Максим Чертанов - Дарвин

• Название: Дарвин
• Автор: Максим Чертанов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-235-03590-4

Он хотел знать все. Для чего кошке хвост? Снятся ли собакам сны? Какую цивилизацию могли бы создать пчелы? Поднимаются континенты или опускаются? Откуда взялась жизнь на Земле? Кто умнее, мужчины или женщины, и почему? Он разгадывал загадки природы, как Шерлок Холмс, и формулировал свои открытия поэтично, как Диккенс. Уже стариком, увенчанный всеми учеными регалиями мира, он робко писал коллеге: «Вы знаете так много, а я так мало, и я прошу у Вас милостыни, как нищий…» Он избегал публичных споров, за исключением случаев, когда это было очень важно для него, — а важно было и то, что Турция обидела Болгарию, и то, что сосед обидел лошадь. Об открытиях и о жизни этого удивительного человека подробно и увлекательно, опираясь исключительно на факты и документы, рассказывает автор.

---

В 1980-х годах астроном Ф. Хойл и физик Л. Спетнер заявили, что археоптерикс — «утка», созданная Оуэном, чтобы доказать правоту Дарвина. Учитывая взгляды Оуэна и их с Дарвином отношения, это был бред, а палеонтолог А. Черидж доказал, что археоптерикс настоящий. Но предком современных птиц он не является. Как сейчас считают, это потомок динозавров, но ветвь тупиковая, не оставившая потомков. Однако переходы от хищных динозавров к ящерохвостым птицам обнаружены. Нашли много динозавриков с перьями. (Перья могли помочь им бегать или скакать по веткам, как беличий хвост.)

В январе 1863-го Леонард уехал в Клэпхем. Джордж поступил в кембриджский Колледж Святого Иоанна, потом перевелся в Колледж Троицы. Фрэнсис решил стать врачом, он единственный из сыновей всерьез интересовался биологией. Бесси училась в Кенсингтоне. Взрослой стала Генриетта, путешествовала одна, читала Хаксли. Сыновья стали звать Дарвина не «папа», а «отец» — обиделся: «Зовите уж сразу собакой». Хорас на зиму остался дома, хотя Рид настаивал, что ему надо учиться. В феврале Дарвин с женой гостили у Эразма, побегали по концертам и выставкам. Писал «Изменения», 1 апреля закончил важную главу о наследственности, разболелся и хворал всю весну. То был период больших и страшных ученых битв.

В феврале вышла книга Лайеля «Древность человека». Анализируя геологические находки, автор доказал, что история человечества уходит в далекое прошлое; люди жили одновременно с ныне вымершими млекопитающими. Он отметил, что анатомически человек чрезвычайно близок к обезьяне: Хаксли прав, а Оуэн заблуждается. Но отклонил мысль о естественном происхождении человека. В природе есть «нематериальное начало», которое, хотя и «прослеживается до отдаленного прошлого органического мира», при возникновении человека «совершает скачок». О происхождении других живых существ он вообще ничего не сказал, о дарвиновском открытии упоминал вскользь: есть такая теория, что-то вроде Ламарковой. Дарвин воспринял это как предательство. Лайели собирались приехать в Дауни — Дарвин сказал Гукеру, что не знает теперь, как говорить с другом. Гукер, видимо, сделал намек Лайелю, тот нашел предлог и не приехал. 12 марта Дарвин отправил Лайелю письмо с упреками: не признавайте естественный отбор, черт с ним, но о происхождении видов-то надо было высказаться! А Лайель в ответ туманно рассуждал о «повышенной ответственности».

Тут подоспела книга Хаксли «Место человека в природе». Знаменитая обложка: цепь распрямляющихся силуэтов от гиббона до человека. С помощью данных эмбриологии, палеонтологии и анатомии Хаксли показал, что между человеком и остальной природой нет пропасти. По эмбриологическому развитию человек гораздо ближе к обезьяне, чем обезьяна к собаке; по строению черепа и скелета у него больше сходства с гориллой, чем у гориллы с гиббоном. Достижениями в области морали и культуры человек обязан в первую очередь речи, которая развилась естественным образом. Общность его инстинктов с инстинктами низших животных не принижает его, а возвышает, ибо он развил одни из этих инстинктов и обуздал другие.

Оуэн ринулся в бой. 21 февраля в «Атенее» он обозвал Лай-еля «клеветником». Уильям Карпентер опубликовал работу о примитивных зверьках фораминиферах («корненожках»): все они произошли от одного предка, 28 марта Оуэн раскритиковал его: корненожки ни от кого не произошли, а самозародились посредством «генеральной тенденции», а Карпентер слепо идет за Дарвином, «своим господином». Карпентер ответил, что у него нет господина и за Дарвином он не идет, а опровергает его, ибо факт, что корненожки живут давно и ни во что не превращаются, свидетельствует об ошибке Дарвина. Тот не выдержал, ввязался в перепалку: это по Ламарку корненожки обязаны прогрессировать, потому что в них якобы заложена какая-то там «тенденция», а сам он никогда ничего подобного не говорил, если они нашли нишу и она их устраивает, могут жить там хоть до посинения и даже деградировать, если окажется, что им это удобно.

Генри Бэйтс опубликовал книгу «Путешествие по Амазонке»: бабочки и птицы мимикрируют, и это подтверждает дарвиновское открытие: их организмы постепенно «обучились» этому, занимая нишу. «Атеней» отозвался: еще один дарвиновский прихвостень! Рецензию написал Б. Симанн, но авторство приписывали Оуэну. В споры ученых встрял Кинглси, написавший книгу для детей, где хвалил Дарвина, но происхождение видов объяснял по Ламарку. Зато он жестоко высмеял Оуэна. Тот ответил. В газете «Общественное мнение» 23 апреля появился фельетон с карикатурами: «Хаксли ссорился с Оуэном, Оуэн с Дарвином, Лайель с Оуэном, Фальконер с Оуэном и Грей с каждым». 10 мая Гукер попросил Дарвина больше не встревать: «для науки лучше вести дискуссии в кругу специалистов, а не перед публикой». Дарвин (в то время гостивший у Каролины в Лит-Хилл) ответил, что слушается — «ученому лучше влипнуть в грязь, чем в ссору». Промеж собой называли Оуэна гадюкой, сумасшедшим психом и так отвели душу. Одна радость: в марте немецкий геолог Ю. фон Хааст прислал Дарвину несколько номеров новозеландской газеты «Крайстчерч пресс». 20 декабря 1862 года в ней было опубликовано анонимное эссе в форме диалога: некий «Ф» спрашивает некоего «С», прочел ли тот книгу Дарвина и как она ему, а «С» отвечает, что книга «такая логичная и сухая, что прочесть ее очень тяжело».

«Ф»: «Проблема в Вас, а не в книге. Ваши научные знания так поверхностны, что Вы постоянно сталкиваетесь с терминами, которых не понимаете, и теряете интерес. Я признаю, что книга сложна и нужно трудолюбие, чтобы читать ее». «С»: научные книги холодны, и он предпочитает что-нибудь «написанное сердцем». «Ф» интересуется, какой все-таки вывод «С» сделал из книги. Тот говорит, что люди произошли от обезьян, обезьяны от лошадей «и так далее к воробьям и cinipedes (что это такое, черт их подери?)». «Ф»: «Так поняли книгу большинство людей, но это бессмыслица». «С»: «Как тогда надо ее понимать?» «Ф»: «Дайте мне книгу, и я буду читать ее Вам от начала до конца, ибо рассказать ее короче, чем сделал Дарвин, почти невозможно».

Но «С» настаивает, и «Ф» начинает пересказ: если кошки будут неограниченно размножаться, им не хватит еды, они конкурируют за еду, и выживают более здоровые или умные кошки. «С» замечает, что это очевидно и он согласен. «Ф» говорит, что это и есть борьба за существование: хуже приспособленные вымирают. «С»: «Вы, кажется, злорадствуете, высказывая это диавольское утверждение». «Ф»: «Злорадствую, не злорадствую, какая разница, если это правда? Если есть борьба, надо взглянуть ей в лицо. Вы не исправите природу, просто отрицая, что она бывает жестока. Мой сентиментальный друг, Вы предпочитаете ростбиф или жареного барашка?» «С» отмахивается — это не имеет отношения к делу — и продолжает: «Сие подрывает основы христианства; если эта теория верна, то грехопадения не было; либо падение, либо восхождение, а то и другое быть не могло». «Ф»: «Дорогой друг, я верю в христианство и верю Дарвину. Невозможность их примирения лишь кажущаяся и временная. Но учтите, что процесс их согласования не будет идти так: кусок от одного, кусок от другого. Это сложнее». Под конец «Ф» советует «С» перечитать книгу, но тот отвечает, что его, по правде говоря, не колышет, был его дальний предок обезьяной или нет; «и поскольку Дарвин не сказал мне ничего приятного, я не буду больше забивать им голову».

Забавный диалог понравился Дарвину, сам он так писать не умел. Уже отмечалось (и сам он знал это за собой), что при чтении до него «не сразу доходило»: он не заметил, что автор многое переврал и виды в его пересказе образовывались все-таки под действием «климата — пищи». Фон Хааст сказал, что эссе написал Сэмюэл Батлер, как выяснилось, внук Батлера, у которого учился маленький «Чаз» Дарвин. Это было приятно вдвойне.

Весной Дарвин опубликовал в «Вестнике Линнеевского общества» две статьи о диморфных цветках. Основная работа не шла. Известия о том, что его избрали почетным членом Прусской академии наук, Невшательского научного общества и Севернского клуба натуралистов, не радовали. В июне, Гукеру: «Я вял и подавлен и всех ненавижу». Летом было так худо, что он не мог ходить в оранжерею. Лежал в кабинете на диване и часами следил за ростками дикого огурца, которые прислал Грей. Они вели себя загадочно: за определенное время, от получаса до двух часов, верхушка каждой веточки описывала круг, потом отдыхала и начинала вращаться в обратную сторону. Никакой связи со светом эти движения не имели. Покойный Генсло говорил, что вьющимся растениям свойственна «тенденция расти по спирали». Но у Дарвина слово «тенденция» вызывало изжогу. Он попросил Гукера привезти разных вьюнов и засадил ими кабинет, они обвили шкафы, окна и стены. Садовник сказал, что они видят, за что цепляться. Гукеру: «Какими-то чувствами они обладают…» Накупил книг о вьюнах и погрузился в них. В конце июня выпал странный желтый дождь — Дарвин в тот день едва мог встать, но написал заметку об этом в «Хроники садовода». А через несколько дней отправил туда же письмо о капканах.