Валентина Малявина - Услышь меня, чистый сердцем

• Название: Услышь меня, чистый сердцем
• Автор: Валентина Малявина
• Издательство: Олимп, Астрель, ACT
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2000
• ISBN: 5-7390-0971-5

Красивая женщина, блестящая и очень известная в свое время актриса кино, обладательница, как казалось многим, необычайно счастливой судьбы. Она из тех людей, которым словно все, к чему иные безуспешно стремятся годами, дается в руки само и сразу…

И вдруг, в одно мгновение, — трагический обвал: ее, трепетную героиню знаменитого «Иванова детства», сказочную красавицу принцессу из «Короля-Оленя», обвиняют в убийстве артиста Стаса Жданько. Человека, которого любила она, который, несомненно, любил ее…

Вы держите в руках мемуары Валентины Малявиной — женщины, на собственном опыте узнавшей, что такое рай и что такое ад…

Эта книга написана в первую очередь именно женщиной, а не актрисой — вопреки тому, что едва ли не каждая страница пестрит хорошо знакомыми именами звезд кино. Это ли не подлинная драма, совсем не «киношная», а жестокая и грубая, как порой и сама жизнь?

---

Вот и здесь, на суде, я постоянно ощущаю эту смертельную, ледяную атмосферу сговора. Только теперь, после того первого в моей жизни предательства, я ее уже узнаю…

Мы с Сашей были счастливы. Шли дни — он учился, я — потихоньку толстела… Однажды Татьяна Александровна напомнила мне:

— Валентина, нужно пойти к врачу. Опытному. Я договорилась со своей знакомой, в поликлинику сходишь позже…

«Опытная» доктор жила на Смоленке: толстая крашеная блондинка с унизанными кольцами жирными пальцами. В одной из комнат — все, что требуется для приема: от стола до медицинских тазиков.

Помню свой ужас, когда блондинка предложила меня «осмотреть» и мерзкую, непереносимую боль во время «осмотра». Что она со мной делает?! Почти не помню обратный путь, хотя был он кратким: свекровь почему-то отвела меня к моей маме.

Я упала на свою кровать, едва не теряя сознание, с трудом расслышав мамин вопрос:

— Тебе очень плохо?

— Очень…

Багрянец жара окутывает меня, сквозь его пелену слышу, как мать звонит Татьяне Александровне, уже уехавшей, оказывается, домой.

Мелькает мысль о Саше: вспоминаю, что сегодня у него урок мастерства, значит, домой придет поздно. У меня все болит, я вся — словно сплошная рана, а мама почему-то заставляет меня подняться, ведет снова вниз, сажает в машину — отправляет к Татьяне Александровне.

Застряла в памяти фраза таксиста: «скорую» бы надо вызвать…

…Но «скорую» вызвали только вечером, после визита толстой врачихи, предупредившей: «Врачам скажешь, что вешала занавески и упала!..»

Вместо меня это сказала Татьяна Александровна. У доктора, приехавшего по вызову, — худое и строгое лицо.

— Срочно! Носилки! — резко говорит он кому-то.

У меня жар, температура 39. Я умираю?

Каким-то образом я оказываюсь уже в больнице, кто-то поит меня морсом, боль вновь накидывается на меня и достигает своего апогея. И вдруг… Что-то живое толкает меня, шевелится где-то в ногах, заставляя забыть о боли, о горячке, о себе. Откидываю одеяло — а там живой кукленок… девочка! Совсем настоящая, ведь моей беременности шел уже седьмой месяц!

Хочу взять ее на руки, но грубый окрик няньки, углядевшей это, обрывает мое недолгое материнство.

Мою девочку отнимают у меня, уносят куда-то… Куда?!

Больше я не увижу ее никогда. Моя доченька умерла, как мне пояснили, от недоношенности. Столько лет прошло, а до сих пор мои руки хранят память о единственном прикосновении к ее крохотному родному тельцу…

Почему я пишу об этом страшном дне?

Потому что и по сию пору уверена: именно он определил мою дальнейшую, всю насквозь неприкаянную, судьбу.

Всю мою «беспричальную» какую-то жизнь, больше всего и впрямь напоминающую лодку, летящую по воле волн, лишенную возможности причалить к берегу…

Наверно, совсем не трудно понять Татьяну Александровну и мою маму, отыскавших ужасную врачиху, «позаботившуюся» о преждевременных родах. Они обе — наши мамы — хотели нам с Сашей счастья, полагая, что ребенок станет для нас обузой… Но мы-то так не считали, мы хотели нашего ребенка, очень хотели. И были уверены и в себе, и в наших родных.

Тогда я никого не осудила, позже — тоже. Я их понимала. Понимала, что предали нас неосознанно. Но легче от этого не было и с годами тоже не стало.

Оставшиеся годы нашего брака пролетели быстро: Саша заканчивал Щукинское, я стала студенткой Школы-студии МХАТ. Он начал сниматься в фильме «Мой младший брат», я у Андрея Тарковского в «Ивановом детстве».

То, что мы расстались и я очень скоро сделалась женой Павлика Арсенова, а Саша женился на Люсе Савельевой, каким-то удивительным образом не перечеркнуло ни теплоты, ни доброты наших с ним отношений. Мы и по сей день родные люди…

…Мои воспоминания прерваны в очередной раз: еще одно судебное заседание, закончившееся ничем, исчерпано.

Кажется, именно после этого заседания я осознала, что дорога в Бутырку уравнялась в моем сознании с дорогой домой. И эта странная, в общем-то мелкая деталь словно окончательно убедила меня в необратимости случившегося.

Мне не хотелось думать ни о будущем, ни о настоящем, даже волнения из-за того, что все еще не вызван единственный настоящий свидетель нашей со Стасом трагедии, врач «скорой», притупилось. Душа рвалась в прошлое на волне памяти, потому что только счастливые воспоминания способны были защитить ее от ужаса происходящего. Андрей, конечно же Андрей…

По приезде в Москву мне надо было решить вопрос о переводе из Школы-студии МХАТ в другой институт. Меня пригласили на свой курс во ВГИК Тамара Федоровна Макарова и Сергей Аполлинариевич Герасимов, но я хотела получить театральное образование и непременно работать в театре.

Славный Вениамин Захарович Радомысленский позвонил Борису Евгеньевичу Захаве — ректору Театрального училища имени Щукина:

— Боря, у меня есть девочка, она хорошо учится, но снимается в кино уже во второй раз, что недопустимо. Только что вернулась из Италии, собирается в Америку. Боря, возьми ее к себе. Она может стать хорошей театральной актрисой.

Борис Евгеньевич Захава взял меня к себе в Щукинское училище. Он помнил, что я прошла конкурс и у них. Отпускал меня за границу, в начале третьего курса отпустил работать в театр к Анатолию Васильевичу Эфросу, только просил, чтобы экзамены я сдавала на «пять». Я так и делала.

Андрея я долго не видела. Мне рассказывали, что он приходил в Школу-студию МХАТ, искал меня, но ему сказали, что я учусь в Щукинском училище. Туда он не приходил.

Андрона я видела. Наталья Петровна Кончаловская сделала большую замечательную программу об Эдит Пиаф, и Андрон пригласил меня в гости на улицу Воровского послушать записи этого чудесного спектакля. Ах, как хорошо!

Андрея увидела случайно в коридоре «Мосфильма». Он шел мне навстречу, замедлил шаг, я остановилась. Я была в подвенечном платье для «Утренних поездов». Платье было красивое, а фата — с необыкновенными цветами, удивительной ручной работы.

Не помню, как я оказалась в объятиях Андрея. Он целовал меня. Мимо нас проходили режиссеры, актеры, работники студии. Как-то тихо проходили, почти на цыпочках, а мы все целовались в узком мосфильмовском коридоре.

Он меня часто ждал около гримерной, и если съемки заканчивались рано, мы куда-нибудь отправлялись. Почему-то два сеанса подряд смотрели фильм «Казаки» с участием Зины Кириенко. Смотрели в кинотеатре «Центральный», что был на Пушкинской площади.

И всё целовались.

Потом ходили на югославскую эстраду… и опять целовались… и странно? — никто не удивлялся, никто не шикал, никто не осуждал.

Разве что на «Земляничной поляне» мы сидели, не замечая друг друга, а после «Земляничной поляны» Андрей сказал:

— Очень хочу познакомиться с Бергманом… и с Акирой Куросавой — хочу.

У меня такое ощущение, что в тот период мы почти все время молчали. Как-то без слов все было понятно.

Но мне не всегда было уютно: я приняла в свое сердце гения — не мужчину. Я любила его своей особенной любовью.

Он выбрал меня: я буду этим счастлива навсегда!

Андрон и Андрей написали гениальный сценарий «Андрей Рублев». Помню, Андрей сказал:

— Рублева может сыграть Слава Любшин или Ален Делон…

— Ален Делон? Почему?

— Взгляд, у него есть взгляд. Но я хочу совершенно новое лицо. Единственное лицо. Вот, послушай, — Таню Самойлову нельзя никем заменить в «Летят журавли», Инну Гулая — в «Когда деревья были большими», тебя — в «Ивановом детстве»… Ты понимаешь меня? Мне нужен такой актер и такое лицо, которое невозможно было бы заменить. Мне Личность нужна.

И Андрей Рублев появился! Толя Солоницын!

Кажется, в 64-м году Андрон и Андрей закончили сценарий об Андрее Рублеве, он был напечатан в журнале «Искусство кино»[9], а снимать фильм Андрей начал только в 66-м.

А я до 66-го года снялась в «Утренних поездах», потом с удовольствием работала у Бориса Волчека в «Сотруднике ЧК», у Паши Арсенова в «Подсолнухе». Работала у Анатолия Васильевича Эфроса в трех спектаклях и начала репетировать Арманду в «Мольере». И вдруг — приглашение в Театр Вахтангова! Рубеном Николаевичем Симоновым! С удовольствием приняла это приглашение! И сразу же много ролей! Снялась в советско-румынском фильме «Туннель». И продолжала учиться в институте — на «пятерки», как обещала Борису Евгеньевичу Захаве.

А может быть, ничего этого не надо было? А надо было ждать Андрея?

…В камере сегодня настоящая парилка. Девочки все — вялые и молчаливые. Меня никто ни о чем не спрашивает. — наверное, и у меня вид далеко не лучший. Все ясно без слов…

Молча забираюсь на свою шконку, достаю свои записки. Разговаривать сейчас могу только с собой. Подобные периоды были у меня всегда, оттого и привыкла с юности вести дневник: настоящее спасение. Дневником спасалась и в те годы, когда между мной и Андреем, словно нипочему, возникала какая-то странная, ледяная пропасть… Так случилось, например, когда я рассталась с Сашей Збруевым и вышла замуж за Павла Арсенова. Отчего-то Андрея это не только огорчило, но и выбило из колеи. Мне он сказал: