Клиффорд Саймак - Исчадия разума

• Название: Исчадия разума
• Автор: Клиффорд Саймак
• Жанр: Научная Фантастика

В романе классика фантастической литературы Клиффорда Саймака журналист Хортон Смит оказывается в мире, порожденном фантастическими мыслями человека. Он попадает в реальное прошлое и мистическую среду, где живут герои книг, мультфильмов и комиксов. В силу сложившихся обстоятельств ему приходится стать посредником между Дьяволом и Человеческим сообществом.

---

Я задал себе вопрос: а не может ли статься, что мыслительная мощь этих созданий мрака достигла такого развития, такого совершенства, что они теперь способны принять любую форму, любой облик по своему усмотрению? Способны, например, преобразиться в машину, которая протаранит другую машину, а потом, после тарана, вернуться в иной мир, в родное свое измерение, в невидимость, покинутую временно ради определенной цели?

Может ли быть, что мой старый друг погиб именно потому, что догадался о тайном мире этих исчадий разума?

А как же гремучие змеи? – перебил я себя. Нет, гремучие змеи тут не при чем, потому что змеи были самыми настоящими. Но разве трицератопс, дом с окружающими постройками, рыдван на козлах у поленницы, Куряка Смит и его женушка не казались мне настоящими? Что, если это ответ, который я искал? Что, если все эти предметы и существа порождены миром исчадий, устроившим маскарад, чтобы заманить меня в засаду, замутившим мне сознание до того, что я готов был поверить в заведомо невероятное, и уложившим меня не на кушетку в доме Куряки, а на скальное дно расщелины, где полно змей?

Но если даже так, то почему? Потому, что эти гипотетические исчадия знали о толстом конверте от Филипа, который поджидает меня в лавке Джорджа Дункана?

Это безумие, – уговаривал я себя. Ну а пропустить развилку на дороге – не безумие? Трицератопс, и дом, очутившийся там, где никакого дома не было и в помине, и гремучие змеи – не безумие? Нет, нет, повторил я себе, гремучие змеи были реальными. Но что такое реальность? – спросил я себя. Каким образом можно удостовериться в реальности чего бы то ни было? А если мой старый друг прав в своих догадках, что вообще останется от реальности?

Я был потрясен гораздо глубже, чем признавался себе. Я сидел в кресле и смотрел в стену, а когда пачка листов выскользнула у меня из рук, я даже не шевельнулся, чтобы их подобрать.

Если все это так, – подумал я, – значит, прежний надежный мир вышибли у нас из-под ног… Значит, гоблины и вампиры существуют теперь не только в сказках у камелька, а во плоти; ну, может, и не совсем во плоти, но каким-то образом существуют, а не просто мерещатся. Мы считали их плодом воображения и даже не представляли себе, насколько же мы правы в своих фантазиях. И опять-таки, если все это так, Природа в эволюционном развитии совершила очередной гигантский скачок вперед – от живой материи к сознанию, от сознания к абстрактному мышлению, а от абстрактного мышления к новой форме жизни, призрачной и реальной одновременно, а возможно, даже способной выбирать, быть ли ей призрачной или реальной.

Я пытался вообразить, что это за новая жизнь, каковы ее радости и печали, побуждения и принципы. У меня ничего не вышло. Самое мое тело из костей, плоти и крови не позволило мне вообразить эту жизнь. Потому что она должна быть принципиально иной, пропасть между нами слишком широка. С тем же, если не большим, успехом можно было бы просить трилобита, чтобы он вообразил себе мир динозавров. И если в своем бесконечном обновлении видов Природа ищет качества, полезные в борьбе за существование, то вот, наконец, она создала существа (если позволительно называть их существами) с фантастически высокой способностью к выживанию, ибо в физическом мире нет ничего, абсолютного ничего, что могло бы угрожать им.

Я сидел, размышляя об этом снова и снова, и мысли грохотали в черепной коробке, как раскаты отдаленного грома, и тем не менее никуда не вели. Я даже не блуждал по кругу. Я просто дергался туда-сюда, как полупомешанный чертик на веревочке.

Мне стоило немалых усилий оборвать чехарду безумных мыслей, и тогда я опять услышал журчание, радостный и смешливый голос реки, бегущей по земле в величии своего волшебства.

Надо распаковать пожитки, вытащить из машины коробки и сумки и приволочь их в комнату. Меня ждет рыбалка, каноэ у причала и крупные окуни, затаившиеся в камышах и среди кувшинок. А потом, как только я обживусь, меня ждет книга, которую надо, обязательно надо написать.

А еще, я вспомнил, сегодня вечером меня ждет школьный вечер и распродажа корзинок. Придется туда пойти.

Глава 7

Линда Бейли приметила меня в ту же секунду, как я переступил школьный порог, и налетела на меня словно хлопотливая самодовольная курица. Она была одной из немногих, кого я помнил, да, честно говоря, ее просто невозможно было забыть. Вместе с мужем и выводком неопрятных детишек она жила на ферме по соседству с нашей, и за все годы, что мы провели здесь, едва ли выдался десяток дней, чтобы она не притащилась по дороге, а то и прямиком через поля, одолжить чашечку сахара, или ломтик масла, или еще какую-нибудь ерунду, которой у нее вдруг не хватило в хозяйстве и которую она, между прочим, потом не удосуживалась отдать. Она была крупная, костлявая женщина с лошадиным телосложением и если постарела, то, по-моему, совсем чуть-чуть.

– Хортон Смит! – взревела она. – Малыш Хортон Смит! Я бы узнала тебя где угодно!..

Она схватила меня в объятия и принялась колошматить меня по спине. Она осыпала меня звучными тумаками, а я недоуменно припоминал, случилось ли хоть однажды в отношениях между нашими семьями что-нибудь, что дало бы ей право на такое приветствие.

– Значит, ты вернулся, – грохотала она. – Ты не смог жить вдали от нас! Уж если Пайлот Ноб у кого в крови, тот его нипочем не забудет. Даром что ты побывал в разных местах. В языческих странах. И в Риме ты тоже был, ведь так?

– Я провел в Риме некоторое время, – ответил я. – Это вовсе не языческая страна.

– У меня возле свинарника растут пурпурные ирисы, – объявила она, – из сада самого Папы. Вообще-то не на что особенно посмотреть. На своем веку я видывала ирисы и получше, куда привлекательнее этих. Будь у меня другие такого сорта, я бы выкопала их и вышвырнула давным-давно. А эти сохранила из-за того, откуда они. Уж поверь, не у каждого есть ирисы из сада самого Папы. Не думай, что я поддерживаю Папу и всякие там глупости, но это все-таки особенные ирисы, ты согласен со мной?..

– Конечно, согласен, – ответил я. Она вцепилась в мою руку.

– Да пойдем же, ради Бога, сядем! Нам надо о многом поговорить… – Она потащила меня к выстроенным в ряд стульям, и пришлось сесть с ней рядом. Ты говоришь, Рим не языческая страна, но ведь у язычников ты тоже был. Что ты скажешь о русских? Ты же часто бывал в России…

– Не знаю, что и сказать. Есть русские, которые до сих пор верят в Бога. Правда, правительство у них…

– Вот тебе раз! Никак тебе нравятся русские?

– Некоторые нравятся, – ответил я.

– Я слышала, ты был в Унылой лощине и утром проезжал мимо фермы Уильямсов. За какой надобностью тебя туда занесло?

«Интересно, – подумал я, – а есть что-нибудь, о чем бы она не слышала, о чем не слышал бы весь Пайлот Ноб?..» Отчетливее, чем в перестуке барабанов по джунглям, эффективнее, чем по радио, новости распространяются здесь в мгновение ока – все до мельчайшего слушка, до самой ерундовой догадки.

– Да вот пришло в голову свернуть, – приврал я слегка. – Мальчишкой я, бывало, охотился там на белок…

Она взглянула на меня подозрительно, не уловив логики в моих оправданиях.

– Может, днем там и ничего, – заявила она, – но ни за какие деньги не хотела бы я оказаться там после захода солнца. – Она наклонилась ко мне поближе, и пронзительный ее голос снизился до скрипучего шепота. – Там жуткая свора собак, если это вообще собаки. Носятся по холмам, лают, рычат, заливаются, а как пробегут мимо – будто ветер ледяной пролетел. Душа в пятки уходит…

– Вы сами слышали этих собак?

– Слышала ли? Да чуть не каждую ночь слышу, но, правда, никогда не бывала так близко, чтобы пахнуло ветром. Мне Нетти Кэмпбелл рассказывала. Ты помнишь Нетти? – Я отрицательно покачал головой. – Ну верно, как ты можешь помнить! Она была Нетти Грэхем, прежде чем вышла за Энди Кэмпбелла. Они жили в самом конце дороги, что ведет вверх по Унылой лощине. Нынче в том доме никто не живет. Хозяева просто снялись и ушли. Собаки их выжили. Может, ты видел его – их прежний дом, я имею в виду.

Я кивнул не слишком уверенно: своими глазами я дома не видел, но я же слышал о нем накануне вечером от Лаузи Смит.

– Странные вещи творятся здесь на холмах, – продолжала Линда Бейли. – Такое, чему никто, если в здравом уме, не поверит. Наверное, все потому, что здесь у нас настоящая глухомань. Сколько других поселков разрослись, обустроились, ни деревца не осталось, зато вокруг поля. А здесь глухомань. Наверное, так навсегда и останется…

Комната заполнялась народом. Я заметил Джорджа Дункана, пробирающегося сквозь толпу в моем направлении, и встал ему навстречу, протягивая руку.

– Я слышал, ты хорошо устроился, – сказал он. – Я так и знал, что тебе там понравится. Учти, я звонил Стритеру и просил его присматривать за тобой как следует. Он ответил, что ты вышел порыбачить. Поймал что-нибудь стоящее?

– Пару окуньков, – покаялся я. – Надеюсь, когда попривыкну к реке, дела пойдут лучше…