Федор Щербина - История Кубанского казачьего войска

• Название: История Кубанского казачьего войска
• Автор: Федор Щербина
• Жанр: Военная история
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-4444-0482-9

Книга знаменитого казачьего деятеля, исследователя и литератора Ф. А. Щербины расскажет читателям об истории Кубанского казачьего войска, о его быте, о схватках с горцами Кавказа, о том, как в течение столетий казачество выживало в непростых условиях. Вашему вниманию предлагается сокращенная версия прекрасного двухтомника, увидевшего свет накануне Первой мировой войны.

Возрастное ограничение: 18+

---

Тем не менее донцы в конце концов стали в надлежащие условия гражданского развития. Естественные ли потребности были тому причиною, или же внешние условия жизни, но донцы сумели оценить «домовитость» женщины и плоды семейного сожительства. В Черкасск, станицы и городки были допущены женщины на правах жены и матери. И донская женщина не только сумела устроить и скрасить семейный быт и обстановку казака, но при случае несла тяжести военного быта с таким же самоотвержением и геройством, как и мужчины. Во время так называемого «Азовского сидения» казачки, осажденные вместе с мужьями в Азове турками и татарами, выказали чудеса отваги и храбрости. В то время в Азове, отнятом в 1642 году у турок казаками, находилось 1400 вооруженных мужчин и 800 женщин, «кои, — как аттестует их генерал Ригельман, — достойны к причислению в гарнизон, потому что они в защищении города не малую славу заслужили». Между тем турки под начальством Пиали-паши имели флот, состоявший «из 45 галер и великого числа галионов, фелюков, чаек и других судов, а в состав сухопутной армии, предводимой силистрийским пашой Гусейном Дели, входили 50 000 крымских татар, 10 000 черкес, 20 000 янычар и 20 000 спагов, кроме еще великого числа молдавцев и волох». Но, несмотря на эти громадные силы, ничтожное количество казаков упорно выдерживало осаду. Казаки производили вылазки, отстреливались, делали подкопы и взрывали на воздух врагов. Только от взрыва одного наката было взорвано на воздух 2000 янычар. «И во время всех оных приступов, — говорит Ригельман, — жены не устрашались мужьям своим приносить не только пишу, порох и всякого снаряду, но сами на приступающих бросали зажженные смоляные кружки, горячую смолу, кипяток и прочие огненные орудия, и так, что сколько того приступа, столько и ядер не страшились». И многочисленная турецкая армия принуждена была отступить, не взявши Азова.

Еще важнее, конечно, было участие женщины в мирном созидании жизни. Семья и ее душа — женщина, представляла собой ту основную ячейку, при посредстве которой только и мыслимо было поступательное развитие культуры и гражданственности. С семьей были связаны определенные хозяйственные формы; в недрах семейных отношений зарождались и зрели гуманные отношения людей, исключавшие публичную продажу женщин, несправедливые, жестокие кары матерей и умерщвление собственных детей; семейным бытом вызваны были и известные формы казачьих поселений и расселения. Для семейных казаков потребовались станицы и укрепленные городки. Заселение края пошло от центра к окраинам. Сначала, как было уже упомянуто, в Черкасск было втиснуто шесть станиц; следующие пять станиц: Скоролумовская, Тетеревская и три Рыковских — верхняя, средняя и нижняя, устроены были вне города «за Протокой рекою». Когда же на Дон стали являться добровольцы «целыми шайками, ватагами, артелями и станицами», то расселение казакам пришлось направить вверх по Дону и Северному Донцу. Посланный Петром Великим адмирал Корнилий Прейц для промера Дона записал только по этой реке 39 станиц. В самом Черкасске адмирал нашел 80 пушек и от 7 до 8 тысяч вооруженных людей. Когда же был взят Петром Азов, на Дону считалось до 100 станиц. С тех пор заселение Донсксй области шло непрерывно и деятельно.

Таким образом, все Донское войско разместилось в занятом крае, кроме главного города Черкасска, в целом ряде станиц. Главное войсковое управление сосредоточено было в городе, а каждая станица представляла собой самоуправляющуюся общественную единицу с выборным атаманом и казачьим кругом или органом общинного самоуправления. Казачьи станицы сразу же завоевали себе более или менее самостоятельное и независимое положение.

На Дону поэтому в меньшей степени, чем в Запорожской Сечи, чувствовалось давление центрального управления, и это опять-таки зависело от культивирующего влияния на жизнь семьи и женщины, наложивших резкие особенности на домашний быт и условия мирного станичного сожительства. Семья и семейные интересы стали предметом заботы казачьих кругов и их выборных представителей-атаманов. И с этим очень рано приходилось считаться как местной правящей казачьей власти, так и русскому центральному правительству.

Атаманы, как представители станиц, играли решающую роль во всех казачьих движениях и важнейших делах. В зависимости от этого выработалась особая формула, с которой обращалось русское правительство к донским казакам. «На Дон, — говорится обыкновенно в правительственном обращении к казакам, — в верхние и нижние юрты (т. е. общины) нашим атаманам и казакам, войсковому наказному атаману и всему нашему Войску Донскому». Предпочтение как бы отдается станичным общинам или их атаманом и казакам, а затем уже титулуется наказной атаман. Так было и в действительности. Центр тяжести всегда покоился в станицах, или, точнее, на рядовом казачестве и их общинах.

Такие же начала, но, пожалуй, резче выраженные в действительности, легли в основу организации и расселения войск, образованных выходцами с Дона. На Волгу, Урал и Терек донцы шли с готовым укладом казачьей жизни и строительства и осуществляли на новых местах то, что было уже на Дону и что казалось любо и практически необходимо казаку. Так, мелкими казачьими общинами или станицами осели донцы, и на Урале, или Яике, основавши здесь нынешнее Уральское войско по типу Донского, с расселением по станицам и с семейным бытом. То же надо сказать об образовании Терского казачьего войска, первыми по времени основателями которого были донцы. И уральцы и терцы заняли новые окраины с явным предпочтением децентрализационного способа поселений образованию сильных и многолюдных центров, какими были Запорожский Кош и Черкасск.

Но особенно резко эта форма расселений мелкими общинами, державшимися в свою очередь на семейном укладе, выразилась при поселении донцов на Кубани. Нынешнюю Старую линию Кубанской области заселили донцы исключительно станицами, не имевшими какого-либо одного общего центра, что конечно обусловливалось главным образом насильственным способом переселения казачества. Но об этом еще будет речь в своем месте.

Глава III Возобновление Запорожского казачества за Бугом

Судьба Запорожья, как известно, окончательно была решена в 1775 году. В этом году, по проискам екатерининских вельмож, по приказу Екатерины и по капризу Потемкина-Таврического, была разрушена Запорожская Сечь услужливым генералом из братьев славян Текеллием.

Текеллий принадлежал к типу тех военачальников, которые тем свирепее расправляются обыкновенно с побежденными, чем легче дается победа. Окруживши Сечь хитростью, Текеллий разрушил ее, несмотря на то что запорожцы сразу положили оружие и не оказали ни малейшего сопротивления. При этой даровой победе, по словам Скальковского, «в Сечи все укрепления были разрушены, артиллерия взята, пушкарня засыпана, курени были разобраны или отосланы в Никитино для устройства временных провиантских магазинов. Церковь Покровская была пощажена, но могильные часовни, памятники и кресты на церковной площади или сняты, или уничтожены. Два-три домика кошевых или старшин поселяне, бывшие слуги казачества, купили с публичного торга и перевезли в другие места. Два года спустя только валы, рвы, могилы и развалины давали знать, что там была некогда столь знаменитая Сечь».

Дело в том, что победителям недостаточно было описанного полуразрушения; повелено было, чтобы от Сечи не осталось даже следов. После генерала Текеллия отличались на этом поприще полковник Зверев, командир Молдавского полка, и особенно полковник Норов, которому передана была в ведение, в целях уничтожения, Сечь и все окрестные ее поселения. Норов так усердствовал при уничтожении следов Сечи, что народ прозвал его за это норой или ямою. Бывший еще при Елизавете сечевиком, Решетняк рассказывал в 1839 году историку Запорожской Сечи Скальковскому, что он собственными глазами видел, «как калмыки, донцы и солдаты обдирали церковь, топором обрубая царские врата и срывая золотые медали и украшения».

В сенатском указе от 29 июля 1775 года сказано, что Запорожский Кош «по самодержавной власти за учиненные им буйства, грабежи и, наконец, за неповиновение, уничтожен». Суть, конечно, была не в грабежах. Запорожье представляло собой обособленную автономную область, населенную вольницей и не признававшую в своих внутренних распорядках иной власти, кроме своего казачьего самоуправления. Абсолютизм, достигший при Екатерине II крайней степени своего развития, не мог ужиться с такой вольнолюбивой окраиной. И вот, в силу разлада внутренней политики с казачьими идеалами свободы и самоуправления, пало вольное казачество и уничтожена была Запорожская Сечь.

Но скоро после того обнаружились все невыгоды столь решительной меры. Текеллий и последующие погромщики разрушили совсем не то, что особенно тревожило центральную власть. Требовалось уничтожить не укрепления, строения, церкви, хутора и поселения — все это пригодилось бы потом правительству; надо было убить идею казачества, стремления к свободе и самоуправлению или, что одно и то же, тех людей, которые были заражены этими идеями. Но исторические упрямцы, стоявшие всегда так близко к цели, как был у нее Текеллий, не понимают этого. Те, кого Текеллий должен был уничтожить, поэтому преспокойно ушли у него «из-под самого носа». Вот что передает по этому поводу Скальковский.