Ингар Коллоен - Гамсун. Мечтатель и завоеватель

• Название: Гамсун. Мечтатель и завоеватель
• Автор: Ингар Коллоен
• Издательство: ОГИ, Б.С.Г.-Пресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-94282-586-7

Великий норвежский писатель, лауреат Нобелевской премии Кнут Гамсун (1859–1952) был и остается одной из самых противоречивых и загадочных фигур в литературе XX века. Книга «Мечтатель и завоеватель» представляет собой новейшее биографическое исследование, посвященное жизни и творчеству Гамсуна, написанное известным норвежским журналистом и писателем. Биографию отличает фундаментальность и документированность, при этом она представляет собой увлекательное повествование, которое позволяет проследить перипетии долгого и сложного жизненного пути писателя, проникнуть в его внутренний мир и творческую лабораторию.

---

Вот наконец Гамсун снова стал писать о себе самом, а не о вымышленных персонажах, и чем больше он размышлял, тем больше укреплялось не только его желание, но и его способность писать. После создания «Последней радости» он обещал Марии, что больше не будет сочинять книг от первого лица. Опубликовав в течение тридцати двух лет двенадцать романов, он держал свое слово. Но теперь все его наброски были исключительно от первого лица, и из этого должна была получиться новая книга — «На заросших тропинках».

В начале сентября 1945 года его поместили в дом для престарелых, примерно в десяти километрах от Нёрхольма в глубь страны. Его часто посещала Сигрид Стрей. Она видела, что он живет в весьма убогой комнате: кровать, стол, пара стульев, несколько гвоздей, на которые можно вешать одежду. Он же клятвенно заверял своего адвоката, что ему здесь хорошо, что он прекрасно чувствует себя здесь. Она никак не могла понять этого. Время от времени навещавший его представитель полиции находил место пребывания Гамсуна не очень комфортным. «Все здесь устроено наихудшим образом. Повсюду грязь и неряшливость. Здесь наверняка множество клопов»[476].

Но сам Гамсун не жаловался. Ему было хорошо, потому что он мог снова работать.

Отчасти он снова начал использовать тот же художественный прием, что и в «Голоде», постоянно менял местами субъект и объект, писал о себе то в первом, то в третьем лице. Таким способом он находил независимую позицию по отношению к своим поступкам и их мотивам. Субъективность никогда не смущала его. Разве за все эти годы он не пробовал все на свете на вкус? Теперь он пытался таким же образом распробовать воспоминания о своих деяниях, и приходил к выводу, что их никак нельзя считать дурными или безвкусными. Он ощущал себя морально ответственным исключительно за собственные поступки, и почему тогда он должен чувствовать какую-то вину и раскаиваться? Разве мотивом его поступков не был тот же самый патриотизм, которым руководствовались и те, кто заставил тысячи его соотечественников покинуть родину? Мало у кого была столь высокая ставка, и мало кто оказался в таком проигрыше. Но он остался несгибаемым, хотя его и пытались сломить.

Вот о чем теперь писал Кнут Гамсун. Таким образом писатель сможет еще раз защитить диктатора.

Но прошло чуть более месяца пребывания в доме престарелых, и Гамсуна лишили идеального пристанища для творчества. В сопровождении полицейского эскорта его отправили в Осло, в психиатрическую клинику. Дорога заняла почти целый день.

Недееспособен

В понедельник 15 октября 1945 года, между десятью и одиннадцатью часами, Гамсун встретился с теми, кого впоследствии он назвал «стайкой одетых в белое медсестер». Они потребовали, чтобы он выложил все, что у него было в карманах: ключи, часы, записную книжку, перочинный нож, карандаш, очки, две булавки. Они вскрыли также замок на чемодане и придирчиво осмотрели содержимое. Это была обычная практика в психиатрической клинике в Виндерне, в Осло.

Как только Гамсун оказался за тремя закрытыми дверями, за его поведением стал пристально следить персонал, все наблюдения фиксировались в письменной форме. Были заведены две медицинские карты, в одной делал записи профессор Габриель Лангфельд, в другой — одна из медсестер отделения. Заключения, сделанные на основе этих медицинских карт, и должны были послужить основанием для выработки рекомендаций генеральному прокурору, максимум в течение ближайших двух недель, и содержать ответ на вопрос: можно ли считать, что Гамсун страдает психическим заболеванием, или же его состояние можно охарактеризовать как прогрессирующее ослабление умственных способностей, тем самым поставив вопрос о возможности в соответствии с законом нести ответственность за свои действия? Если ответ будет положительный, то тогда будет необходимо провести полное медицинское освидетельствование.

Гамсун, несомненно, четко осознавал, какова ставка.

Согласно медицинским картам, при помещении в клинику пациент вел себя спокойно, нормально реагируя на происходящее. Ему явно хотелось как можно скорее пройти эту процедуру. Поэтому все необходимые действия он совершал с готовностью, несмотря на то что адаптация к порядкам в клинике требовала от восьмидесятишестилетнего Гамсуна неимоверных усилий. Ничто не указывает на то, что у пациента могли быть какие-то иные предположения относительно цели его помещения в клинику, кроме как подтвердить его вменяемость и тем самым обеспечить возможность предстать перед судом. Но при этом он, конечно же, понимал, что ему нелегко будет выдержать в клинике эти две недели, которые были в распоряжении у Лангфельда.

Утром на другой день пребывания в клинике Гамсуна вызвали в кабинет Лангфельда для первого разговора. Гамсун должен был немедленно явиться в кабинет профессора, так что он даже не успел как следует одеться. Во время этого разговора он рассказал, что последние тридцать лет писал свои книги дрожащей правой рукой, которую он был вынужден поддерживать левой, рассказал немного о своем происхождении и родственниках. Лангфельд просил его проделать в уме некоторые математические действия, Гамсун вполне справился с умножением на 9, но не смог умножить 11 на 12. Кроме того, он рассказал об афазии после инсультов и о том, что его память с годами ослабела. После этого Лангфельд попросил Гамсуна изложить свои политические взгляды. Это изложение заняло, если судить по отчету, достаточно много времени.

В написанном позднее медицинском заключении Лангфельд приводит выдержки из записей в карте больного: «Пациент раздражен и сердит, хочет, чтобы все его требования выполнялись немедленно. Постоянно суетлив и раздражителен, часто делает язвительные замечания». О причинах для раздражения и о различных нюансах настроений Гамсуна Лангфельд далее пишет: «Пациент позавтракал с аппетитом и попросил газету. Газеты ему не дали, тогда он лег спать и проспал вплоть до очередного визита к профессору, потом состоялся разговор с профессором. После беседы с профессором он возмущался невозможностью прочесть газету. „Я должен знать о происходящем в мире“, — заявил он. Ему дали вчерашний номер „Арбейдербладет“, и он долго и с большим интересом читал его. Закончив, он в повелительном тоне потребовал самую свежую газету. Лег и лежа читал утренний выпуск „Афтенпостен“ до пяти часов вечера. Попросил вечерний выпуск газеты. Считает, что время идет медленно. „Здесь у вас можно только молчать и со всем соглашаться“, — сердито заявил он»[477].

Согласно наблюдениям Лангфельда, с самого первого дня Гамсун то и дело легко выходил из себя и часто разражался бранью. В своем отчете судебным органам Лангфельд умолчал о некоторых важных деталях, связанных с пребыванием Гамсуна в психиатрической клинике: «Говорит, что плохо слышит, и просит чтобы мы писали ему свои требования. Выходит из себя по поводу того, что ему не возвращают такие его вещи, как часы, булавку для галстука и т. д. Аппетит хороший. Считает, что в его комнате холодно, утверждает, что мерзнет. Был взволнован, когда медсестра сказала, что свет необходимо потушить. Он спросил, как такое может быть в подобном заведении. Когда медсестра объяснила, что будет ночное освещение, он обрадовался. „Вот и хорошо“, — сказал он».

В отчете для генерального прокурора Лангфельд не счел необходимым также указать причины шока, пережитого Гамсуном, а следовательно, и его раздражительности. Дело в том, что его поместили в палату для буйных. Она была очень тесной, с глазком в двери. Путь в нее лежал через зал, в котором обычно находились около десяти пациентов с различной степенью нервных расстройств которые иногда здесь спали и именно здесь проводили большую часть своего времени.

В отчете Лангфельда цитируется следующая запись от 20 октября, сделанная одной из медсестер: «Пациент в хорошем настроении, вежлив и приветлив». Он при этом опустил целый абзац из записей в медицинской карте, где одна из сестер пишет прямо противоположное: «На предложение побрить пациента тот рассердился, начал возмущаться, заявляя, что привык бриться по воскресеньям и что так и должно быть. Медсестра обратила внимание пациента на то, что по воскресеньям здесь никого не бреют. „Может быть, и так“, — возразил пациент, отказался от бритья и продолжал читать».

26 октября состоялась очередная беседа Гамсуна с профессором Лангфельдом, в ходе которой Гамсун рассказал в том числе о своем детстве и о пребывании в доме дяди; в своем отчете профессор приводит цитату из рассказа Гамсуна о своей жизни: «На моем теле до сих пор есть отметины от его щипков». Потом Лангфельду удалось перевести разговор на политику. И вот что он услышал: «Гитлер — это просто хамовитый тип. Постоянно твердил „я“ да „я“. Геббельс, безусловно, яркая личность, очень приятный человек. А Гитлер производил впечатление подмастерья маляра».