слово царскому наместнику держать дело в великой тайне, а они на, поди!.. Государственную измену мне пришили. Это свежий подвох под мое честное, именитого российского купца имя… Я не зря ношу на пожалованной мне самой матушкой царицей медали надпись: «За усердие к пользе государственной распространением открытия неизвестных земель и народов и заведения с ними торговли…» Очисти теперь себя, ну-ка!.. Зверь и изменник отечеству, а не именитый…

— Не растравляйте себя, Григорий Иванович, успокойтесь, — упрашивал Резанов взбудораженного Шелихова. — Приеду в Петербург, разыщу негодяев. Попляшут они у меня!..

Добрались до Иркутска, окончательно сдружившись.

— Ты аккуратно к Шелиховым каждый день ходишь, как в департамент, подтрунивали над Резановым его родители.

— Сватаюсь, — смеялся Резанов, — хочу иркутским женихам нос натянуть!

— В добрый час. А как в дорогу миллионы золота повезешь?..

Оставалось до отъезда две недели. Резанов посвящен был во все планы и предположения Шелихова, познакомился и с вернувшимся из Петербурга Мыльниковым. Говорили о делах вместе с ним…

Заставши как-то Анну, уединившуюся в столовой с вязаньем, Резанов решительно стал в дверях, мешая ей пройти, и сказал:

— Анна Григорьевна, одну минутку…

Вспыхнув до корней волос, она опустила голову. Не подымая глаз, теребила остававшееся в руках вязанье.

Сверху Резанову виден был аккуратный пробор красивых золотистых, как у матери, туго заплетенных в тяжелые косы волос.

— Я полюбил вас… Согласны быть моей женой? — тихо спросил он. Ответьте, как вы?

— С отцом говорили? — спросила Анна, наклоняя голову еще ниже. И на ответ «да» скороговоркой, продолжая смущаться, бросила:

— Присылайте сватов…

Выскользнув из-под рук Резанова, уже раскрытых для объятия, Анна вбежала в свою комнату, закрылась на ключ и уткнулась мокрым от слез лицом в подушку.

10. Смерть Шелихова

Июньский рассвет теплый, но тусклый и слезливый. Григорий Иванович вышел на свой двор, погруженный еще в глубокий сон. Подняв голову к небу, он посмотрел на низко бегущие тонкой паутинкой слезоточивые облака, на стайки носившихся крикливых и юрких стрижей и направился решительным шагом к конюшне.

— Да закладай сейчас же! — послышался оттуда его приглушенный голос. Потом донеслось недовольное бормотание и какой-то невнятный вопрос конюха, а вслед за тем резкое хозяйское «не-е», и Григорий Иванович, стараясь не шуметь, вернулся в дом.

Неосторожным бряцанием медного соска умывальника он разбудил Наталью Алексеевну. Она показалась на пороге в легком халатике.

— Никак куда-то собрался, Григорий Иванович? С вечера ничего не говорил…

— Не спалось, голубка, ну вот и надумал, — не переставая булькать умывальником, отвечал густо намыленный Григорий Иванович. Неожиданно он выпрямился и брызнул холодной водой в лицо жены, роняя на пол мыльную пену.

— Ах! — вскрикнула Наталья Алексеевна, закрываясь руками. — Дети увидят — скажут, отец разыгрался, как маленький… Слышишь? Надолго ли собрался?

— Нет, ненадолго. Думаю слетать на «Железный» к Бутыгину.

— Это на Петровский-то завод? Полтыщи верст…

— В неделю обернусь. Хочу посмотреть, нельзя ли чего приспособить для пильной мельницы на Кадьяке. Не тащить же каждый пустяк из Питера…

— Смотри, погода-то хмурится, — показала в окно Наталья Алексеевна.

— Стрижи выше облаков летают — к вёдру, значит… Чайку бы…

Через полчаса озабоченный, но бодрый, как всегда, Григорий Иванович уже тарахтел по городским ухабам.

На постройке пильной мельницы на американских островах чуть не в каждом письме настаивал главноуправляющий Баранов, а давно выписанное из Петербурга оборудование не приходило.

Разгулявшийся вскоре на редкость погожий денек не радовал Григория Ивановича: невеселые мысли не выходили из головы.

«Старый дурак, — досадовал он на своего главного и давнишнего компаньона, а в прошлом хозяина, Голикова, — от рук отбился, ничего не платит в компанию. Мало того, допустил до протеста векселя, а свой пай — до секвестра. Свою долю мехов в компании стал выхватывать еще по дороге, до дележа… Задумал что-то с переводом своего пая на чужое имя, зачем-то повадился тайком то к Лебедеву-Ласточкину, то к Мыльникову… Наушничают там, наговаривают на Баранова… Мешает, видно, их темным делишкам…»

Шелихов давно чувствовал, что вокруг него сплелось какое-то крепкое кольцо, из которого он никак не может выкарабкаться. И это кольцо угрожающе сжималось со времени удачи на островах, а особенно, когда стали известны его намерения завести там постоянные русские промысловые поселения, чтобы создать одно общее дело и охватить им все открытые земли.

Недоброжелательно, как к чужаку и выскочке, относились к Шелихову в Иркутске, старались чем-нибудь досадить, помешать. Его удачи питали и увеличивали родившуюся ненависть. Особенно радовали недоброжелателей постоянные подкопы под наиболее близких к Шелихову людей — таких, как Баранов.

Однако Шелихов не подозревал, что дело дошло до твердого решения разорить его или устранить. Мыльниковы даже сколотили уже особую компанию и собирались двинуть на острова собственные корабли и силой выгнать оттуда шеликовских промысловых людей. И чем больше возвышал Шелихова своим вниманием Петербург, тем настойчивее действовали иркутские его недоброжелатели.

Григорию Ивановичу вспоминались забытые было картины опасного пребывания на Кадьяке. Островитян, взбудораженных приездом русских, он постепенно приручал лаской, подарками. И как снег на голову, обрушивались неожиданные и необъяснимые нападения. Тогда кропотливые доискивания Шелихова обнаруживали происки то подкупленных конкурентами людей, то безнадежного труса, гадливого дурня, подлекаря Бритюкова, навязанного ему в Охотске.