Александр Колмогоров - Мне доставшееся: Семейные хроники Надежды Лухмановой

• Название: Мне доставшееся: Семейные хроники Надежды Лухмановой
• Автор: Александр Колмогоров
• Издательство: Аграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-7784-0421-2

В книге правнука ныне забытой русской писательницы Н. А. Лухмановой (1841–1907) и праправнука главного сибирского кожевенника Ф. С. Колмогорова (1824–1893) представлена увлекательная история семейных хроник, уходящих корнями в XI–XVI века.

Рассказы о бурной, почти авантюрной жизни «неистовой Надежды», приведшей ее на русско-японскую войну, о судьбах ее незаконнорожденных детей, а затем и внуков, среди которых немало людей известных и чрезвычайно интересных, их дневники, письма, стихи, воспоминания — все это читается на одном дыхании. На страницах книги читатель найдет и малоизвестные факты биографии музы Н. Гумилева — Татьяны Адамович, а также ее брата — поэта Георгия Адамовича.

Впервые представлены не публиковавшиеся ранее материалы из центральных и региональных архивов, музеев, семейного архива автора и других источников.

---

Если для адвокатов и сиявшей от счастья Надежды Александровны только начинался второй этап тяжбы за отчуждение у семьи Лухмановых львиной доли её богатств, то 22-летний вольный штурман, вернувшись на Каспий, посчитал дело выигранным и на радостях решил непременно жениться!

Не особенно утруждая себя поисками возлюбленной, молодой моряк и потенциальный богач остановил свой выбор на первой приглянувшейся ему бакинской выпускнице-гимназистке с именем обожаемой им матери. К сожалению, мы не знаем даже девичьей фамилии невесты.

Приведём одно из немногих сохранившихся её писем к Борису Адамовичу. Из Баку в С.-Петербург от 11 декабря 1889 года:

…Получила твоё письмо (первое ко мне). Чем же я Вас так расположила к себе, голубчик? На Рождество (январь-февраль) рассчитываем с Митей быть в столице. Он сейчас в числе старших запасных помощников на том же жалованьи (кроме столовых). Завтра переходим на новую квартиру, так как эта сырая, даже Митя приболел и несколько дней лежал в кровати. Платить придётся 15 рублей. Жизнь здесь дорога. Наш адрес: Баку, Никольская ул., дом Тер-Степановых. Чем была больна твоя мама? Слава Богу, что ей лучше. Тебе тоже не полагается хворать. Где будешь служить? Мой покойный папочка и брат служили в Ширванском полку. Целую тебя, а ты за меня маму и Маню. Надя[246].

Игра судьбы

Изнурительные судебные хлопоты и процессы в Москве и С.-Петербурге о наследстве сына, о расторжении церковного брака с Колмогоровым, о получении нового паспорта и вида на жительство, заботы о доме, детях и личная жизнь с М. Ф. Гейслером не оставляли Надежде Александровне времени ни на что иное.

Литературные переводы, которыми она подрабатывала в книжном издательстве Поставщика Двора Его Императорского Величества Г. Шмицдорфа (Невский проспект, 6), носили скорее эпизодический, чем постоянный характер. Но по мере таяния надежд на скорое обладание чужим богатством вдова подполковника Лухманова (именно это положение и фамилию она теперь обрела официально) решилась искать постоянного себе заработка. Тем более, что 30-летний «близкий друг», получив вместе с дипломом гражданского инженера и право на чин коллежского секретаря, как-то неожиданно прозрел и охладел в своей странной страсти к… 50-летней сердцеедке. Принятый в начале 1890 года на службу в Министерство Императорского Двора смотрителем зданий придворной певческой капеллы, он даже съехал на другую квартиру, продолжая, впрочем, оплачивать съёмное жильё предмета своего обожания.

Из письма Мани к Борису от 6 апреля 1890 года:

Мама попала в редакцию юмористического журнала «Шут». Перезнакомилась со всеми, и трое из них собрались у нас. Удумали издавать свой собственный журнал «Вестник». Понятно, к Мишеньке (надо минимум 1000 рублей). Тот сперва — на дыбы, но потом согласился. Итак, их четверо. Контора будет у нас в квартире, секретарём — я. Вчера собрались, составили программу.

С 1 июня надеемся открыться, а с июля уже 1-й номер…[247]

Но с «Вестником» как-то не задалось. Из письма Надежды Александровны Борису в Варшаву от 30 октября 1890 года:

…Спасибо за твои письма, за их искренность, простоту и любовь, которой они дышат. История с нашим делом протянется ещё с полгода. Но надо же как-то существовать. Вот я и стала искать себе занятий. Прочла, что будет издаваться газета «Правда», и oтпpaвилась в редакцию[248] просить место постоянной переводчицы.

Предложили перевести с листа передовицу о развитии русских школ на Востоке, затем критическую — о новой книге. И, наконец, читала два твоих перевода из Бодлера, хорошо мне послуживших. Они понравились как по верности передачи оригинала, так и по поэзии. Я получила место (сразу 40 рублей) с обязательством прибавки после 2-х месяцев работы. О стихах я теперь уже сказала правду. И в одном из первых приложений к газете они появятся под твоей фамилией.

Маня будет работать со мной, но с 15 ноября или с декабря, как переписчица и корректорша, с платою в 15 рублей. С 10 до 6 часов дня мы обе в редакции и даже в праздники с 12 до двух.

Я очень рада, эта работа мне по душе. Теперь я буду в самой фабрике идей, в самом центре современной жизни…[249]

Видимо, не всё устраивало начинающую журналистку в редакции «Правды», помещавшей её материал на своих страницах не только без указания фамилии автора, но и без литературного псевдонима. Поэтому уже со 2-го номера в популярном еженедельнике «Петербургская жизнь» за 1891 год и появился новый чрезвычайно плодовитый, с претензией на интеллект автор анекдотов-миниатюр, выставочных, магазинных, ресторанных и ипподромных обзоров, драматических этюдов, маленьких капризов и фантазий, заметок, театральных программ и рецензий, собственных рассказов и даже… некрологов!

И за всем этим фейерверком публикаций, подписанных инициалами Б. Ф., Н. А., Барон Ф., а то и экстравагантными — Дрозд, Треч, Колибри, Ревизор, Циркуль, Несчастный муж. Птица-муха, Турист, Дрозд-пересмешник и т. п.[250], скрывался один и тот же автор, начинающий столь успешное восхождение на литературный олимп.

Художественно-публицистическая деятельность, с проявившимся интересом и вкусом к ней, оказалась для Надежды Александровны единственным источником существования до конца жизни, несмотря на многолетний сверхтяжелый, поистине плантаторский труд газетной подёнщицы, так «ценимый» всеми редакторами и издателями. Провидение как бы приоткрыло перед ней потайную дверь, готовясь громко захлопнуть парадную.

Пока адвокаты Дмитрия Лухманова, основываясь на вошедшем в законную силу решении судебной палаты, добивались в окружном суде выделения истцу наследственной части родового имущества Афанасия Лухманова — Монетного двора в Охотном ряду, противная сторона перенесла дело в Сенат. Высший законодательный и судебный орган империи, находя, что судебная палата оставила многие доводы Лухмановых «без уважения», кассировал её решение и передал дело на новое разбирательство в другой департамент той же палаты [251].

Только крайней степенью отчаяния можно объяснить обращение Надежды Александровны за помощью к незнакомому с ней известному издателю крупнейшей российской газеты «Новое Время» А. С. Суворину. В последней надежде она наивно пыталась привлечь талант влиятельного в общественно-политических кругах столицы публициста к своему заведомо неправедному делу…[252]

20 декабря 1891 года во втором гражданском департаменте московской судебной палаты была поставлена точка в громком и нашумевшем на всю Москву и Петербург деле. Объявленной в публичном заседании резолюцией мещанину Д. В. Адамовичу было отказано в признании его сыном дворянина А. Д. Лухманова со всеми вытекающими последствиями[253].

Надежда Александровна нашла в себе силы пережить случившееся и, оттачивая перо, уже с 3-го номера еженедельника «Петербургская жизнь» за 1892 год помечала свои публикации узнаваемыми инициалами — Н. Л. или Лух. Н.

Из письма к Борису в Варшаву (без даты):

…Работаю в «Петербургской жизни», подписываюсь пока инициалами. Выработать могу в неделю от 10 до 16 рублей, но этого нам с Маней мало. А просить Михаила Фёдоровича язык не повернётся. Он и так присылает мне по почте на уплату квартиры. Думаю пробить дорогу в другие газеты, журналы. Не бываем ни у кого, кроме Гейслера, и он иногда заходит к нам…[254]

Цесаревич Николай Александрович в Тобольске

1890 год стал, пожалуй, последним годом активной жизнедеятельности Ф. С. Колмогорова как заводчика. Количество кожевенных предприятий в России при царе-миротворце Александре III уменьшилось на 1406. И тенденция эта сохранилась до конца его правления (с 1879 года государство не вело войн). Несмотря на это, Тюмень входила в четвёрку главнейших станций страны по отправлению кож в Россию (104 000 пудов). В 1893 году этот объём вырос до 198 000, позволив первому городу Сибири подняться на 2 место, уступая только Москве[255]. В этом же году на городской ярмарке было продано яловой кожи на 1450 тысяч рублей!

Признанием качества кожевенного товара завода Ф. Колмогорова стала и последняя с его участием Казанская научно-промышленная выставка 1890 года. Золотая медаль «за весьма хорошую выделку юфти» достойно увенчала профессиональные способности сибирского кожевенника[256], одного из 18-ти тюменских капиталов по 1-й гильдии!

Как и многие купцы, Колмогоровы оказывали различного рода услуги Переселенческому комитету города:[257] предоставляли складские помещения для временного размещения людей и их имущества; собирали по подписным листам деньги от жертвователей; с 1893 года перевозили партии переселенцев до 1200 человек на собственном пароходе «Владимир» и баржах по рекам Западной Сибири (с арендной оплатой по 240 рублей в сутки) [258].