Борис Климычев - Корона скифа (сборник)

• Название: Корона скифа (сборник)
• Автор: Борис Климычев
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-9533-5990-0

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко…

Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева «Прощаль» посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

---

Охрана обоза чувствовала себя на площади в полной безопасности. Светло, рядом полиция, жандармы, чего же беспокоиться? Мороз был велик, охранники по очереди отлучались в ближайший трактир, согреться щами, стаканчик пропустить. Лошади заиндевели, пускали ноздрями пар.

К часу ночи охранники в своих громадных тулупах пригрелись на возах, задремали.

Не сразу сообразили они, что происходит, когда в половине второго, разом, как по команде, на всей площади погасли фонари.

Тотчас как вихрь налетели темные фигуры, стали колоть охранников пиками, глушили кистенями. К обозным коням разбойники быстро припрягли своих. На переднего коня вскочил лихой наездник в сапогах с огромными шпорами. Ударил коня в бока, могучий жеребец потянул всю упряжку за собой, в темноту, в сторону Обруба. То же происходило и с другими возами. Ни крика, ни стона, только хрип, хряск, стук копыт.

Напротив магистрата тускло светила двумя-тремя окнами гостиница «Европейская». Вверху было несколько баснословно дорогих номеров для приезжих миллионеров. В нижнем этаже располагались ресторации, игорные комнаты и номера для томичей, которые пожелали бы уединиться в отдельном номере с дамой.

Накануне один из таких номеров, глядящий окнами на магистрат, занял маленький и большеголовый господин, предъявивший служащему удостоверение служащего Волжско-Камской пароходной компании. Вошел он в гостиницу в бобриковой американской шубке со стоячим воротником-ротондой и в необычайно высоком сверкающем цилиндре. С маленьким этим человечком была огромная бабища в умопомрачительных мехах. Пальцы ее сияли золотыми перстнями, в ушах висели бриллиантовые серьги.

— Пусть подадут в номер шампанское и лимон, а после пусть никто не смеет нас беспокоить! — важно сказал маленький человечек.

Гостиничный служащий, получивший на чай целую сотню, обалдел. Задумался. Чего только ни насмотришься на службе. Да как же этот клоп с такой дамой ходит? Уму непостижимо!

Теперь Рак велел Алене поставить себя на подоконник. Покуривая сигару, он смотрел из-за штор через стрельчатое готическое окно на все происходившее на площади. Все шло хорошо. Но вдруг хлопнул выстрел, это один из охранников, хотя и не увернулся от кистеня, но ружья из рук не выпустил и нажал на курок.

Тотчас проснулись в караульном помещении жандармы. Раздался крик:

— Караул! По коням!

Вскакивали на сытых лошадей в седла, украшенные царскими гербами, в синих жупанах, в комолых шапках. Вылетели на темную площадь. Где, кто? Нет обоза. Вон мелькает что-то в стороне Обруба, Туда! Пали!

Треск выстрелов. Мчат преследователи, мчат и преследуемые. Пули вспороли мешки с золотым песком. На Акимовской на домах желтые и красные фонари. Стрельба и крики летят мимо этих домов. Пули залетают в комнаты, где барышни в горячке продажной любви обнимают своих мимолетных кавалеров.

Бандерша выскочила на крыльцо:

— Что такое? Разбой!

Бандершу сразила пуля. Девицы выскочили: ах-ах! А сами и не жалеют мадаму. Почти и не платила им, а с гостей такие деньги брала! Только за еду тут и приходилось с мужчинами спать. И хорошо еще, если молодой, приятный мужчина, а то старики приходят нередко, бывают и больные, заразные. Спи с ним, а потом на улицу выгонят с волчьим билетом, если заразишься!..

Лошади летят к мосту, золотая струйка из мешка отмечает путь. Кто-то из здешних мещан проснулся от выстрелов, выглянул за ворота. Мать! Золото на снегу! Схватил лопату, скребет вместе со снегом, кидает во двор!

А возы мчат дальше, но где-то на Бочановской почти все мешки были скинуты в кусты. И тотчас кто-то там во тьме уложил их на саночки и уволок в неизвестном направлении. Где-то эти мешки были упрятаны в подполья, в неведомых развалюхах. Куда дальше будет их путь, посторонние не узнают.

Ничего не нашли преследователи, кроме пустых саней и обрубленной, порезанной упряжи.

В это время в зашторенном номере гостиницы «Европейская» Алена, целуя карлика в маковку, причитала:

— Ах ты, болезный мой, ах, ты мой маленький, ты мой умненький, ты мой бедненький мальчик!

А над улицами города, где на снегу было рассыпано золото и пролилась людская кровь, летел Иосиф, держа в зубах туго натянутую волшебную нитку. Он задевал ее длинными музыкальными пальцами, и щемящая мелодия поражала ранних прохожих. Они вздымали головы в морозное небо: что это? Пролетело что-то. Но что?

Сибирские пальмы

После Пасхи идет Светлая седьмица. Снега рыхлеют на глазах, тают, мчатся ручьи, кричат пичуги, и каждый человек может влезть на любую колокольню и звонить в колокола, хоть взрослый, хоть ребенок.

И радость на сердце не остывает, старикам вспоминается прошлое, и светлые слезы застилают глаза, а молодые сердца стучат звонко, взволнованно. Девушки вглядываются в парней, он — не он? Парни думают о девушках. Весна. Ручьи. Все оживает в природе, в сердцах, даже камни и те, кажется, оживают.

С грустью смотрел в эту весну в окошко Миша Зацкой, Матушка совсем слегла в постель с легочной болезнью. Денег не было. И взять было негде. Нынче Красная горка! Радуница! К батюшке надо идти. Все проведают в этот день усопших родителей. А воздух на улицах благостный, говорят, уже первые вербы оделись пушком. А Мише и на улицу выйти не в чем!

Ах, сколько раз он бродил зимой возле в гимназии в надежде увидеть Верочку. И видел несколько раз издалека, повзрослела, похорошела, прямо сказать, расцвела! Один раз с каким-то гимназистиком шла, и ревность иглой пронзила Мишино сердце. Но он подойти не мог, слова сказать не мог, стеснялся, обут-то в стоптанные, подшитые валенки. Ну, что это за кавалер, ей с таким и стоять-то рядом будет зазорно!

А как же теперь быть? Ботинки с дырами, правый — еще нечего, а в левом — две дыры, такие заметные. И носки купить не на что. Как быть?

Миша решился. Он взял банку с ваксой, щетку и стал чернить свои босые ноги. Навел глянец, обул ботинки и их тоже принялся чернить ваксой и чистить. Потом посмотрел в зеркало. А что? Дыр и незаметно. Вроде бы и целы ботинки.

Блуза старая, но еще целая, брюки он аккуратно заштопал, так что и заплат не видно, отутюжил. Ничего, идти можно. Авось Верочка не заметит ничего.

И пошел медленно, закоулками весны, мимо домов, домишек, украшенных кружевами резьбы, металлическим литьем, витражами. Старый город, уютный, домашний, милый.

Все дыры в замшелых заборах знакомы, спрямлял путь.

Вот и забор кладбищенский. Оглядел свои ботинки. Выпачкались в глине. Главное, не заметила бы она, что он без носок и дыра в ботинке.

Эх, а нищих-то сколько! Идущие к родителям томичи приносят освященные просфоры, в чашках рис, сваренный с изюмом, кагор. Угощают друг друга и нищим дают. Только у Миши ничего нет с собой.

В кладбищенской церкви, что была неподалеку от ворот, шла служба. Большая икона «Спас Ярое Око», колышущиеся язычки свечей. И Миша купил и поставил свою свечку. В церкви пахло ладаном и вербой. Вышел на открытый воздух.

Священники служили литию возле могил. Были они все в белых пасхальных ризах, все старички, вида благолепного. Звенели цепочки кадильниц, и дым возносился к небу.

Возле ограды у памятных камней в праздничной форменной одежде стояли казаки, молились, поминали атаманов и басами густо пел казачий хор. В другом конце кладбища пели духовное семинаристы. Чернички-монахини ходили среди надгробий и зажигали угасшие лампады.

Изумительный день этот — Радуница! Несут блины, пасхальные яйца. Много нанесли к могилкам вербы и домашних цветов в горшках. Считается, что с рассвета этого дня до его заката души усопших возвращаются на землю к своим телам. Душа ведь пройдет и сквозь камень, как сквозь воздух. Ты скажи ей, что хочешь, она тебя услышит. Поплачься, побеседуй, станет легче. Поговори хотя бы о том времени, когда Христос всех воскресит — и все мы встретимся, и близкие, и далекие.

И людское песнопение, и трели птиц, тени скользят среди кустов и деревьев. Смерть, возрождение и надежда!

Миша прошел в те ряды, где была могилка отца. Первые, пушистые вербочки положил, постоял, склонив голову, про себя разговаривая с родителем. Прощения просил за неумелость свою в житейских делах, обещал исправиться, не огорчать маму. Обещал добиться успеха в жизни. Слышит ли его дорогой отец?

Глянул в сторону, где была могила Верочкиного родителя. Нет там Верочки. Люди идут и тут, и дальше, молодые, старые, говорят тихо, смотрят светло. А ее нет.

И тревога, и нетерпение. И как-то стыдно быть одному, когда люди приходят семьями. Он прошел в старую часть кладбища, где не хоронили уже давно. Ходил, рассматривал надгробия.

Вот у входа в склеп — два ангела, один черный, другой — белый. Меж ними душа, юная девушка, молитвенно сложившая руки. У черного ангела в руках хартия с перечнем грехов усопшей, у белого — другая хартия, в которой говорится о добрых делах. Что перетянет? Душа трепещет от страха!