Максим Чертанов - Дарвин

• Название: Дарвин
• Автор: Максим Чертанов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-235-03590-4

Он хотел знать все. Для чего кошке хвост? Снятся ли собакам сны? Какую цивилизацию могли бы создать пчелы? Поднимаются континенты или опускаются? Откуда взялась жизнь на Земле? Кто умнее, мужчины или женщины, и почему? Он разгадывал загадки природы, как Шерлок Холмс, и формулировал свои открытия поэтично, как Диккенс. Уже стариком, увенчанный всеми учеными регалиями мира, он робко писал коллеге: «Вы знаете так много, а я так мало, и я прошу у Вас милостыни, как нищий…» Он избегал публичных споров, за исключением случаев, когда это было очень важно для него, — а важно было и то, что Турция обидела Болгарию, и то, что сосед обидел лошадь. Об открытиях и о жизни этого удивительного человека подробно и увлекательно, опираясь исключительно на факты и документы, рассказывает автор.

---

Чего не хватало? Для одних ученых родство означало сходство, а не происхождение, другие признавали происхождение тела, но не души; и у всех не было доказательств — данных анатомии, физиологии, эмбриологии, психологии. Анатомические доказательства первым дал Хаксли, и он же в 1858 году на заседании Королевского общества сказал: «Умственные и моральные способности человека по существу те же самые, что у животных, и имеют естественное происхождение». В 1863-м Геккель на съезде естествоиспытателей в Штеттине заявил о происхождении человека от обезьяноподобных млекопитающих и предложил искать «переходное звено»; в 1864-м его соотечественник К. Фогт выпустил книгу «Лекции о человеке», где отстаивал происхождение от обезьян, но утверждал, что разные расы появились независимо друг от друга. Находка неандертальца и работы Лайеля к середине 1860-х убедили общественность в том, что люди прошли первобытную стадию и жили задолго до «потопа»; швейцарец И. Бахофен и американец Л. Морган опубликовали работы о происхождении семьи, Э.Тейлор в 1865-м издал «Исследования ранней истории человечества». Дарвину было на что опереться. Вот только происхождение психики толком никто не изучал. Надо было выяснить, могли ли естественным образом развиться наши эмоции: страх, ревность, зависть, любовь. Для этого Дарвин и задавал путешественникам смешные и странные вопросы.

Его переписка в период подготовки «Происхождения человека» обширна как никогда. Служители зоопарков, священники, смотрители сумасшедших домов, акушеры, молодые матери докладывали, как плачут младенцы, хмурятся ли слоны, кто как фыркает, чихает, кашляет, чешет в затылке, краснеет, бледнеет, лает, мяукает, взъерошивает перья. Племянницы слали еженедельные отчеты о своих детях: как кричат? Как плачут: сперва надуют губы или сперва зажмурятся? Какой ребенок каким пальцем ноги пошевелил и почему? А настырный изыскатель еще требовал рисунков и снимков, и не только детских… Зоологу А. Бартлету, 19 декабря 1870 года: «Вы хорошо знаете, как ведет себя собака при приближении другой собаки с враждебными намерениями. Она напряжена, хвост вертикально выпрямлен, шерсть на спине взъерошена, уши стоят, глаза устремлены вперед. Пожалуйста, устройте так, чтобы Ваша собака увидела чужую собаку, а м-р Вуд (Томас Вуд, иллюстратор. — М. Ч.) это нарисует. Потом, пожалуйста, приласкайте собаку, я хочу, чтобы м-р Вуд нарисовал ее с виляющим хвостом и опущенными ушами… Когда лошадь выпущена в поле, она несется большими упругими шагами, с поднятым хвостом. Даже корова задирает хвост, когда прыгает. Я видел на картинке слона, несущегося скачками с задранным хвостом. А носороги? Пожалуйста, напишите все, что знаете, о хвостах носорогов, слонов, шакалов и любых животных…»

Он постоянно ездил в лондонский зоопарк и ботанический сад в Кью, А сквайры и горожане присылали ему истории о лошадях, розах, капусте, щенках (и самих щенков); он жаловался Гукеру, что «все болваны со всего мира» точно сговорились ему писать. Сам виноват: это он ввел практику вовлечения обывателей в науку. Он не ставил цели сделать других людей учеными, но так выходило: однажды сообщив какой-нибудь факт, они уже не теряли интереса к предмету. Всякое сообщение, если его можно было проверить, проверялось: служитель зоопарка поведал, как обезьяна, усыновившая котенка, обгрызла ему когти — Дарвин взял (с разрешения Генриетты) одного из котят и зубами откусывал кончики коготков; котенок не пострадал, чего нельзя сказать об экспериментаторе. А миссионеры слали отчеты: как гримасничают китайцы, австралийцы, как они выражают стыд, удивление, злость…

Собирались факты и о половом отборе. Уоллесу, 21 марта 1868 года: «Девушка видит красивого мужчину и, не высчитывая, на сколько дюймов длиннее или короче, чем у других, его нос или усы, говорит, что выйдет за него… Так же, думаю, у курицы…» Генри Бэйтсу, президенту Энтомологического общества, 11 февраля: «Мне необходима информация о пропорции мужчин и женщин в животном мире…» Бэйтс озадачил коллег, разгорелись дебаты, а подписчики «Хроник садовода» высчитывали, сколько самцов и самок живет у них дома. Дарвину хотелось, чтобы самок было меньше: это поддержало бы его гипотезу, что они выбирают из многих претендентов. Но никто не дал внятного ответа. Надо искать другие подтверждения. Но и тут он наткнулся на стену: почти все были убеждены, что выбирает самец; энтомологи заявили, что о насекомых вообще смешно говорить, будто кто-то кого-то выбирает. Но собаководы дали надежду, забросав фактами на тему «сучка не захочет — кобель не вскочит»; зоолог Джон Буш поведал, что у крыс, «этой распутной породы», есть любовь и семейная жизнь. Главным помощником по собакам стал Джордж Капплз, по птицам — Мюллер из Бразилии. Энтомологи не хотят признать, что у насекомых есть психология, — обойдемся доморощенными наблюдателями: Фрэнсис получил задание узнать, как жуки пыжатся перед подругами. Голубеводам было поручено красить голубей в разные цвета и смотреть, как реагируют голубки; увы, те не обратили внимания на крашеных, а Эдвард Хьюит написал, что они выбирали «самого распутного и нахального, какого бы он ни был цвета».

Уоллес (чья невеста вдруг выбрала другого) полового отбора не признал и огорчался, что друг занимается глупостями. А друг, к изумлению окружающих, делался все энергичнее: весной постоянно мотался в Лондон, иногда с женой и дочерьми, водил их по концертам. Узнал, что 28 ноября 1867 года его избрали членом-корреспондентом Петербургской АН, не прошло и полгода, как прислали диплом… «Изменения» перевели на три языка, вышли новые рецензии, в общем доброжелательные, только за занудство поругивали. Не нравилась книга, как ни странно, «дарвинистам»: им казалось, что глава новой школы отказался от своего открытия ради какой-то там «наследственности». Пангенезис оценил лишь Уоллес, здраво рассудивший, что для науки лучше иметь слабенькую гипотезу о наследственности, чем никакой. Гукер сказал, что гипотеза «лишь подытожила всеобщее невежество». Остальные друзья признались, что ничего не поняли, автор сокрушался, обзывал себя идиотом. Гукеру: «Вы сочтете меня самонадеянным, но я УВЕРЕН: пусть пангенезис сейчас родился мертвым, но, видит Бог, через какое-то время он родится вновь, от другого отца и под другим именем». Наконец книгу отругал «Атеней»: она не доказывает закона естественного отбора, а «повторяет старые побасенки о так называемой изменчивости, коей не существует»; автор заподозрил Оуэна, но сие написал литератор Д. Робертсон. Иннес сказал, что «еще никогда не был так околдован книгой по естествознанию»: правда, ему показалось, что «Изменения» опровергают происхождение животных от одного предка, и он загрустил, так как уже принял эту идею. Дарвин как никогда жалел об отъезде друга: со священниками в Дауни пошла какая-то противная чехарда.

В конце 1867 года Стивенса, при котором все оставалось как при Иннесе, сменил Сэмюэл Хорсман, только что окончивший колледж. Назначил его сам Иннес, которому епископ Кентерберийский даровал инвеституру (право назначения викариев) в Дауни; Иннес признался, что Хорсману не доверяет, но тому протежировали влиятельные люди. Хорсман взялся собирать деньги на разные проекты, они не осуществлялись, и прихожане стали подозревать неладное. По делам школы викарий был обязан предоставлять финансовые отчеты, Хорсман этого не делал, школой не занимался, учителям не выдал зарплату, объяснив, что деньги нужны на новый орган, но органа не купил. Лаббок сказал Дарвину, что преподобный — вор. Дарвин был в отчаянии: для нормальной жизни прихода нужен нормальный священник. Через три месяца Хорсман сбежал не попрощавшись, но уволен не был: требовалась резолюция епископа. В начале лета он прислал Дарвину весточку из Лондона: в Дауни жить не мог из-за ужасных условий, а денег не крал, хотя весьма нуждается. Дарвин — Иннесу: «Будет лучше для всех и для Церкви избавиться от м-ра Хорсмана. Я думаю, он скорее идиот, чем жулик». Долго выясняли, куда делись деньги, Иннес добился отставки Хорсмана, выплатил его долг приходу и предложил Дарвину принять инвеституру. То, что тот был неверующим, не имело значения: надо чинить дороги, помогать бедным, содержать в порядке школу. Дарвин отказался: чересчур ответственно, у него и так четыре приходские нагрузки (приходской совет, школьный совет, Угольный клуб, Клуб друзей) и одна на уровне графства (мировой судья).

От переживаний (так он сам считал) заболел, но не сильно, ездил в Лондон, писал Гукеру, что был на симфоническом концерте, но «душа высохла» и он не получил такого наслаждения, как прежде. «Это иногда заставляет меня ненавидеть Науку, хотя Господь знает, что я должен быть благодарным за интерес к ней, который заставляет меня ежедневно на несколько часов забывать о моем проклятом желудке». Хворала и Генриетта, но остальные были здоровы. Леонард окончил колледж и сдал вступительные экзамены в Военную академию в Вулвиче. Гвен Равера: «Менее военного человека, чем дядя Ленни, трудно вообразить; даже его усы выглядели добродушными и штатскими. Мы изводили его вопросом, почему он пошел в армию, и наконец он сказал, что поступил так, "потому что боялся быть трусом"; также вероятно, что он, с его обычным смирением, счел армию подходящей для себя, потому что считал себя глупее остальных братьев».