Анатолий Корольченко - Выбитый генералитет

• Название: Выбитый генералитет
• Автор: Анатолий Корольченко
• Издательство: Ростов н/Д: Феникс, 2000. — 512 с.
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2000
• ISBN: 5-222-01052-Х

В книге рассказывается о судьбе выдающихся советских маршалов, генералов, адмиралов, внесших значительный вклад в развитие Советских Вооруженных Сил и победу в Великой Отечественной войне. Необоснованно репрессированные в 1937— 1950-х годах, большинство из них были уничтожены. Впоследствии реабилитированные, они оставили делами своими добрый след в российской истории.

Адресована широкому читателю.

---

Теперь, когда я слышу его имя, память уносит в прошлое, и возникает непреодолимое желание рассказать о трудной судьбе этого военачальника.

Закончив рассказ по теме, политрук Вязников отложил тетрадь с конспектом:

— А теперь поговорим о положении на фронте.

Мы затихли, насторожились. Знали, что политрук скажет больше тех скупых сводок Совинформбюро, которые печатались в газетах, доставлявшихся сюда, в Монголию, чуть ли не с недельным опозданием.

Наш полевой класс представлял собой три ряда дугообразных ровиков, расположенных против места руководителя: ямки с возвышением из дернины, на котором политрук раскладывал тетрадь и карандаши. Мы же сидели против него, опустив ноги в ровик.

Было не совсем удобно сидеть так в течение двух часов, да еще под солнцем, но приходилось терпеть.

На этом голом, без единого деревца и кустика косогоре, где располагался дивизионный лагерь, не было ни одного сооружения под крышей. Только палатки. Их сотни, выстроенные в ряды и уходящие вдаль.

Впрочем, один деревянный навес имелся, на полевой кухне, но в июне разбушевавшийся ветер снес его начисто. Поэтому и проводились занятия в полевых классах.

Признаться, было бы лучше без классов, но тогда, наверняка, многие бы попытались вначале устроиться поудобнее, прилегли, а потом невзначай и задремали. Ведь умудрялись же спать даже в походе! Ноги, как заведенные, идут, а голова отключена: идешь и спишь, пока не наступишь на пятку идущему впереди.

— Как вам известно, сейчас основные события развернулись на Западном фронте, под Смоленском, — перешел к объяснению политрук. — Город расположен на главной магистрали, ведущей к Москве, и этим объясняется его исключительное значение. Он как бы является щитом столицы. В Отечественную войну двенадцатого года там тоже происходило жестокое сражение русского воинства с наполеоновскими захватчиками.

Неприметный с виду, в полинявшей гимнастерке, стянутой ремнями полевого снаряжения, политрук пользовался в роте большим авторитетом. Не было случая, чтобы он не дал ответа к самым заковыристым вопросам. А уж любители их в нашей роте имелись. Все со средним образованием, некоторые сами в прошлом преподавали. Занимались мы по особой программе, по освоении которой становились командирами взводов, с «кубарем» младшего лейтенанта на петлицах.

— Войска Западного фронта, — продолжал политрук, — нанесли мощные контрудары по гитлеровской группировке, однако сдержать врага не удалось, он продолжает вклиниваться в нашу оборону.

Мы находились за тысячи километров от фронта, но, казалось, были вблизи от него. Многие призывались в Ростове, накатывающаяся к столице и Ростову угроза волновала. Рядом со мной сидел с застывшим взглядом честнейший и добрейшей души Борис Федев. Застыла былинка в зубах Анатолия Хуринова. Подперев щеку, уставился в объяснявшего Иван Мельниченко. Был еще в числе ростовчан Михаил Проскуренко, Леонид Французов.

Когда политрук кончил, посыпались вопросы. Кто-то спросил о полковнике Федюнинском, убывшем в прошлом году в Москву. До того он командовал нашей 82-й мотострелковой дивизией. О нем старослужащие солдаты, участники халхингольских боев, вспоминали часто, поражаясь его смелости, рассудочности, но еще больше взлету по службе. В мае прошлого года он был всего лишь капитаном, а ныне полковник, Герой.

— Он уже генерал, — удивил нас политрук. — Наверное, теперь на фронте.

Потом спросили о полковнике Мишулине, тоже участнике Халхин-Гола. Его бронебригада до выхода в лагеря соседствовала с нами в небольшом городке Баин-Тумэн. И здесь, в лагере, быстроходные колесные танки проносились по нашей тыловой линейке, поднимая бурые облака пыли.

— Полковник Мишулин на Западном фронте, командует танковой дивизией, — последовал ответ.

— А где генерал Качалов? — спросил я.

Вязников настороженно уставился на меня:

— А причем тут Качалов? Почему вы вдруг о нем спросили?

— Он командовал Северо-Кавказским округом. Прошлым летом я видел его в Ростове.

— Генерал Качалов не оправдал надежд Верховного командования. Он недостойно показал себя в бою, — сухо ответил политрук.

— Неужели и он стал врагом народа? — спросил скуластый Басан Хануков, в прошлом учитель из Элисты.

Сидевший рядом степенный Фог — немец из Поволжья, дернул его за гимнастерку:

— Молчи!

— В общем, об этом, товарищи бойцы, не будем говорить. Не все еще изменники и предатели народа выявлены и уничтожены. Есть еще они и в рядах доблестной Красной Армии. Поэтому товарищ Сталин и требует от нас высокой бдительности.

Было неприятно это слышать, словно часть генеральской вины ложилась и на тебя. Недавно перед строем роты нам зачитали постановление о генералах-изменниках. Назывались фамилии Павлова, Климовских, Григорьева, Коробкова. Но Качалов не упоминался. Неужели и Качалов тоже? Не хотелось верить словам политрука.

Генерала Качалова я видел всего один раз, в июне 1940 года, в Ростове. Тогда в театре имени Горького состоялась встреча выпускников школы со знатными людьми города.

Мне с приятелем удалось пробиться в партер и занять удобные места.

— Вот тот, в черной камилавке, профессор Богораз, — узнал одного из сидевших в президиуме мой ДРУГ.

— А рядом с ним артист Мордвинов, — послышался сзади девичий голос. — Тот, что играл Отелло!

О чем-то переговаривалась женщина в синем костюме со своим соседом, тот был в форме железнодорожника. И еще был военный: широкогрудый, на красных петлицах гимнастерки по три звездочки, ордена.

— Кто это? — спросил я друга. Тот пожал плечами.

Первым к трибуне вышел профессор Богораз. Он шел, опираясь на палку, и сидящие в президиуме почтительно уступали ему проход. Мы знали, что он — врач, как-то спешил к больному и попал под трамвай. Теперь ходил на протезах. Профессор говорил, что профессия врача — самая гуманная, и счастлив будет тот, кто овладеет ею. Нет ничего благороднее, чем прийти в трудную минуту на помощь человеку, спасти его. Поэтому он призывает юношей и девушек поступать в медицинский институт.

После Богораза к трибуне вышла женщина. Оказалось, что она тоже профессор, из педагогического института. Голос ее звучал взволнованно и с такой убежденностью, что сидевшие за нами шумливые девчата затихли.

— Ах, девочки, как хорошо она говорит! — не выдержала одна.

Потом выступил мужчина в железнодорожной форме — начальник дороги Нецветай. За ним говорил… нет, не говорил, а декламировал артист Мордвинов. И каждый из выступавших приглашал нас выбрать ту жизненную дорогу, на которую он когда-то сам ступил.

Мы с другом лишь посмеивались: никакие уговоры нас не могли сбить. Мы уже твердо наметили подать заявления в университет: он — на физмат, я — на геофак.

Утихомиривая страсти, председательствующий позвонил в колокольчик.

— Слово предоставляется командующему Северо-Кавказским военным округом генерал-лейтенанту Качалову.

Генерал с трибуны молча оглядел зал.

— Передо мной выступали товарищи, призывали вас поступать в учебные заведения, продолжать учебу, чтобы стать высокообразованными специалистами, нужными нашей Родине. В этом нет ничего необычного. Право трудиться, получить образование завоевано кровью наших отцов, право закреплено Конституцией. Но в мире тревожно, обстановка серьезная, и потому каждый из вас должен быть готовым это право защитить. Защитить с оружием в руках. Не буду долго вас, особенно ребят, агитировать, скажу лишь, что многие осенью будут призваны в армию, а потому готовьтесь к нелегкой, но почетной воинской службе. Это ваша обязанность. Враг опытный, и чтобы победить, нужно быть сильнее его. А потому готовьте себя к недалекой армейской службе.

Слова генерала, словно камни, дробили наши планы и обнажали тревожную действительность приближающейся войны.

Напряженно слушал генерала Богораз, застыла тревога на лице профессора-женщины, понимающе покачивал головой начальник дороги.

При мертвой тишине зала генерал прошел к своему месту, сел и устало положил руки на стол…

В то же лето 1940 года генерал Качалов получил из Наркомата распоряжение о новом назначении. Создавался Архангельский военный округ, и он назначался его командующим. Но прежде ему предстояло прибыть в Москву.

Приказ настораживал. Его предшественника генерал-лейтенанта Грибова тоже вызвали в Москву якобы для переговоров, а он вдруг оказался в Лефортовской тюрьме, где и был расстрелян. А до того Каширин, тоже командующий СКВО, получил повышение, выехал в столицу и там нашел свой конец. А ведь Каширин был героем гражданской войны, командармом, состоял членом военного суда на процессе над Тухачевским, Якиром, Уборевичем!

С высоты своих пятидесяти лет Владимир Яковлевич оглянулся на прожитые годы. Волжанин, из небогатого сословия мелких торговцев (отец имел кожевенную лавку), сам закончил коммерческое училище, совсем не думал о военной карьере. Однако жизнь распорядилась по-своему. После Октябрьской революции он — доброволец Красной Армии. В гражданскую войну — начальник отряда, начальник штаба бригады, а потом и 1-го конного корпуса. Корпусом командовал знаменитый конник Жлоба, лихая голова, человек необыкновенной отваги… Впрочем, Жлоба тоже, как и многие военачальники, недавно расстрелян.