Сергей Снегов - Река прокладывает русло

• Название: Река прокладывает русло
• Автор: Сергей Снегов
• Издательство: Калининградское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1960

Действие производственного романа Сергея Снегова происходит в середине 1950-х годов. Молодой ленинградский инженер приезжает на север Сибири для внедрения автоматики на металлургическом комбинате.

---

Неделин был опытным оратором, он знал, какие речи нужно говорить на собраниях.

— Мы крупный творческий коллектив — такова оценка нашей деятельности со стороны руководящих товарищей, — отметил он значительно. — Мы должны оправдать делами эту характеристику. А сейчас промышленность на пороге нового технического переворота. Кто, кроме нас, может его возглавить?

Он рассказал о новых требованиях, предъявляемых к проекту, упомянул о спорах в конторе: что ж, в спорах рождается истина, не нужно лишь превращать их в личные дрязги. «Я требую принципиальных решений», — заявил Неделин. А Лесков различал за этими хорошими и справедливыми фразами другое, невысказанное. «Товарищи! — укоризненно говорил Неделин этими невысказанными словами, — вы, кажется, собираетесь затеять драчку, вот уж не люблю я драк! Учтите, тут сидит Крюк, человек нам посторонний, он все запомнит и после — при случае — свои же непорядки спихнет на нас, так и скажет: они напутали, а я расхлебываю!»

Докладчиком по проекту выступил Пустыхин. Он детально разобрал то новое, что они внесли в проект, и следствие этих новшеств — немалый скачок в производительности труда. И снова Лесков видел два непохожих обличья одного и того же. Пустыхин разъяснял: «Под нас не подкопаешься, мы шагаем в ногу со временем. Раньше, в годы первых наших пятилеток, мы были впереди. Сегодня, в начавшуюся эпоху смелых технических полетов, мы тоже не отстанем. Новые времена — новые установки. Установки выполнены». А за этими бодрыми заверениями звенел вопль души: «Братцы, не подкачайте! Идет очередная кампания! Сами-то хоть не придирайтесь друг к другу! Нам завод строить, это же не фунт изюма!» Лесков злился: Пустыхин ловко затушевывал истинное содержание их спора. Казалось, он как раз восхвалял все новое и передовое, но это были только слова, все это обычно так и называлось, презрительно и метко: «Внешнее оформление».

Дискуссию открыл Шур. Зал шумел и смеялся: Шур в раздражении разносил выданное Пустыхиным новое задание. Если все принять, потребуется перепланировка площадки: выдача чертежей задержится на месяцы. Но зал смеялся не над этим, он смеялся над тайной обидой, звучавшей в каждом слове. «Вот смотрите, — говорил Шур вторым значением своих слов. — Завод, по существу, остается прежним, меняется в нем очень немногое. И это немногое целиком спихнули на нас, строителей. Технологи благодушествуют, а нам работы по горло. Мы справимся, не сомневайтесь, но ведь теперь нас сделают ответственными за все задержки! Разве это хорошо — отыгрываться на чужом горбу?» И зал отвечал улыбками и шумом: «Да, трудно вам придется, строители, но что ж тут поделаешь?»

Следующим ринулся в бой Шульгин. Зловеще глядя на Пустыхина, он огласил свои подсчеты. Если провести в жизнь новую программу, капиталовложения вырастут больше, чем на сто миллионов против утвержденной сметы. Он спрашивает: откуда взять эти суммы?

— Я требую, Михаил Георгиевич, — кричал Шульгин, повернувшись к Неделину, — чтобы прекратили разбазаривание государственных средств! Пора дать по рукам фантастам и стратосферщикам! Проект разрабатывать — не кантаты сочинять! — И, размахивая листком расчетов, он пригрозил совету: — Я собаку в этих делах съел, товарищи, я торжественно заявляю: не дадут нам этих немыслимых миллионов!

Пустыхин пробормотал негромко, но так, чтобы соседи слышали:

— Собаку съел, а хвостом вилять по обстановке не научился!

Пустыхин сиял. Дискуссия катилась по разработанному заранее расписанию, как поезд по рельсам. Все возможные счастливые случайности были организованы, все несчастные — обезврежены. Никто из противников не представил своей программы, танцевали все-таки от его печки. Конечно, полностью программа не пройдет. Пусть, он бросит им эту мелкую подачку, примет кое-что из поправок. Еще остался Лесков, вот он сидит, красный, нахмуренный, сжимает кулаки. Дурак, каждая мысль выступает у тебя на лице, как оспина, даже этого не можешь скрыть! А все-таки забавно: слова отравляют людей сильнее яда, пьянят крепче вина. Ведь ты отравлен словами «комплексная автоматизация», опьянен мнимой широтой технического горизонта. Неделин жевал эти слова, перекатывал языком, как комочек, из одного предложения в другое, а у тебя даже глаза горели, даже губы дергались. Ладно, собирай свои бумажные громы: если случайно и правду скажешь, все равно за вранье примут.

Неделин не торопился представлять Лескову трибуну, нужно было предварительно выяснить мнение остальных членов совета. А когда он сказал: «Слово имеет руководитель группы автоматики товарищ Лесков!» — по собранию волной покатилась тишина: люди прекращали перешептывания, усаживались поудобнее, лицом к председательскому столу. Крюк с недоумением посмотрел на Неделина: он уловил охватившее собрание возбуждение, но не понимал причину его.

Лесков начал свою речь заготовленной заранее фразой:

— Товарищи, я позволю себе… — но вдруг забыл, что именно он собирается себе позволить. Тщательно разработанный план выступления пропал, словно его утянули из-под руки. Лесков заглянул в блокнот, там мелькали какие-то знаки, слова и цифры, у него не было времени разбираться в них, — речь сама неудержимо рвалась, свободная ото всех расписаний, гневная и вдохновенная. Лесков сразу ударил по тому, что, по его мнению, составляло главное зло сегодняшнего совещания, по тому, о чем говорить не полагалось, хотя все понимали, что как раз в этом суть.

— Мне кажется, мы забавляемся игрой теней, — сказал он едко. — Вот слушаешь — и представляется, что идет горячий спор об одежде андерсеновского короля: одни с гордостью утверждают, что выполнили все установки по линии кройки и шитья, другие жалуются, что по их особенной части — строчке швов — задано излишне много работы, третьи, охваченные благородным негодованием, критикуют необоснованную трату золота и шелков. А король — гол, товарищи, гол, несмотря на всю сутолоку и шум вокруг его мнимой одежды!

Неделин нахмурился: Лесков выступал слишком развязно. Неделин покосился на Крюка, тот невозмутимо рисовал на листе для заметок маленьких чертиков с собачьими хвостиками крючком. Зато Пустыхин наслаждался: он откинулся на спинку стула, в упоении закрыл глаза. Самый опасный из его соперников совершал непоправимую глупость — возносил спор в такую высь, где уже нет высоты, а одна пустота. Он не критиковал недостатки, но все отвергал и всех оскорблял. «Бей, бей! — молчаливо поощрял его Пустыхин. — Когда зеркало в осколках, никто не интересуется, было ли оно кривым, кидаются хватать хулигана». Он все же отмечал некоторые достоинства. «Хлестко! — сказал он про себя с уважением. — Паренек умеет живописать яркие картины. Жаль, что в проектировщики пошел, ему бы в фельетонисты — мелких головотяпов пужать».

Пустыхину, однако, тут же пришлось отказаться от этого радостного заблуждения: уже не фельетонные насмешки, а цифры появились в речи Лескова.

Лесков с вызовом бросил собранию сведенные им в таблицу данные: на каждую тысячу человек, занятых на заводе, семьсот — больше половины — будут трудиться на подсобных немеханизированных работах.

— Как можно говорить о передовой технике, о скачке на высшую ступень, когда себестоимость продукции определяют у вас неквалифицированные люди, чернорабочие? — страстно обратился он к Пустыхину. — Вы понимаете этот абсурд: работает совершенный конвейер, а детали тащат к нему на спине? Да это же все равно, что настилать ковры прямо по грязи.

Цифра на инженера действует сильнее, чем эмоция, техник мыслит цифрами. Число, словно взрывчатый заряд, несет в себе энергию, оно подставляет собой своеобразный концентрат дел, отношений и свойств, за ним стоят люди и вещи. Пока Лесков нападал на проект словами, зал был холоден, из него словно струилась настороженность и недоверие. Но сейчас Лесков дрался цифрами, он с ликованием ощущал, что стоявшая перед ним стена колеблется и поддается нажиму. Он видел угрюмое лицо Пустыхина, восторженного Бачулина. «Крой, Санечка, крой!» — кричали его глаза. А Неделин растерялся: ему все больше нравилась мысль Лескова, но по-прежнему не нравился его тон. Лесков вносил недопустимую страстность в технический спор. Что бы стоило по-хорошему: «Новый вариант, товарищи, бесспорно, на уровне новейших достижений, но сам этот уровень можно еще немножко приподнять». И тут же конкретные предложения в порядке усовершенствования. Человеку со стороны может показаться, что они, неделинцы, занимаются очковтирательством, и только Лесков, великий одиночка, все это вывел на чистую воду. И Крюк, вредный сопун, что-то все заносит в свои бумаги, пойдет потом кляузничать в министерство — не отбрешешься! А все же это правда: ужасно много остается ручного труда! Разве не сказали ему в Москве: «С варварством этим, ручным трудом, пора кончать!»?