Владислав Зубок - Неудавшаяся империя: Советский Союз в холодной войне от Сталина до Горбачева

• Название: Неудавшаяся империя: Советский Союз в холодной войне от Сталина до Горбачева
• Автор: Владислав Зубок
• Издательство: Российская политическая энциклопедия
• Жанр: История
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-8242-1543-1

Книга профессора истории Университета Темпл (США) Владислава Зубока посвящена изучению мотивов и интересов Советского Союза в холодной войне. На ее написание повлияли новые источники и методологические находки: автор использовал большой массив ранее не доступных архивных документов — от записей, сделанных на заседаниях Политбюро, шифротелеграмм, которыми обменивались руководители компартий, до мемуаров бывших коммунистических лидеров и интервью с их помощниками, дипломатами, разведчиками и военными.

Книга предназначена историкам, политологам, преподавателям и студентам, всем интересующимся историей международных отношений СССР.

---

Во время бесед с югославскими, болгарскими коммунистами и коммунистами других стран Сталин с удовольствием облачался в мантию «реалиста», чтобы преподать урок-другой своим неопытным младшим партнерам. В январе 1945 г. кремлевский вождь поучал югославских коммунистов: «В свое время Ленин не мечтал о таком соотношении сил, которого мы добились в этой войне. Ленин считался с тем, что все будут наступать на нас, и хорошо будет, если какая-либо отдаленная страна, например Америка, будет нейтральной. А теперь получилось, что одна группа буржуазии пошла против нас, а другая — с нами»{95}. Несколькими днями позже Сталин повторил ту же мысль в присутствии тех же югославов и бывшего главы Коминтерна Георгия Димитрова. В записи Димитрова он дополнил эту мысль пророчеством: «Сегодня мы сражаемся в союзе с этой группой буржуазии против другой, а в будущем мы будем сражаться и против этой группы»{96}.

Выдавая себя перед своими приверженцами за осторожного «реалиста», Сталин обозначал и пределы того, что советская армия сможет сделать для коммунистов в Центральной Европе и на Балканах. Когда Василь Коларов, болгарский коммунист, работавший вместе с Георгием Димитровым над созданием просоветской Болгарии, предложил присоединить прибрежную часть Греции к Болгарии, Сталин ответил на это отказом. Молотов вспоминал позже: «Невозможно было….Я посоветовался в ЦК [т. е. со Сталиным], мне сказали, что не надо, не подходящее время. Пришлось помолчать. А Коларов очень напирал на это»{97}. Примерно так же Сталин отреагировал на надежды греческих коммунистов на то, что Красная армия поможет им прийти к власти в Греции: «Они ошибались, считая, что Красная армия может дойти до Эгейского моря. Мы не можем этого сделать. Мы не можем послать наши войска в Грецию. Греки совершили глупость». В другом документе Сталин добавил: «Если бы Красная армия туда пошла, конечно, там картина была бы иная, но в Греции без флота ничего не сделаешь. Англичане удивились, когда увидели, что Красная армия в Грецию не пошла»{98}. Сталин предпочел в этом пункте соблюдать «процентное соглашение» с Черчиллем, согласно которому Греция оставалась целиком в сфере влияния Великобритании. Кремлевский вождь решил, что будет «глупой ошибкой» выступить против Великобритании в Греции, пока Советский Союз не закрепил за собой другие завоеванные им позиции. Существовали приоритетные задачи, для решения которых требовалась поддержка британского правительства или, по крайней мере, его нейтралитет. Сталину нежелательно было раньше времени ссориться с одной из держав, входивших в союзную ему «группу буржуазии». Подобная тактика «услуги за услугу» прекрасно себя оправдала: в течение месяцев, вплоть до своей отставки в августе 1945 г., Черчилль воздерживался от публичной критики Советского Союза за его нарушения ялтинских принципов в Румынии, Венгрии и Болгарии.

Весной 1945 г. превосходство Сталина над его западными партнерами в ведении международных дел казалось несомненным. Советская армия, действуя совместно с югославскими, болгарскими и албанскими коммунистами, вихрем прошлась по Балканам. Много лет спустя Молотов с удовольствием вспоминал: «Тут-то они просчитались. Вот тут-то они не были марксистами, а мы ими были. Когда от них пол-Европы отошло, они очнулись. Вот тут Черчилль оказался, конечно, в очень глупом положении»{99}. В этот момент самомнение и амбиции Сталина достигли апогея. Советский народ и руководство страны еще праздновали окончание войны, а Сталин уже вовсю занимался строительством «социалистической империи».

Строительство империи

Нет сомнений, что Сталин любой ценой намеревался удержать Восточную Европу в советских тисках. Кремлевский вождь рассматривал территорию Восточной Европы и Балкан сквозь призму своих стратегических замыслов — как возможную буферную зону перед западными границами СССР. В XX в. силы Европы вторглись в Россию с Запада дважды — в ходе двух мировых войн. Учитывая это, сама география Европы предписывала кремлевскому руководству контроль над двумя стратегическими коридорами: один — через Польшу в Германию, в самое сердце Европы, другой — через Румынию, Венгрию и Болгарию на Балканы и в Австрию{100}. Вместе с тем речь шла не просто о геополитических планах. Беседы Сталина с зарубежными коммунистами раскрывают идеологическую составляющую того, как он понимал безопасность. Сталин исходил из того, что страны Восточной Европы можно удержать в сфере влияния Москвы только в том случае, если в них со временем будет создан новый общественно-политический порядок по образу и подобию Советского Союза{101}.

Для Сталина два аспекта советской политики в Восточной Европе — построение системы безопасности и установление там нового строя — являлись сторонами одной медали. Вопрос заключался в том, как добиться выполнения обеих задач в оптимальном режиме. Некоторые советские руководители, среди них Никита Хрущев, надеялись, что после войны вся Европа может стать коммунистической{102}. Сталину этого тоже хотелось, но он знал, что баланс сил для этого не достаточно выгоден. Он был убежден: пока американские и британские войска находятся в Западной Европе, у французских или итальянских коммунистов нет ни малейшей надежды на приход к власти. Кремлевский «реалист» был намерен как можно дольше сохранять сотрудничество в рамках Большой тройки и выжать из своих временных капиталистических союзников максимум возможных уступок. Оптимальным сценарием для Сталина было бы, если бы конфликт между СССР и западными союзниками из-за Восточной Европы не разразился слишком рано и не разрушил преждевременно сотрудничество великих держав.

Именно поэтому, как вспоминал Молотов, в феврале 1945 г. на Ялтинской конференции Сталин придавал огромное значение «Декларации об освобожденной Европе». Рузвельт при разработке этого документа стремился учесть опасения американцев польского происхождения и других выходцев из Восточной Европы, критиковавших президента за сотрудничество со Сталиным. В Ялте Рузвельт продолжал считать, что США сможет добиться большего от Сталина, обращаясь с ним как с партнером, несмотря на репрессии советских властей в Восточной Европе. Кроме того, президент надеялся, что подпись Сталина на декларации будет удерживать советские власти от явного насилия, особенно в Польше{103}. Сталин, со своей стороны, расценил подписание декларации как косвенное признание Рузвельтом права Советского Союза на зону влияния в Восточной Европе. Американский президент уже признал советские стратегические интересы на Дальнем Востоке. Молотов был обеспокоен тем, что американский проект декларации содержал формулировки, которые предполагали присутствие союзных представителей на территории стран, оккупированных Красной армией, а также демократическое самоопределение этих стран. Сталин ответил: «Ничего, ничего, поработайте. Мы можем выполнять потом по-своему. Дело в соотношении сил»{104}. Советский вождь рассчитывал, что сохранение сотрудничества с США не помешает, а скорее поможет ему в осуществлении его целей.

Советский Союз и его коммунистические соратники в Восточной Европе действовали по двум направлениям. Первое, широко афишируемое, направление — общественно-политические реформы, уничтожение традиционных имущих классов (многие представители этих классов уже бежали из стран, занятых советскими войсками, опасаясь репрессий и обвинений в сотрудничестве с нацистской Германией), раздача земель крестьянам, национализация промышленности, а также создание многопартийной парламентской системы. Все это в советском лексиконе получило название «народной демократии». Второе, негласное, направление — аресты и репрессии, подавление вооруженного подполья, деятельность советских органов безопасности и армейских структур по строительству институтов власти, которые позднее могли бы вытеснить многопартийную «народную демократию» и подготовить установление коммунистических режимов советского образца. В рамках второго направления советские агенты внедрялись в руководство служб безопасности, полиции и вооруженных сил, просоветские лица и коллаборационисты ставились на ключевые позиции в политических партиях. Одновременно политические активисты и журналисты, которые придерживались некоммунистических и антикоммунистических взглядов, всячески дискредитировались и устранялись из политической жизни, а позднее и ликвидировались физически{105}.

Сталин намечал общие контуры этой политики и ее детали во время личных встреч и в шифрованной переписке с коммунистами Восточной Европы, а также через своих помощников. Ежедневный контроль над осуществлением политических предписаний был возложен на людей из сталинского окружения: Андрей Жданов действовал в Финляндии, Клемент Ворошилов — в Венгрии и Андрей Вышинский — в Румынии. В партийном аппарате на них смотрели как на «проконсулов» в новых имперских владениях{106}. В Восточной Европе «проконсулам» и другим советским должностным лицам помогали советские военные власти, органы безопасности, а также коммунисты-экспатрианты, многие из них еврейского происхождения, прибывшие в свои родные страны из Москвы в арьергарде Красной армии{107}.