Евдокия Ростопчина - Палаццо Форли

• Название: Палаццо Форли
• Автор: Евдокия Ростопчина
• Издательство: Правда
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1991
• ISBN: 5-253-00253-7

«Палаццо Форли» принадлежит перу известной русской писательницы XIX века Евдокии Петровны Ростопчиной.

Действие повести происходит в Италии первой половины XIX века. В центре повествования — судьба последних представителей знатного рода маркизов Форли — брата и сестры Лоренцо и Пиэррины, интриги их врагов, стремящихся завладеть бесценными художественными сокровищами палаццо Форли и титулом древнего рода.

Повесть привлечет внимание читателей не только увлекательным и острым сюжетом, но и яркими, выразительными описаниями художественных шедевров Италии.

---

— Кто она? — спрашивал он беспрестанно сам себя. — Итальянка?.. Нет, она слишком хорошо выговаривает по-французски! Парижанка, путешественница?.. Не может быть! Ей слишком знакомы, слишком сродны кокетливо-беспечные уловки и ласковое простодушие наших женщин!

И Лоренцо терялся в безысходных догадках и припоминаниях…

Через три дня, поздно за полночь, он уже возвратился из театра, уже перебывал под прокурациями, исходил всю площадь, пересмотрел всех сидящих и проходящих, и безнадежный, докуривал сигару на своем балконе, над каналом Сан-Моизе.

Вдруг под балконом остановилась гондола, освещенная двумя красными фонарями… Лоренцо с удивлением смотрел на это явление, показавшееся ему грозным привидением безвозвратной старины, когда вдруг из гондолы раздалось пение — и слишком знакомый, слишком памятный ему голос запел знаменитое brindisi [52] из оперы Лукреции Борджиа:

«Il segreto per esser felice…»[53]

Вне себя от радости, Лоренцо вскрикнул и бросился с балкона…Сбежал вниз сперва к водяному выходу дома[54], чтоб посмотреть, не стоит ли там еще опоздалая гондола, потом, не найдя ничего, устремиться к уличному выходу и бежать до первого трагетто (сборное место наемных гондол, как у нас биржи для извозчиков) — все это было делом одной секунды для маркиза… Но он не застал никого на трагетто и в отчаянии вернулся на свой балкон, куда долетели к нему насмешливо и задорно брошенные слова последнего куплета:

«Non curiamo l'incerto domani,
Se quest'oggi ci e datto goder!»

(Не станем заботиться о неверном завтра, когда сегодня нам дано наслаждаться!)

И звонкий голос замолк, переливаясь в нескончаемых трелях, и гондола поплыла тихо и медленно, унося с собою радость и жизнь ожившего было на миг Лоренцо…

Он мог бы решительно сойти с ума или занемочь нервическою горячкою, если бы его недоумения не пришли наконец к развязке.

На другой день, рано утром, афиши возвестили венецианским дилетантам, что, по болезни синьоры Тадолини, в объявленной опере Линда ди Шамуни ее заменит молодая дебютантка, ученица болонской консерватории, а позднее ученица синьора маэстро и профессора Бордоньи, синьора Терезина Бальбини, примадонна, mezzo-soprano[55].

В Италии не любят новизны, особенно в лице неизвестного артиста, заменяющего или сменяющего любимую публикою знаменитость.

Вся Венеция взволновалась, переполошилась. Все жалели о своей любимице Тадолини, все спрашивали, кто эта дерзновенная, осмеливающаяся посягнуть на одну из лучших ролей репертуара примадонны?

Никто не умел дать ответа… Дебютантка была совершенно неизвестна.

Умы и души заранее вооружились против нее: ей грозила необыкновенная строгость. Но все поехали ее слушать.

Поехал и Лоренцо, не зная — куда деваться с своим волнением и куда уйти от своих воспоминаний.

И вот явилась новая Линда в своем живописном савоярском костюме, и прежде чем она запела, большая половина непрекрасной половины человеческого рода была уже привлечена на ее сторону и предупреждена в ее пользу: так изумительно хороша была синьора Бальбини!

Голубые глаза, светлорусые волосы — редкость высоко ценимая в Италии, чудно стройный стан и ослепительная свежесть пленительного лица — все это произвело такое впечатление, что несколько приветов послышалось в первых креслах и добровещий шепот удовольствия пробежал по рядам.

Красавица запела — и Лоренцо едва не упал с своих кресел: он узнал голос и выражение своей незнакомки! Перед ним была его невидимка-певица, его бес-домино… это прелестное создание, одним своим появлением примирившее с собою взыскательную публику. — Это она! она! Кого он так напрасно искал, кого найти уже почти потерял надежду!

Но голос и страстность, поразившие его среди тишины уединенной лагуны и при фантастической обстановке ночи, таинственности и начинавшейся любовной драмы, теряли всю свою энергию на сцене, под оглушительным громом оркестра, при блеске оперных ламп. Терезина пропела недурно свою вводную арию, но не удовлетворила требованиям и ожиданиям зрителей, между которыми всякий был и любитель, и знаток.

Ложи и кресла сохранили спокойное достоинство: дебютантка гибла под убийственным приговором молчания. Никто не хотел оскорбить молоденькую красавицу слишком явным знаком неудовольствия, но никто не ободрил ее изъявлением незаслуженного ею участия.

Лоренцо один не замечал, что талант певицы не отвечает ее наружности; он блаженствовал, он пожирал ее жадными взорами, он был весь углублен в радость видеть ее, смотреть на нее.

Первые два акта прошли довольно холодно; публика скучала; после сцены со старым волокитою, смешным маркизом, где дебютантка показала много ловкости и шаловливого кокетства, в задних местах партера раздался было аплодисмент, но встреченный ледяным молчанием большинства, должен был затихнуть и потеряться незамеченным.

Кончился последний акт; но тогда в верхних ярусах лож, в амфитеатре, в райке, по разным скромным углам театра поднялись отдельные, но упрямые возгласы и рукоплескания: закричали брава и стала вызывать Бальбини… Удивленные зрители первых мест, недоумевая, смотрели, откуда происходят такие неожиданные вызовы, и слова: «шайка! партия!» пробежали по ложам и креслам. Вдруг поднялся говор в литерной ложе богатого еврейского банкира, синьора Симеона Фонте-Фиори, всегда наполненной почетными посетителями и нарядными посетительницами, и сама синьора Рахиль Фонте-Фиоре, вся залитая брильянтами и обшитая бархатом, подошла к краю своей ложи, нагнулась и бросила на сцену огромный букет, подавая знак рукоплесканиям, поднявшимся беглым огнем среди ее гостей. Рассеянные по театру хлопальщики пристали к банкирской ложе и соединенными усилиями вызвали синьору Бальбини: с милою гибкостию она три раза присела перед публикою, приложа руку к сердцу и кружевной платок к голубым глазам… Зрители поняли, что семейство Фонте-Фиоре почему-то хочет устроить маленький триумф для дебютантки и, не желая мешать успеху хорошенькой девушки, вышли из залы без протеста. Тогда темные ревнители таланта синьоры Бальбини бросили ей еще несколько букетов, которые она грациозно подобрала, и тем кончились ее дебюты.

Маркиз пришел в отчаяние. Он так был поражен, узнав свою незнакомку в новой Линде, что не подумал запастись букетом во время антрактов, и теперь ему нечем было ознаменовать свое усердие.

Он вышел из театра и побежал к подъезду артистов — дожидаться выхода примадонны.

Там уже было несколько лиц разных званий; к ним присоединились мало-помалу посетители фонте-фиорской ложи и другие лица приличной наружности; все вместе дождались Терезины, приветствовали ее снова, и когда ее гондола отчалила от здания Феничэ, проводили ее с факелами, музыкою и рукоплесканиями вплоть до квартиры, занимаемой ею в гостинице del Leone Bianco (y Белого Льва). Войдя в Каналэ-Грандэ, импровизированная эскадра была встречена большою пароходною яхтою синьоры Фонте-Фиоре, иллюминованною цветными шкаликами и убранною цветами, а еще более разряженными дамами. Гости яхты долго катались по каналу, наслаждаясь двойным удовольствием веселого собрания и роскошного ужина, приготовленного для них на середине фордека. Праздник, конченный для виновницы торжества, продолжался до поздней ночи для ее счастливых покровителей.

Маркиз так был занят своими собственными чувствами, что даже не разобрал, как странно клеилось это торжество с не совсем удачным дебютом неизвестной посредственной примадонны. Он не отставал от гондолы Терезины до самого дома певицы — и возвратился потом к себе, полный золотых грез и тревожных ожиданий…

На другой заре он отправил к синьоре Бальбини целый куст цветов с признанием in-folio[56], пересыпанным дифирамбами его любви, пафосом уверений и клятвами в постоянстве; письмо было подписано полным титулом последнего Форли и запечатано его гербовою печатью. Он, разумеется, просил позволения лично выразить синьоре все, что чувствует к ее прекрасным глазам…

Ответом было приглашение явиться к Белому Льву в тот же день.

Лоренцо застал Терезину на диване, окруженною его цветами и перечитывающею его послание… На полу валялись небрежно брошенные букеты синьоры Фонте-Фиоре и вчерашних поклонников. Это неравенство в приеме цветов и их участи было уже полупризнанием со стороны прелестной Терезины…

В другом углу комнаты сидела важно пожилая женщина строгой и суровой наружности; она была занята вязанием, но глаза ее, не смигая, были устремлены на Терезину… Синьора Бальбини представила маркизу эту особу как свою мать, причем глубоко вздохнула и подняла вверх свои чудные глазки, отуманенные слезою.

Маркиз сделался неотлучным посетителем синьоры Бальбини.

На третий день, опершись на его плечо и нагнувшись к его уху, когда мать вышла на балкон, Терезина томно призналась маркизу, что она его любит, но что боится матери, слишком строгой и взыскательной… «Она меня убьет!» — говорила девушка боязливо обезумевшему маркизу… — «Увези меня, Лоренцо!»