Сергей Снегов - Река прокладывает русло

• Название: Река прокладывает русло
• Автор: Сергей Снегов
• Издательство: Калининградское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1960

Действие производственного романа Сергея Снегова происходит в середине 1950-х годов. Молодой ленинградский инженер приезжает на север Сибири для внедрения автоматики на металлургическом комбинате.

---

Закатов с изумлением смотрел на возбужденного от остроты своих мыслей Лубянского. Закатов был широко образованным инженером, но он и не подозревал, что можно так обобщать простые производственные вопросы.

К Савчуку, как вечерами к Кабакову, входили, минуя секретаршу, — она даже не смотрела на посетителей. Самого Савчука часто не бывало, но кабинет всегда был заполнен народом — кто поджидал директора, кто писал за его столом, кто просто отдыхал, привалившись к спинке дивана. Бывали дни, когда Савчука выживали из его кабинета: там заседали смотровые комиссии, писали плакаты. Добродушный директор переезжал на время к главному инженеру или устраивался в центральной диспетчерской. Звонить по его аппарату считалось безнадежным делом: телефонистки отлично знали, что сам директор редко снимает трубку, вероятней всего, это посторонний — «дело не к спеху». Савчук только качал головой и посмеивался: «Ат, черти, знают, что ты звонишь, Василий Петрович! Ну и глаз у этих девок, по проводу видят!»

На этот раз Савчук был на месте. За вторым столом, торцом упиравшимся в его стол — это была обычная во всех кабинетах комбинация в форме буквы «Т», специально для совещаний, спорила группа людей, склонившихся над чертежом. Савчук указал на свободные стулья рядом с собой.

— Давайте сюда, автоматика! Очень хорошо, что явились. — Один из рассматривавших чертеж поднял голову и возмущенно уставился на директора. Савчук продолжал шепотом, опасливо косясь на стол — Тут у меня техническое совещание. Ну, мы тихонько.

Лубянский доложил:

— Опытная партия регуляторов смонтирована, результаты неплохие. Думаю, если остальные окажутся не хуже, дело у нас пойдет.

Савчук вздохнул.

— Плетется у нас дело, а не идет — за полгода четыре смонтированных регулятора.

Лесков подал директору график работ.

— Новый план монтажа и наладки, Павел Кириллович. С этого месяца наваливаемся на фабрику всем коллективом. Одно нас беспокоит: сумеете ли вы ежемесячно выплачивать тысяч двести — двести пятьдесят?

Савчук, надев очки, внимательно просматривал график. Один из споривших в сердцах ударил кулаком по столу. Савчук, оторвавшись от чтения, посоветовал:

— Зачем шум, товарищи, возьмите чертеж и уточните на месте.

Спорящие стали скатывать ватман и, громко препираясь, удалились из кабинета. Савчук, усмехаясь, покачал головой.

— О пустяке без ругани договориться не могут. Народ!

Он широким движением подписал график и протянул его Лескову.

— План ничего, невредный! — сказал он одобрительно. — Ну, а деньги — против работы. Сделаешь на двести тысяч — получишь двести тысяч. Так у нас, дорогой Александр Яковлевич.

Это было не совсем то, чего ожидал Лесков, но он не стал спорить. Савчук повернулся к Лубянскому.

— А с тобой, Георгий Семенович, разговор особый! Боюсь, всыплют тебе на партсобрании — Ясинская кое-что подготовила, — будешь вертеться, как карась на сковороде. План месяца пошатнулся, и, по всем данным, твоя вина.

Лубянский стал оправдываться. Он обвинял дробильное отделение, флотаторщиков, упомянул и работы по автоматизации.

— Оправдания твои — философия, — сказал Савчук с досадой. — Из самой лучшей философии металла не выплавишь. Ладно, скажешь об этом на собрании — дадут тебе ответ.

В коридоре Лубянский сказал с горечью: — Вот они, мастодонты наши, им на все наплевать, только бы план на полпроцента не пошатнулся. Что им до технических революций, до уничтожения ручного труда? И с такими людьми приходится работать! — Лицо Лубянского стало злым, он мстительно проговорил: — На этот раз, думаю, ошибутся — не так пройдет партсобрание, как наши вельможи планируют в своих директорских кабинетах.

Лесков подумал о том, что на фабрике проблемы автоматизации обсуждаются на открытых партийных собраниях, а на заводе даже секретарь партийной организации, техник по профессии, не пожелал ими заинтересоваться. Видимо, дело было в Савчуке: этот человек не похож на Крутилина. Пусть Лубянский и ругает его мастодонтом, все же Савчук чуток к новому. Лесков возразил Лубянскому:

— Знаете, я сравниваю медеплавильный завод и вашу фабрику. Различие огромное. Мне кажется, при всех трудностях вам здесь легче работать, чем пришлось бы там.

Лубянский покачал головой:

— Вам только кажется так, Александр Яковлевич. Косных работников и здесь хватает. И, что самое удивительное, молодежь, которой полагалось бы пылать задором, еще инертней наших стариков. Возьмите эту Ясинскую, с которой вы сегодня имели несчастье познакомиться. Она всегда такая, ей безразлично, что творится вокруг, лишь бы на ее маленьком участке не создавалось трудностей.

Лесков задумчиво сказал:

— Правильно, наши результаты ее не восхищают.

Лубянский заверил его:

— И не только результаты. Я вообще не знаю, что или кто ее восхищает. Как вы, вероятно, уже заметили, она довольно хорошенькая, хотя и уступает в этом Кате, но удивительно вредный человек! Вы еще познакомитесь с ней поближе, радости будет немного, поверьте!

Уже шло к вечеру, когда Лесков и Закатов выбрались с фабрики. Они возвращались старым путем — по склону горы. Оба были утомлены и мало разговаривали. Впечатлительный Закатов не мог преодолеть дурного настроения. Все пошло прахом, не этого он ожидал. Лесков вместо того, чтобы выступить против кустарщины Галана, вдруг нашел в ней техническое откровение. Закатов возмущался, вспоминая, на каких низменно-эгоистических соображениях основывались разработки Галана.

А Лесков думал о девушке, которую он увидел в цехе. Она стояла перед его глазами, в лице ее таился смех, она вся светилась. Нет, она хороша, что бы ни говорил о ней Лубянский, не удивительно, что Селиков за ней приударяет. Если бы Лесков знал, какие у них отношения с Лубянским, он держал бы себя иначе — вежливо, во всяком случае. Она, конечно, подумала: чего еще можно ожидать от друга Лубянского?

Закатов не вынес долгого молчания и снова заговорил о сопернике. Неужели Лесков не понимает, что нельзя помогать Галану? Лесков ответил сухо:

— Михаил Ефимович, условимся: мы с вами внедряем новую технику в производство. Нас интересуют результаты, а не имена авторов. Ваши электрические механизмы мы полностью не отставляем, а будем продолжать совершенствовать их.

Последнее Лесков добавил из дипломатии, чтоб не обидеть Закатова. Закатов обиделся. Больше они не разговаривали до самой лаборатории.

У ручейка, где сидели утром, они опять сделали остановку. Солнце склонялось, и ручеек превратился в речку, грудью прокладывающую себе путь сквозь лед и камни. Закатов, уставясь взглядом в пену и тающий снег, вдруг горько проговорил стихами:

— И некому здесь надоумить ее, что в руки взяла она сердце мое!

Лесков закрыл глаза, и на веках у него, как на пропускающем фильтре, засветилась радужная точка. Звонкие, хватающие за душу голоса и цвета бурной северной весны снова завладели им. Хорошее настроение, утраченное на фабрике, вернулось и стало более прочным. Он вспомнил, как шел по этой дороге несколько часов назад и как все в нем трепетало от нетерпеливого ожидания счастья, которое вот-вот придет. А сейчас он чувствовал себя так, словно оно уже наступило и бесконечно продолжается в нем и вокруг него. Нет, он путается в трех соснах. Ничего не случилось. На дворе весна — обыкновенная весна, таких уже были миллионы. А в цехе регуляторы его лаборатории, они работают плохо. Он разговаривал с директором фабрики, тот не дал крайне нужных денег — отговорился. И с Закатовым, его помощником, начались нелады. Вот, кажется, все. Поводов для ликования маловато. Да, была еще девушка, эта Надя. Ну, и что же? Девушка как девушка. Что он ей и что она ему?

20

Бадигин, облокотясь о перила конвертерной площадки, рассматривал плавильный цех. Он любил это место, часто бывал здесь, когда начальствовал над конвертерами, не забывал его и сейчас. Отсюда открывалось все обширное помещение цеха — огромная отражательная печь, вытянувшиеся в ряд конвертеры; багровое дымное пламя клокотало в их горловинах, пронзительно свистел воздух в фурмах. Один из конвертеров закончил операцию, его выворачивали. Сперва ослепительно брызнули искры металла, заливая чугунный пол, потом выключили воздух — сразу стало тише, и мрачное красное сияние озарило все углы — в подставленный ковш с тяжелым грохотом ринулась струя металла. Около Бадигина остановился формовщик с ломиком в руках, он улыбался и тяжело дышал, на темной его брезентовке виднелись белые полосы — соль от пота.

— Любуешься, Борис Леонтьевич? — прокричал он, наклоняясь к уху Бадигина. — Тянет на старое дело?

Бадигин только кивнул, громовой рев воздуха в фурмах заглушал его несильный голос. Подавая руку рабочему, Бадигин показал на конвертер и прочертил в воздухе крючок, понятный ему и фурмовщику. Тот сконфуженно повел плечами.