Клиффорд Саймак - Исчадия разума

• Название: Исчадия разума
• Автор: Клиффорд Саймак
• Жанр: Научная Фантастика

В романе классика фантастической литературы Клиффорда Саймака журналист Хортон Смит оказывается в мире, порожденном фантастическими мыслями человека. Он попадает в реальное прошлое и мистическую среду, где живут герои книг, мультфильмов и комиксов. В силу сложившихся обстоятельств ему приходится стать посредником между Дьяволом и Человеческим сообществом.

---

Если эволюция представляет собой, как принято думать, беспрерывный процесс, направленный на то, чтобы привести жизнь в соответствие с изменениями окружающей среды, помочь ей совладать с ними, тогда этот новый гибкий, изменчивый род жизни означает, что эволюция близка к своему высшему достижению и окончательной, неоспоримой победе. Потому что жизнь, в основе своей не материальная, но способная, по крайней мере теоретически, принять любую материальную форму, может мгновенно приспособиться к любому окружению, справиться с любой экологической средой.

Какую же цель преследует эта новая жизнь? – задал я себе вопрос, лежа на поле битвы при Геттисберге в окружении мертвецов (можно ли назвать их мертвецами?). Но, коли на то пошло, наверное, слишком рано искать в проявлениях этой жизни осознанную цель. Орды голых плотоядных обезьян, шастающие по Африке два с чем-нибудь миллиона лет назад, разумному наблюдателю со стороны показались бы лишенными осознанной цели в еще большей степени, чем диковинные обитатели этого мира.

Я снова поднялся на ноги и побрел вверх, мимо рощицы, мимо разбитой пушки – теперь мне было видно множество таких разбитых пушек, – и в конце концов поднялся на гребень и заглянул на его противоположный склон.

Представление все еще не кончилось. На самом склоне, на юг и на восток от него искрились костры, издали доносились звяканье упряжи и скрип повозок, а, может быть, пушек на марше. Где-то на отшибе, в районе Круглых вершин, заревел мул.

А надо всей сценой навис полог сверкающих летних звезд, и это, вспомнилось мне, явная ошибка в сценарии, поскольку после последней атаки на злосчастный склон обрушился сильный дождь и кое-кто из раненых, не способных передвигаться, не сумел отползти от вздувшегося ручья и захлебнулся. Это так и окрестили – «пушечная погода». Военные подметили, что вслед за жестоким сражением часто поднимается буря, и уверовали, что можно спровоцировать дождь артиллерийской канонадой.

Весь ближний склон был помечен темными бесформенными контурами мертвых солдат, попадались и мертвые лошади, но, удивительное дело, раненых словно не было совсем. Они не выдавали себя ни звуком, не было ни стонов, ни рыданий, неизбежных после каждой битвы, и уж тем более не было надрывных криков людей, обезумевших от боли. Не приходилось сомневаться, что раненых никак не могли успеть подобрать и вынести с поля битвы всех до одного слишком мало времени прошло, – и я усомнился, были ли здесь вообще раненые, не был ли исторический сценарий подвергнут цензуре, вычищен таким образом, чтобы раненых не осталось.

Достаточно было чуть вглядеться в смутные фигуры, распростертые на земле, чтобы ощутить исходящие от них безмолвие и покой, величие смерти. Никто не застыл неестественно и конвульсивно, все лежали в достойных позах, будто просто прилегли и заснули. Не было следов агонии и смертных мук. Даже лошади и те были лошадьми, прилегшими отдохнуть. Не было тел, вспухших от газов, не было нелепо вывернутых ног. Поле битвы в целом было учтивым, аккуратным, дисциплинированным и, пожалуй, слегка романтичным. Ясно было, что и здесь вмешались редакторы – и, наверное, не столько редакторы этого мира, сколько моего собственного. Именно такой воображали себе войну те, кто жил в эпоху Геттисберга, именно такой она осталась в памяти поколений, когда годы постепенно содрали с нее наслоения грубости, жестокости, страха, набросили на события плащ благородства и превратили войну в сагу о войне.

Я понимал, что действительность была другой. Я понимал, что на самом деле все происходило не так. И тем не менее, когда я стоял на гребне, я почти забыл, что это всего лишь спектакль, ощутил величие бранной славы и предался чувству овеянной величием меланхолии.

Мул поорал и затих, и у одного из костров завели песню. Рощица у меня за спиной зашелестела листьями. Вот он, Геттисберг, – подумал я. Я ведь был здесь в иное время, в ином мире (или теперь попал в иной мир, каков бы он ни был и какие бы чуждые силы им ни управляли), стоял на этом самом месте и старался представить себе, как все это выглядело сто лет назад, – и вот я вижу, вижу своими глазами, по крайней мере, какую-то часть минувшего.

Я принялся спускаться с холма, когда услышал голосок, окликнувший меня по имени:

– Хортон Смит!

Я поспешно обернулся на оклик, но в первую секунду не разглядел говорящего. Потом я увидел его – он уселся на сломанном колесе разбитой пушки. Я различил только его силуэт – заостренную головку, накрытую копной волос, и уши-кувшинчики. Впервые за все эти дни он не прыгал в кипучей ярости, а сидел смирненько, словно и впрямь на насесте.

– Опять ты, – отметил я вслух. – Чего явился?

– Вы прибегли к помощи дьявола, – заявил рефери. – Вы снова поступили нечестно. Схватку с Дон Кихотом не следовало засчитывать в принципе, и только с помощью дьявола можно было уцелеть под канонадой…

– Допустим. Допустим, мне действительно помогал дьявол. Ну и что из того?

– Вы признаете это? – возбужденно переспросил он. – Признаете, что прибегли к его помощи?

– Ничего я не признаю, – ответил я. – Это ты утверждаешь так, а я просто не в курсе. Дьявол даже не заикался о том, что собирается мне помочь.

Он удрученно сник.

– Тогда, как видно, ничего не попишешь. Трижды испытан – заговорен. Таков закон, и я не вправе подвергнуть его сомнению, хотя, – добавил он зло, – очень хотелось бы. Вы неприятны мне, мистер Смит. Вы мне весьма неприятны.

– Вот уж чувство, – ответил я, – которое я разделяю.

– Шесть раз! – взвыл он горестно. – Это аморально! Это немыслимо! Никто никогда не выдерживал даже трех раз!..

Подойдя поближе к пушке, на которой он восседал, я смерил его откровенно ехидным взглядом.

– Если тебе от этого станет легче, – высказался я наконец, – сообщаю, что я не вступал в сделку с дьяволом. Я просил его замолвить за меня словечко, но он дал мне понять, что не может выполнить мою просьбу. Он сказал, что правила есть правила и не в его власти их изменить.

– Если мне станет легче! – завопил монстренок, пыхтя от негодования. – С чего это вам вдруг заботиться, чтобы мне стало легче! По-моему, это новый трюк. Еще один грязный человеческий трюк!

Я резко развернулся на каблуках и бросил:

– А пошел ты!..

И впрямь, чего ради блюсти вежливость с этим чучелом?

– Мистер Смит! – бросил он мне вдогонку. – Мистер Смит! Ну пожалуйста, мистер Смит!..

Я продолжал решительно спускаться с холма, не обращая на его призывы никакого внимания.

Слева от себя я заметил белеющий силуэт фермы, а вокруг нее ограду из кольев, такую же белую, но частично порушенную. В окнах горел свет, на дворе били копытами привязанные кони. Вероятно, это был штаб генерала Мида, и вполне возможно, что сам генерал сейчас находился в штабе. Подойди я поближе, я бы мог, наверное, мельком увидеть его. Но я не подошел, а продолжал спускаться с холма. Потому что этот Мид не был настоящим Мидом – и ферма не была настоящей фермой, а разбитая пушка пушкой. Все это оставалось грубой подделкой, хотя и очень вещественной, настолько вещественной, что там на гребне я на мгновение ощутил дыхание подлинной истории, настоящего поля битвы.

Теперь до меня со всех сторон долетали невидимые голоса, а иной раз и звук шагов. Время от времени я даже смутно различал фигуры людей, перебегающих по склону, то ли с официальными поручениями, то ли, скорее всего, по своим делам.

Почва чуть было не ушла у меня из-под ног – склон круто обрывался, переходя в овраг. Ближний край оврага густо зарос деревцами, а под ними был разожжен походный костер. Я попытался обойти его, я не испытывал желания встречаться с кем бы то ни было, но упустил момент, и меня заметили. И то сказать, какие-то мелкие камешки сорвались у меня из-под ног и с шумом покатились в глубину оврага. Раздался громкий окрик. Я застыл как вкопанный.

– Кто идет? – повторил тот же голос.

– Друг, – ответил я. Я сознавал, что это глупый ответ, но ничего больше не придумал.

Пламя костра осветило поднятый ствол мушкета.

– Слушай, Джед, – вмешался другой, протяжный голос, – ну чего ты психуешь? Мятежников поблизости нет, а если б и были, то уж постарались бы вести себя тихо-тихо…

– Хотел проверить, только и всего, – откликнулся Джед. – После нынешнего побоища к чему рисковать?

– Не волнуйтесь, – произнес я, приближаясь к костру. – Никакой я не мятежник.

Попав в круг света, я остановился и позволил им осмотреть себя. Их было трое – двое расположились на земле у костра, третий стоял с мушкетом в руках.

– Но вы, погляжу, и не из наших, – сказал стоящий. Очевидно, он и был Джед. – Кто вы, мистер?

– Меня зовут Хортон Смит. Я газетчик.

– Ну и ну, – заметил солдат с протяжным голосом. – Идите сюда, присаживайтесь к костру. Можем потолковать чуток, если не торопитесь.

– Нет, не очень тороплюсь, – ответил я.

– Мы вам про все расскажем, – сказал тот, кто еще не говорил. – Мы же были в самой гуще. Там, подле рощицы.