Татьяна Булатова - Ох уж эта Люся

• Название: Ох уж эта Люся
• Автор: Татьяна Булатова
• Жанр: Русское современное
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-699-6619

Люся из тех, о ком одни с презрением говорят «дура», а другие с благоговением – «святая». Вторых, конечно, меньше.

На самом деле Люся – ангел. В смысле – ангельского терпения и кротости человек. А еще она – врач от бога, а эта профессия, как известно, предполагает гуманное отношение к людям. Люсиным терпением, кротостью и гуманизмом пользуются все – пациенты, муж и дети, друзья, друзья друзей и просто случайные знакомые. Те, кто любит ее по-настоящему, понимают: расточительно алмазом резать стекло, если его можно огранить и любоваться. Но сама Люся уверена: ее судьба – служить другим. Она устало стаскивает с вешалки потрепанные ангельские крылья и покорно втискивает усталые ноги в видавшие виды башмаки: ее ждут, она нужна, а значит, надо спешить – поддерживать, помогать, спасать. Жизнь продолжается.

---

Люся выглянула в коридор и обмерла: с потолка сыпалась побелка и отваливалась штукатурка. Больничный коридор стал похож на заброшенную каменоломню, над которой неосмотрительно пустили метро. На потолке обнажились когда-то замазанные шпатлевкой трещины, и из них струйкой сыпался белый порошок. Несколько раз гасла лампа на столе у дежурной сестры, а сама сестра с перекошенным лицом следила за действиями своей подчиненной. Между медсестрами словно возник беззвучный диалог:

«Похоже, землетрясение?»

«Похоже, да».

«Что делать будем?»

«Выполнять инструкции».

И Петрова, и ее коллега синхронно рванули к репродуктору. Так и есть, местное радио транслировало: землетрясение в Одессе, столько-то баллов, население просят срочно покинуть помещения, взяв с собой документы. Текст в репродукторе звучал торжественно, и от него в коридоре больницы стало страшно и как-то по-военному. Из палат стали выглядывать обеспокоенные мамочки, некоторые – с грудными детьми на руках.

– Почему нас не эвакуируют? – удивлялись они.

– Спокойно. Все под контролем, – изрекла Люся и удалилась с коллегой на совещание.

– Мы и правда должны их эвакуировать, – занервничала старшая сестра.

– Вдвоем? – логично парировала Петрова.

– Другого выхода нет, – настаивала напарница.

Люся зажмурилась, минуту помолчала и разразилась инструкциями:

– Во-первых, одних только мамочек в отделении не меньше двадцати человек. Умножаем на два – уже сорок. Плюс дети, лежащие без родителей. Во-вторых, если объявить эвакуацию, начнется паника, все бросятся к дверям, получится давка, могут затоптать друг друга. В-третьих, часть детей – лежачие, часть – под системами. Вообще, мы не сможем создать всем одинаковые условия для транспортировки.

– Тогда что делать?

– Я думаю, – пробурчала Петрова.

– Может, позвонить в приемное отделение или ноль один?

– Звони, – разрешила Люся.

Позвонить не получилось – связи не было.

– Я слышала, что во время землетрясения нужно становиться в дверном проеме.

– Как ты собираешься это сделать? В каждый проем должно встать не менее пятнадцати человек.

– Тогда что?

– Посмотрим, – решительно скомандовала Люся и распахнула дверь из процедурной в коридор.

Видимо, совещание длилось слишком долго. За это время большая часть мамочек успела обрядиться в байковые халаты и выстроиться в коридоре, всячески демонстрируя готовность покинуть отделение.

– В чем дело? – сурово спросила Петрова.

– Почему нас не эвакуируют? У нас дети!

– Эвакуации не будет. Можете расходиться по палатам, – в очередной раз проявила твердость строгая медсестра и направилась к входной двери.

– Вы не имеете права держать нас здесь! – заголосила не выдержавшая нервного напряжения мамаша.

– Имею, – отрезала Петрова. – Эвакуация больных всех отделений должна проводиться централизованно. Никакого приказа об ее начале пока не поступало.

Люся обернулась к напарнице, рассчитывая на поддержку, но никого не увидела: она осталась один на один с обезумевшими от страха мамочками. Стало жутко. Холодными и влажными от ужаса руками Петрова потянула на себя стоявшую в углу швабру, ловко перевернула в воздухе и резко вставила палку в проем между дверными ручками.

– Я сказала расходиться по палатам.

Люсины слова влетели в поле ненависти и страха. И тут потух свет. «Всё», – подумала Петрова и представила детали собственной смерти. Смерть выглядела не героически, а как-то натуралистично и мелко, словно иллюстрация к учебнику по судмедэкспертизе. Перед глазами возникли собственные бедные останки на оцинкованном столе: лоскутки белого халата, клочки волос рядом и в небольшом отдалении, на расстоянии черно-белой линейки, очки с треснувшими стеклами.

«Как-то мне нехорошо, – подумала Петрова и что есть силы зажмурила глаза, чтобы даже внутри не видеть. – Господи! – молилась она. – Ну почему сейчас? Ну почему так?»

Господь в диалог вступать не собирался, но, что странно, не торопились действовать и толпившиеся в коридоре мамочки. Заплакал чей-то ребенок. Петрова вздрогнула: «Началось!» На секунду сверкнул свет, озарив коридор, полный опасности. Люся почувствовала под ногами мощный толчок – и свет снова погас.

«Пора открывать дверь», – решила Петрова и потянула швабру на себя.

Та даже не шелохнулась.

– Черт, – выругалась Люся. – Заклинило.

Действительно, последний толчок оказался столь мощным, что одна из половинок входной двери в здании дореволюционной постройки просела, и швабру заклинило намертво.

– Что случилось?

Петрова повернулась на выдох толпы.

– Случилось землетрясение, – ответила Люся. – И входную дверь…

Она не успела договорить. Ее прервал звук, характерный для инфекционного отделения. Одного из детей стало безудержно рвать: малыш заплакал. Всхлипывание чередовалось с утробным рыканьем, отвратительный запах усиливался, и позыв к рвоте ощутила, думается, не одна Петрова. Просто на ней был белый халат, а не байковый, и он гарантировал власть над ситуацией.

– Кого рвет? – выкрикнула обладательница белого халата, довольно хорошо различимого в темноте.

– Колю рвет, – вразнобой доложили вдруг переставшие грозно молчать мамочки.

– Какого Колю? Фамилия? Палата?

– Семенова Колю, третья, – тонко завыла в темноте тоже, видимо, Семенова.

– Мамочки, напоминаю. Вы находитесь в инфекционном отделении. Семеновы поступили вчера вечером. Точный диагноз не установлен. Высока вероятность того, что он неблагоприятен и опасен для окружающих. У вас на руках дети. Любой их контакт с рвотным отделяемым может привести к вторичному инфицированию и утяжелению их и так нестабильного состояния. Настоятельно прошу разойтись по палатам, дабы избежать распространения опасной инфекции.

Петрова, конечно, несла полный бред: детей с острыми формами опасных заболеваний помещали в изолированные боксы, но она рассчитала верно: любая мать защищает собственное чадо, повинуясь инстинкту.

Первой от толпы отделилась Семенова – ей стало неловко при мысли, какой опасности она подвергла детей в отделении. Уходя, робко попросила сменную одежду и сыну, и себе. Остальные тоже как-то вдруг подчинились приказу, и коридор опустел.

Страх улетучился, на смену ему пришла тоска. Вновь вспыхнуло электричество, но радостнее от этого Люсе не стало. Она вдруг увидела себя сверху, чужими бесстрастными глазами: широкий гулкий коридор, двери-двери-двери – и маленькая девочка в спущенных колготках с огромными очками на детском лице.

В груди что-то заклокотало, забулькало, пол начал уходить из-под ног, и Петрова почувствовала, что ее накрывает истерика и рыданий не удержать. Люся обернулась лицом к двери и начала дергать швабру. Тупо и методично – до тех пор, пока та не переломилась под натиском Люсиных чувств. Петрова выбила дверь и, разом обессилев, бухнулась на колени: тонко завыла и приготовилась к казни. Но земля не разверзлась, и небо не разразилось молниями. Было тихо – ни ветерка, ни звука. Безмолвие. Люся подняла голову, поправила съехавшие на нос очки и огляделась по сторонам. Чего-то не хватало. Не сразу поняла, что не хватало сложившегося, как карточный домик, здания больничной администрации, сторожевой будки и одной стены морга, бессовестно открывшего земным свое цинковое нутро.

– Людмила Сергеевна, – услышала она за спиной робкий голос. – Коленьку снова рвет, подойдите, пожалуйста.

– Иду, – Петрова поднялась, отряхнула коленки и нетвердо, пошатываясь, пошла к зданию инфекционного отделения, отметив про себя, что от верхнего края двери и до крыши растянулась прихотливая по форме трещина. Не опасная, в сущности, ни для каменного барака, ни для измученного рвотой Коленьки Семенова.

Впервые, сменившись с дежурства, Люся не торопилась на утреннюю лекцию, впервые, не раздеваясь, упала на кровать и проспала, как убитая, до следующего утра. Проснувшись, неожиданно поняла, что никакого Владика в ее жизни не было. Не было – и все тут.

– Ну что-то вам все-таки было о нем известно?

– Конечно, было. Как я от мира ни отгораживалась, кое-что все равно долетало.

– Если не секрет, что?

– Что хорошо устроился, что на перспективу ему – клиника в Кисловодске, что женился, что несчастлив и много гуляет.

– Как много вам сорока на хвосте принесла!

– Говорили всякое, точно уже не помню.

– А на ком женился?

– А зачем это тебе?

– Интересно все-таки.

– По-моему, на собственной медсестре. И ты не поверишь: сразу же после нашей с Павликом свадьбы.

– Что вам сказал астролог по этому поводу? – съязвила младшая подруга.