Борис Четвериков - Котовский. Книга 2. Эстафета жизни

• Название: Котовский. Книга 2. Эстафета жизни
• Автор: Борис Четвериков
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1968

Вторая книга романа «Котовский» — «Эстафета жизни» завершает дилогию о бессмертном комбриге. Она рассказывает о жизни и деятельности Г. И. Котовского в период 1921–1925 гг., о его дружбе с М. В. Фрунзе.

Бориса Дмитриевича Четверикова мы знаем также по книгам «Сытая земля», «Атава», «Волшебное кольцо», «Бурьян», «Малиновые дни», «Любань», «Солнечные рассказы», «Будни», «Голубая река», «Бессмертие», «Деловые люди», «Утро», «Навстречу солнцу» и другим.

---

Гостиница была не из образцовых, но старалась быть не хуже других. В номерах пахло керосином и невыветрившимся табачным дымом. В ресторане при гостинице кормили плохо и дорого. Зато здесь было от всего близко: от театра, где ставились и Чехов, и мелодрама «За монастырской стеной», от вокзала, наполненного круглые сутки гамом и шумом, и от квартиры Фрунзе, к которому, собственно, и приезжал Григорий Иванович по делам или просто чтобы повидаться.

Митюшка был невероятно белобрыс, даже ресницы у него были, как у теленка, белые, а космы на голове, никак не поддававшиеся гребенке, походили на овсяный сноп в сильный ветер.

— Митюшка! Одна нога здесь, другая там! Газеты в киоске на углу! Быстренько!

— Мить! Пива! Две! Жигулевского!

— Митрий! Сроду тебя не дозваться! Покличь буфетчика, знаешь? В семнадцатый! Водки пусть еще принесет. Не хватило.

И Митюшка мчался опрометью в киоск на углу, в семнадцатый на втором этаже, на почту и во множество других самых неожиданных и невероятных мест. Он спешил, во-первых, потому, что хотел быстро выполнить поручение, во-вторых, потому, что было как раз самое интересное место в книге, которую он в это время читал. Он всегда читал, как только выгадывалась минутка затишья. Книги добывал всюду. Выпрашивал у жены буфетчика, у нее были исключительно трогательные переводные романы. Брал в библиотеке, где молоденькая библиотекарша Таисия Федоровна сама подбирала ему, что читать. Многие, уезжая, оставляли в номере книги, журналы, чтобы не везти лишней тяжести, — это тоже поступало в распоряжение коридорного. Митюша не читал, а проглатывал все, что удавалось раздобыть.

Вот эта страсть мальчугана к чтению и привлекла к нему внимание Котовского.

— Что это у тебя?

— «Суд идет». Ух и интересно! Не читали? Про Леньку Пантелеева! Про налетчика!

На следующий день Григорий Иванович застал его за чтением стихов Крайского. Крайского сменил Гоголь. Потом «Серебряные коньки» Доджа. Потом географический этюд «Почва и ее история». Потом «Королева Марго». Потом Блок… Невероятная смесь! Читает все, что попадет в руки! И где же ему во всем разобраться, все осмыслить?

В один из приездов Котовский застал Митюшку в слезах.

— Разве вы не знаете? Короленко умер, в Полтаве! Тот самый, который «Слепого музыканта» написал! И как это позволяют, чтобы писатели умирали? Неужели не найдется кого, чтобы умирать?

В другой раз Котовский узнал, что швейцар гостиницы — горький пьяница — угощает Митюшку:

— Ты кто есть? Коридорный. А коридорным по штату положено пить еще со времен Адама.

«Ох, пропадет парень! — с горечью думал Котовский. — А ведь есть в нем искра…»

Как-то он натолкнулся на Митюшку, мчавшегося по улице во весь опор.

— Куда?

— Из шестого номера велели барышень прислать.

— Постой, каких еще барышень?

— Каких! Ну, таких… обыкновенных.

— Вот что, Митя. Погоди, не спеши, разговор будет серьезный. Ты откуда родом? Беженец из Галиции? Понятно! Отец с матерью у тебя есть? Не имеется? В гостинице не нравится? Вижу. А учиться хочешь? Хочешь человеком стать? Так слушай, малец, мою резолюцию. Завтра я возвращаюсь домой поездом в семь пятнадцать. И тебя захвачу. Поедешь? Сначала мы тебя в порядок приведем, вон какая на тебе рубаха и вообще — вихры, например. С осени отдадим на рабфак. Решено и подписано?

…Ольга Петровна ничуть не удивилась. Не впервые Григорий Иванович подбирал заброшенных, несчастных ребятишек, растил их и выводил в люди.

— Вот тебе еще один сын, — сказал он жене по приезде. — Голодный, поди. Прежде всего накормить надо. Понимаешь, нельзя было его так оставить — что бы из него получилось? В жизни каждого человека бывает момент, когда он останавливается на распутье и не знает, что выбрать. Вот тут-то и надо вовремя подоспеть.

— Ясно, — спокойно отозвалась Ольга Петровна.

Опытным глазом осмотрела Митюшку и определила:

— Начнем с бани. А смену белья конфискуем из запасов Григория Ивановича.

И стало у Котовских одним членом семейства больше.

3

Насчет «запасов» Григория Ивановича было сказано слишком громко. Запасов, собственно говоря, не было. Из года в год шло неравное состязание: Ольга Петровна выкраивала, мудрила, совещалась с начальником снабжения Гусаревым, а позднее, в корпусе, с интендантом Верховским, но все ее усилия разбивались о беспечность Григория Ивановича.

Особенно переживала Ольга Петровна, когда он отдал отличные, мастерски сшитые, совершенно новые, ненадеванные сапоги.

Известно, что сапоги — гордость кавалериста. Красивые сапоги заветнейшая мечта. Это все равно что лента для девушки, «совсем как настоящий» пистолет для мальчишки или трубка вишневого дерева для заядлого курильщика.

И вот после долгих хлопот Ольге Петровне удалось сшить для мужа роскошные, с козырьком, на каблуках сапоги — не сапоги, а загляденье. Котовский был в восторге. Щупал, мял, примерял сапоги, прохаживался по комнате. Решил обновить их в Октябрьские праздники.

Но тут пришел к Котовскому жалкий, оборванный, исхудалый незнакомец, страшное существо, на которое и смотреть-то было мучительно. Оказывается, белый офицер, перешедший на сторону красных. Явление довольно обычное. Перебежчиков проверяли в Чека и отпускали на все четыре стороны. Но человек оказался не у дел, не мог найти ни пристанища, ни заработка, дошел до побродяжничества, после долгих скитании набрел на Котовского и поведал ему свою печальную историю.

С работой вопрос решен был моментально: Котовский направил просителя делопроизводителем в корпусной совхоз.

— Но как же вы в таком виде явитесь на работу? Знаете что, примерьте-ка вот этот френч. Гм, пожалуй, подойдет. Как ты считаешь, Леля? Только вот на ногах у вас ничего нет… Идея! Наденьте-ка мои сапоги! Впору?

С потерей френча Ольга Петровна еще кое-как примирилась. Но когда она увидела, что будущий делопроизводитель засовывает ноги в шикарные сверкающие сапоги Григория Ивановича, стоившие ей стольких волнений, хлопот и расходов, у нее захолонуло сердце. А что она могла сказать? «Не давай»?

Правда, юноша долго отказывался, уверял, что он «что-нибудь придумает», что в крайнем случае предпочел бы не такие новые, не такие великолепные сапоги, как эти, а что-нибудь похуже…

— А почему похуже? — возразил Котовский. — Надо, чтобы все было получше, а не похуже. Не жмут? Ну и хорошо. И потом, согласитесь, мне все-таки легче достать сапоги!

— Чем я смогу отблагодарить вас за чуткость и заботу?

— Честным трудом на благо советского народа! — ответил Котовский.

Ольга Петровна молча, с отчаянием смотрела, как этот человек преспокойно уходил, солидно поскрипывая великолепными сапогами.

Когда Ольга Петровна и Григорий Иванович остались одни, наступило неловкое молчание. У Ольги Петровны не поворачивался язык, чтобы упрекнуть мужа. А Григорий Иванович понимал, что заслужил в какой-то мере ее упреки, понимал и то, что ей — такой бескорыстной, щедрой! — не сапог жалко, а жалко забот, нежности, которые вложены были в эти злосчастные сапоги. Ведь даже сапожник и тот, узнав, что сапоги шьются для Котовского, превзошел себя, каждый шов делал с любовью и преданностью… Все это так, но ведь и его, Котовского, надо понять. И конечно, она поймет, он это твердо знает…

Григорий Иванович заговорил первым:

— Расстроил я тебя?

— Нет, отчего же.

— Верно. Сапоги, Леля, даже самые добротные, — все-таки мелочь. Как ты думаешь, Леля?

— Тебе-то мелочь. А знаешь, как это трудно?

— Знаю! Но ведь нельзя, Леля. Ты это чувствуешь? Есть такие моменты, когда не следует задумываться, а следует поступать. Например, в бою. Задумайся на секунду — и твое раздумье будет стоить тебе жизни.

— Да сейчас-то не бой, надеюсь?

— Бой. Бой ни на минуту не прекращается. А мы сражаемся-то за что? За справедливость. За человека. Как ты думаешь, Леля?

— Гриша, но согласись, что сапоги…

— Что сапоги?

— Я понимаю твою мысль. И все, что ты говоришь, — бесспорно. Но посмотри, в какие высокие материи ты заехал. Ведь сапоги все-таки остаются только сапогами, не больше не меньше. И вполне понятно, что я огорчена… Чуточку, но огорчена. И ты должен меня понять… Это так просто, житейски просто, Гриша.

— Ты не помнишь, был у нас такой в бригаде… Попов, кажется… Или Павлов… Высокий такой, с пышными бровями…

— Ну и что же?

— У нас, ты знаешь, трусы в бригаде не водились. А тут наскочили на нас петлюровцы, а он в бане спрятался. «Что ж ты, говорю, такой-сякой, подкачал? Твои товарищи на врага, а ты в кусты?» — «Я, говорит, товарищ командир, за революцию в огонь и в воду. А тут что? Разве какое решающее сражение? Стычка пустяковая! И без меня справятся, а я сдуру буду голову в петлю совать!»