Александр Колмогоров - Мне доставшееся: Семейные хроники Надежды Лухмановой

• Название: Мне доставшееся: Семейные хроники Надежды Лухмановой
• Автор: Александр Колмогоров
• Издательство: Аграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-7784-0421-2

В книге правнука ныне забытой русской писательницы Н. А. Лухмановой (1841–1907) и праправнука главного сибирского кожевенника Ф. С. Колмогорова (1824–1893) представлена увлекательная история семейных хроник, уходящих корнями в XI–XVI века.

Рассказы о бурной, почти авантюрной жизни «неистовой Надежды», приведшей ее на русско-японскую войну, о судьбах ее незаконнорожденных детей, а затем и внуков, среди которых немало людей известных и чрезвычайно интересных, их дневники, письма, стихи, воспоминания — все это читается на одном дыхании. На страницах книги читатель найдет и малоизвестные факты биографии музы Н. Гумилева — Татьяны Адамович, а также ее брата — поэта Георгия Адамовича.

Впервые представлены не публиковавшиеся ранее материалы из центральных и региональных архивов, музеев, семейного архива автора и других источников.

---

Из дневника Ляли Массен 1926–33 годов:

18 июня 1926 года.

…Вот и конец. Я встала, потянулась, как после тяжёлого сна. Взглянула на портрет Пана, пусто! Что? Не поверила себе. Пусто!.. И вдруг засмеялась искренне и весело. Мама, я свободна! Могу пойти сейчас к нему, пожать руку и сказать: «Ну, брат, давай-ка работать дружно. Разыграли драму жизни и довольно». Это проверено.

Циником меня научил быть Аля, давший мне иллюзию любви и уважения. Изящен, миниатюрен. Одесский мальчик. Фокстрот, женщины, корректура, театр. Две недели лирики и три месяца связи. Я развлеклась, встряхнулась и… пошла на поправку. Живу в квартире 20 дома № 19/6 на Пироговской у Лысенко. Из окон видна кинофабрика, но не снимаюсь… Мои лазоревые Сочи, где вы?

28 мая 1927 года.

… Каштаны совсем отцветают. А акация… такая ароматная! Скоро лето. А Сочи всё так же недоступны и эфемерны…

Моня в Киеве, на моё письмо не ответил. Н. Охлопков[842] не вызывает. Вероятно, будет играть жена Н. Эрдмана[843]. Это аксиома — или жёны сценаристов, или любовницы режиссёров… Я этого не хочу…

Воскресенье, 29 мая.

Мама принесла с базара столько цветов. Остро чувствую их запахи. Валяюсь на кушетке вместо уборки комнаты. У изголовья дурманит жасмин, так бы и не вставала… Завтра, вероятно, всё выяснится с фабрикой.

22 июля.

Лето проходит. Холодное, неровное. Купалась всего два раза. Хотела поступить в ИЗО, но вчера решили с мамой занятия прекратить. Ещё одно лето без радости.

У Охлопкова снялась один день в эпизоде! Случайно встретила его на фабрике, задала вопрос. Ответил, что если в Ленинграде не сократят сценарий, то у меня ещё будут съёмочные дни и работа. Пока записаны с мамой к Шору[844] на эпизодические роли. Нужен толчок извне.

Мама больна и скрывает правду. Собирается приехать сестра Зоя. Раза четыре была у Баяновой, совратила, кажется, ещё одного мужа в летах. Рыдал у меня на руках: «Прелестное создание, хотите я буду вашим Фаустом?» — но ведь это из «Недомерка». А лето проходит…

27 февраля 1928 года.

Больна… 1 ½ месяца в нервном отделении 3-й больницы. Морозы 7–12°, работа валится из рук. Вероятно, и следующую зиму не удастся служить. Большой припадок со мной поверг маму в страх и трепет. Что она пережила за те дни, когда я дома билась и никого не узнавала, трудно себе представить. Она в ужасном состоянии. Я так слаба. Не знаю, что смогу и чего нет. Отогреться бы. Должна появиться работа на фабрике. Шор заходил ко мне. Сценарий, в котором у меня роль китаянки, уже начали снимать.

Спасаюсь индусской и китайской философией — Тагор[845] и Фаррер[846]. Но приходится вести яростную борьбу с собой. Пан остался для меня Паном. То, что сейчас носит его телесную оболочку, — меня отталкивает. Но бывают минуты, когда я хватаю себя зубами за руку, чтобы не вскрикнуть. Я не могу долго смотреть в его глаза, чтобы не пасть перед пошлым, толстым и лысым сатиром во прах.

Я не касалась его вещей в Черкассах. Почти с криком ужаса отказалась пришить ему воротник для костюма Навварского. Но придя в театр, зашла в уборную, долго поправляла на нём костюм и была счастлива касаться его кожи шеи или волос. Я принадлежу ему, я его вещь. Мама права, боясь отпустить меня к ним. Хватит ли у меня сил кусать по ночам руки, вставать бледной, но казаться здоровой утром на репетиции?

Если он захочет, то снова и легко будет моим Паном. Только два-три взгляда-приказания и, быть может, вонзённые острые зубы. Нина, Нина, я не хочу быть ещё раз нечестной перед Вами. Я должна буду сказать правду. Как Вы поймёте меня?.. Лучше нам не служить вместе. Пан, мой Пан… Моя Нина, Вы перестали отвечать на мои письма.

Дружба! Единственное чувство, в которое я верила. Моя рыжая головка, моя пламенеющая подруга. Мама больна, да и не в силах она понять моё чувство к Пану. Мы обе одиноки в своих земных скитаниях. На днях должна приехать Ольга. Может, она встряхнёт нас обеих?

Страстная пятница.

Ещё два припадка наутро после отъезда Ольги. Утомила она меня, а радости не добавила. Долго ли мне осталось существовать? Вчера была на «12-ти евангелиях»… Солнышко, загляни в окошко…

Пан, тебя одного я всегда любила и буду любить. Тебе моё тело, глаза, мои мысли. Я всегда помню наши встречи на берегу моря, наши ласки. Их у меня никто не сможет отнять. Они принадлежали только нам. Скажи ей, что она никогда не станет твоей, как я. Сознайся в этом и отдай мне её дружбу…

Из письма Б. В. Адамовича из Сараево к М. В. Массен в Одессу от 4 февраля 1929 года:

Здравствуй, Маруся.

Выслал два тюбика Люминала, как только получил жалованье, и вложил рецепт. Теперь не знаю — пропал пакетик или Ты получила его после отправления открытки от 4 февраля? Во всяком случае, вышлю ещё раз, хотя бы и без рецепта.

Меня тронуло письмо Ляли, но ты просила писать реже, чтобы не тревожить больную. Написать Зое я не решаюсь. Конечно, многое хотел бы спросить. О том, что Ляля была на сцене, я знал.

Её болезнь мне знакома по таким же больным среди моих воспитанников, знаю и тех, кто освободился от припадков с годами. Болезнь неразгаданная и лечение неопределённое.

Как мне хотелось бы иметь те пьесы, в которых участвовала Ляля, здесь их нет, желательны в 1–3 акта с небольшим числом лиц и содержательные. Я тоже прикосновенен к театру и ставлю иногда любительские спектакли…

… Жаль сад в Петровцах, он был продлением жизни насадивших его. Кто же в доме?

Моё здоровье пошатнулось: расширение сердечной аорты. Тяжело переношу холода. На дворе наледь и снежная вата! Морозы до 15°, высоко — 530 м. над морем и зима небывалая. Вспоминаю горы на берегу Чёрного моря. Там природа несравнимо богаче и берег красивее и живее, чем Далмация.

Где умер брат Гриша? От туберкулёза? А где Александр Филимонович и его радости? Подписываюсь как всегда… Боря.[847]

Продолжение дневника Ляли Массен:

11 сентября 1929 года.

…Но я люблю театр. Не могу представить себе жизни без скитаний. Счастье, которое можно пережить на сцене, будет меня баюкать так же, как вас на экране с киногероем. Можно ведь думать, что человек, целующий тебя в 1-м акте и убивающий в 5-м, действует из искренних побуждений. И чем больше отдаёшь себя роли, тем ближе и радостней это 2–3-х часовое счастье. А на завтра новый образ и новые слёзы. Вероятно, это подсознательное чувство и толкнуло меня гимназисткой на сцену. Ведь так заманчиво два часа чувствовать себя красавицей или принцессой. И когда я играла Гизу в «Шуте на троне», я мстила своей юности, которая, кроме насмешек и зла в гимназии, мне ничего не дала. Теперь я снова одинока и что же, кроме театра, вернёт мне мои грёзы?..

29 октября.

… И вот на пепелище чувств вырастает чахлый и крохотный, но зелёный росточек. Это надежда. Он крепнет, этот крошка-былинка, и я верю, знаю, что наступит и в моей жизни лучшее время. Только бы мне чуточку здоровья и тогда я ухвачу Судьбу за рога… и это будет. Я ВЕРЮ!.. За мной молодость. Я ещё повоюю, чёрт возьми!

31 декабря.

(Ленинград, Васильевский Остров, 22 линия, дом 9). Завтра Новый год! Если отнять у меня мечту о возвращении в театр, то это равносильно краже сумы у нищего. У нас тепло, чисто, мы сыты. С Новым годом, мои родные — близкие и далёкие!

6 января 1930 года.

Получила письмо от Нины. Она в Перми, не служит, и Павлик работает один.

14 апреля.

Я боюсь смерти… это так страшно… жутко… А хочу любить, страдать, но только жить…

15 июня.

Болезнь забирает все силы. Моих припадков настолько боятся, что даже не входят к нам в комнату, у тёти Веры от страха делается обморок. Мама так издёргана, что еле сдерживается от истерик и сердечных приступов. Вина, конечно, лежит на мне. Зима далась нелегко: воспаление лёгкого в больнице, плеврит дома и крупозное воспаление. Теперь встала, но силы не восстанавливаются. Болезнь, отпусти меня из своих жгучих когтей…

21-го.

… Как странно? «Это» с Сергеем не даёт мне той радости, которой я так ждала. Мы принадлежим друг другу уже довольно давно. Но отчего нет мира в моей душе? Его больная жена? Спасибо за нежность, которая всегда трогает.

6 января 1931 года.

Утром разговорились с Зоей, вспоминали Сочи… Сестричка разошлась со своим моряком ещё в 1928 году, уехала с сыном Сашей в Миргород, где жила у родственников дяди Бори. Сейчас она уже замужем за командиром батареи 75-го артполка А. А. Соколовым и работает статистиком в райисполкоме. Дай Бог им счастья.