Николай Нароков - Могу!

• Название: Могу!
• Автор: Николай Нароков
• Издательство: Дружба народов
• Жанр: Современная проза
• Год: 1991
• ISBN: 5-285-00120-Х

Советскому читателю пока знаком лишь один роман Николая Владимировича Нарокова (1887–1969), известного писателя русского зарубежья, — «Мнимые величины». Без сомнений, и роман «Могу!» будет воспринят у нас с не меньшим успехом. Порукой тому служит мастерская зарисовка автором ситуаций, характеров и переживаний персонажей, которые захватывают и держат читателя буквально с первой до последней страницы.

---

— Нет, ничего! — слабо заверила его Юлия Сергеевна. — Я справилась! Не упала, как видите, на ногах еще стою…

Она опять улыбнулась своей бледной улыбкой.

— Еще стоите на ногах? Это хорошо!

Ив обвел глазами комнату. Юлия Сергеевна видела, что он говорит не то, что ему надо, а только готовится и подбирается. И все с той же беспокойной тревогой ждала, когда он начнет говорить то, для чего приехал.

Она раза два мельком взглянула на него, и оба раза ей показалось, будто Ив был не такой, каким она его видела всегда. В нем не было его обычной угрюмости, не было холодной замкнутости и давящего взгляда. И голос был тоже не такой, какой всегда был раньше. В голосе не было хмурого безразличия, и он не был похож на тяжелую глыбу, а, наоборот, даже мягкие, даже теплые нотки звучали в нем. Если бы Юлия Сергеевна прислушивалась пристальнее, она, может быть, услышала, что эти нотки неуверенны, неискренни, а потому фальшивы. Но она не замечала фальши, а простодушно верила и слегка недоумевала: изменился ли Ив, или он всегда был такой, а она не замечала этого раньше? Она еще раз взглянула на него, и он, поймав ее взгляд, улыбнулся ей. И вот эта неожиданная улыбка, которая так не вязалась с ее обычным представлением об Иве, обманула ее. «А он, вероятно, не такой плохой человек, как мне казалось!» — непроизвольно подумала она и вспомнила, как Софья Андреевна много раз уверяла ее, что Ив мягок, отзывчив и добр, что он любит помогать людям даже тогда, когда они не просят помощи. «Неужели так? Неужели он в самом деле такой?» Вспомнила и то, как Георгий Васильевич тоже говорил ей, что о Иве нельзя судить по внешности, что он, вероятно, хороший человек и что с ним приятно иметь дела. «Как это странно! Как это странно!» — несколько раз повторила она себе, невольно волнуясь, но все же чего-то опасаясь.

Ив побарабанил пальцами по колену, посмотрел на Юлию Сергеевну и поправился в кресле. Было похоже, что он собирается переменить разговор и начать говорить о том нужном, ради чего приехал. Юлия Сергеевна подметила это движение, и опять прежняя тревога зашевелилась в ней. «Вот сейчас он скажет!»

— Я, Юлия Сергеевна, — заговорил он, — приехал к вам по важному делу. По такому важному, что важнее его у вас сейчас ничего быть не может. И мне надо говорить с вами о том, о чем никто с вами говорить не будет, и никто вам того не скажет, что я скажу. Конечно, говорить мне будет трудно, а вам будет еще труднее слушать меня, но тут уж ничего не поделаешь. Надо! Потому что я буду говорить для вашей же пользы. Даже больше: для вашего спасения! Что вы так посмотрели на меня? Да, да! Для спасения! Это я, ничуть не преувеличивая, говорю. Разве такой человек, как я, может на словах преувеличивать? Я не балаболка, Юлия Сергеевна, даром слов не бросаю, вы ведь меня знаете.

Он говорил тяжеловесно и немного сурово, но вместе с тем дружеское простодушие звучало в его голосе. Юлия Сергеевна слышала это простодушие и, не понимая его, была готова поверить ему. Но то смутное, что было в ней всегда, когда она говорила с Ивом или только думала о нем, неясно зашевелилось, предостерегая ее. Она растерянно посмотрела.

— Я буду говорить, — продолжал Ив, — а вы меня не перебивайте. Дослушайте до конца. А когда дослушаете, тогда поступайте, как знаете: захотите бить меня, — бейте! Захотите прогнать, — прогоняйте! Но дослушайте до конца. Хорошо?

— Вы меня пугаете! — через силу заставила себя улыбнуться Юлия Сергеевна. — Вы что-то страшное хотите сказать? Да?

— Гм!.. Страшное? Может быть, даже и страшное. Но пугаться вам все же не надо, потому что я все уже обдумал и все предусмотрел. И если страшное тут и есть, то его, будем так говорить, нет. Оно заранее предусмотрено и уничтожено. Я ведь такой! — уверенно похвастался он. — Я уж несколько дней обо всем этом думаю, но не говорил вам, потому что у меня не все еще готово было. Я, может быть, и сегодня не стал бы говорить, но… нельзя! Время уже не терпит, оно уж к концу пришло, и мы с вами можем опоздать!

— Как опоздать? Почему время не терпит? — испугалась и заволновалась Юлия Сергеевна.

— Сейчас узнаете. Вот когда я все скажу, тогда вы все и узнаете. Можно мне говорить?

— Да… Да, говорите!

— Юлия Сергеевна, буду говорить о самом тяжелом для вас: об этом убийстве. Вы ведь знаете: в нем обвиняют Виктора. Не станем сейчас говорить, справедливо или несправедливо такое обвинение, но оно есть. И если бы дело было только в одном Викторе, то было бы ясно, что надо делать: надо пригласить хорошего адвоката и ждать суда. Но получилось так, что этого мало, потому что дело обстоит хуже. Значительно хуже!

— Хуже? Чем хуже?

— Сейчас скажу. Вы ведь знаете, я — богатый человек, а у богатых людей есть такие возможности, каких у других людей нет. Вот такие возможности есть и у меня, а поэтому я знаю то, чего никто не знает. Следствие ведется, конечно, в полной тайне, но золотой ключ всякий тайник может открыть! — усмехнулся Ив. — Вот и мой тоже… открыл! А открыл он нехорошее. Что именно? А то, что у следователя есть еще одно подозрение. Он подозревает Виктора, это само собою, но он подозревает и еще одного человека.

— Ко… кого же? — замирая, пролепетала Юлия Сергеевна.

— Вас.

Юлия Сергеевна похолодела. Это слово прозвучало чудовищно. Было ли оно неожиданно? Чувство своей вины охватило ее чуть ли не в ту же минуту, когда она узнала об убийстве, и угнетало ее весь этот месяц. «Во всем виновата я!» Но вина ощущалась только внутренне, только как нравственное преступление, как ее большой грех перед Георгием Васильевичем и перед собою. Но ни разу во все эти дни не возникало в ней и тени опасения: является ли она участницей убийства? Нравственная ответственность мучила ее своей строгостью и справедливостью, но даже в минуты отчаянья, даже в минуты слабости, когда она была готова поверить в виновность Виктора, она не думала, будто она хоть чем-нибудь причастна к делу убийства. Виновна во многом, виновна во всем, но не в убийстве.

Слово Ива ударило страшным ударом. Но — странное дело! — она не удивилась, не возмутилась и даже не испугалась, а только похолодела. Неясным чувством она услышала в этом обвинении что-то законное, чуть ли не справедливое, такое, какое имеет право быть. И она, не подумав еще ничего, ничего не проверив в себе, приняла это обвинение, подчинившись ему. Ей даже казалось потом, что пока Ив еще не сказал — «Вас!» — она уже знала, что именно это слово он скажет. Не что иное, а именно это слово.

— Но… Но… Как же? — с расширившимися глазами инстинктивно попробовала она возражать и сопротивляться.

Ив встал с кресла и подошел ближе.

— Я знаю, — сказал он, стараясь говорить душевно и сердечно, — что вам не под силу слышать это. Я был бы рад пощадить вас и молчать. Но я ваш искренний друг, и молчать я не имею права. Надо говорить, надо думать и надо действовать. Верите вы мне?

— Да, да… Говорите! Да!

— Я уже многое передумал. Кажется, я передумал все, что можно и нужно. Видите ли, об этом подозрении следователя я узнал четыре дня назад, и все эти четыре дня я думал. Подозрение, конечно, нелепое, но будем смотреть правде в глаза. Я не хочу называть вещи своими именами, но вы умны и, конечно, понимаете, что если Виктор, по мнению следователя и прокурора, мог быть заинтересован в смерти Георгия Васильевича, то… то не он один мог быть заинтересован в этом. Нет, не я это говорю, — спохватился и заверил он. — Но это могут говорить и уже говорят другие люди. Ведь факты убедительны даже тогда, когда они лгут. А факты в этом деле есть. Не заставляйте меня перечислять их, но согласитесь, что факты в этом деле есть. И те, которые касаются Виктора, и те, которые могут касаться вас. Подозревать вас — несправедливо, нелепо и оскорбительно, но надо признать, что основания для подозрения есть. Основания, конечно, ошибочные, — торопливо перебил он себя, — в них нет ни капли правды, но они правдоподобны. А правдоподобие часто бывает убедительнее правды. Вы понимаете, что я говорю? Вы все понимаете?

— Говорите… Да, говорите!

— Виноват Виктор или не виноват, я не знаю и знать не хочу. А вот то, что вы ни в чем не виноваты, для меня несомненно, этому вы верьте. Но я разумный человек, а поэтому для меня несомненно и другое: ваша виновность в глазах других людей может показаться правдоподобной. Конечно, у вас есть неопровержимое алиби, ведь вы в ту ночь были в Канзас-Сити. Но речь идет не о вашем участии в убийстве, а о вашем соучастии. Предполагают, что вы о нем знали заранее, сами даже подстрекали на него и, может быть, выработали план. Глупо? — выкрикнул он. — Да, глупо и подло, но… правдоподобно! И этого достаточно. Впереди — арест, следствие, суд… На суде вас могут оправдать, но могут и обвинить. Пусть вас даже оправдают, все равно вам придется пройти через такое тяжелое, что… А если не оправдают? Что тогда? Тюрьма на многие годы и клеймо на всю жизнь. Это — правда, и нечего от нее прятаться.