Еремей Парнов - Заговор против маршалов. Книга 1

• Название: Заговор против маршалов. Книга 1
• Автор: Еремей Парнов
• Издательство: Терра-Книжный клуб
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1999

Еремей Парнов - известный российский писатель, публицист, ученый и путешественник, автор научно-фантастических, приключенческих, исторических и детективных произведений, пользующихся неизменным успехом у читателя.

 "Заговор против маршалов" - исторический детектив, посвященный страшным событиям, происходившим в Германии и СССР в 30-е годы нашего столетия.

 В одиннадцатый том Собрания сочинений вошла первая половина романа.

---

Забрав свои десять марок, он поехал в оперу Кролля, дабы загодя занять место в ложе прессы. Пригласитель­ный билет, полученный в министерстве пропаганды, лежал у него в кармане.

—       Речь фюрера будет транслироваться по радио на весь мир! — оповестил Дитрих.

Для тех, кому отказали в билете, это было слабое утешение. Каждый мечтал быть причисленным к из­бранным. Суетное стремление, обостренное тайным воз­действием чужой и враждебной среды. Опасный газ ее проникал даже сквозь фильтры неприятия, незаметно смещая акценты. Не у всех, но у многих. Молотом по наковальне била в виски звенящая мысль, что именно здесь, в столице «тысячелетнего рейха», выковывается завтрашний день мира; сверкающий сталью и ужасом, в дыме и пламени. Минуя критические барьеры рассудка, тотальная пропаганда вползала в глаза и уши. Непод­контрольно претерпевала метаморфозы податливая гли­на инстинкта. За партиями стоят определенные группи­ровки, за движением — аморфная масса. Логика и рас­судок — выкрутасы мирового еврейства. Толпой управ­ляет священный инстинкт. Четко организованные прост­ранства цвета: красное, белое, черное. Броскость плака­та, сведенного к примитиву. Хлесткая доходчивость ло­зунга, вбиваемого в голову повсеместно и ежечасно. Га­зеты, радио, транспаранты, афиши, спичечные коробки и картонки в пивной — всюду одни и те же комбинации ненароком заученных слов. Просочившись внутрь, они и возникали изнутри при случайном взгляде, при беглой ассоциации. Словно непроизвольный отклик души, сдав­ленной твердеющей коркой. Первозданную глину ожгло огнем. Огненный знак — знак движения. Факельцуги, парады, армейский строй.

«Один рейх, один народ, один вождь!»

И ясен прямой путь, и проста конечная цель, сведен­ная к тотальной единице: Европа, Мир, Вселенная!

Нет цели светлей и желаннее: В осколки весь мир разобьем! Сегодня мы правим Германией, А завтра всю землю возьмем.

Ангельские личики умытых, прилизанных мальчу­ганов в коротких штанишках, с кинжалами на бедре. Высокий, солирующий в солнечное небо дискант: «Герма-а-а-а-ни-и-е-е-е-й»...

И слезы умиления на глазах.

И уже берут, берут. Под бой барабанов на трехцвет­ной перевязи. Под грохот оркестров. Под украденную мелодию:

Когда граната рвется, От счастья сердце бьется!..

Шаг, шаг, шаг. Равнение голов. Согласованный взлет барабанных палочек.

Медсестры в форменных пелеринах — строем. Гор­няки в черных мундирах — шеренгами. Девушки в оди­наковых блузах — в ногу.

Флюиды экзальтации атмосферным электричеством растекались по воздуху.

Цепи «трехслойной» охраны: полиция, штурмовые отряды, СС — взяли в кольцо оперный театр. Обезобра­женный пожаром старый парламент — отсюда до него было метров триста — сиротливо просвечивал армату­рой прогоревшего купола. В ту достопамятную ночь Ге­ринг пошутил, что опера важнее рейхстага, и сбылось по слову его. К ремонту так и не приступили. Поговарива­ли, что гауляйтер столицы Геббельс собирается перене­сти на новое место памятник Бисмарку вместе с сопро­вождающими фигурами: дородной Германией, Атласом и Зигфридом, что тяжким млатом ковал неустанно госу­дарственный меч.

Охрана стояла по всему маршруту, которым должен был проследовать сопровождаемый мотоциклистами от­крытый кабриолет вождя. Это была его счастливая вы­думка, по сей день вызывавшая восторженный трепет. На тротуарах негде было повернуться. За спинами рос­лых эсэсовцев стояли сбитые в плотные отряды бойцы трудового фронта, трамвайные кондукторы, немецкие девушки и прочие представители корпораций. Неорга­низованная публика, заполнив промежутки, была отжа­та к стенам домов. Прорваться на Вильгельмштрассе, Унтер ден Линден или ведущую к опере аллею за Бранденбургскими воротами почитали за счастье. Только бы увидеть его , хоть одним глазком! Бросить букет, выкрик­нуть здравицу. Находились и простаки, чаявшие вру­чить прошение. Бывали случаи, когда какой-нибудь истеричке с цветочками удавалось пролезть через оцеп­ление. Один старик даже выскочил на дорогу и сунул- таки письмо бдительному адъютанту. Эпизод попал в кинохронику. Весь рейх пришел в умиление, хотя кое- кому крепко надавали по шее. Словом, незапланиро­ванные инциденты были нежелательны. Агенты в штатском нервно поглядывали по сторонам.

«Каждому свое». Старый девиз прусского ордена Черного Орла незримо витал и над бывшим Королев­ским театром. Проверка документов следовала на каж­дом шагу. Режимный порядок включал в себя неукосни­тельную регламентацию.

За полчаса до начала действа театральный зал за­полнили депутаты и гости. Видные промышленники, чи­новники министерств и партийные функционеры заняли кресла в партере. Правое крыло первого яруса заполни­ли генералы и адмиралы. Все явились в парадной форме и при полных регалиях. Депутаты в подавляющем боль­шинстве тоже были в мундирах различных ведомств. Преобладали коричневые рубашки штурмовиков и чер­ные с серебром френчи эсэсовцев. С выборами было по­кончено. Нынешние законодатели империи назначались приказом фюрера и получали жалованье из партийной кассы.

Дипломатический корпус расположился в ложах бельэтажа. В верхние ярусы пропускали по гостевым билетам. Там же находилась и иностранная пресса. Поч­ти все места, отведенные дипломатам, были заняты. От­сутствие послов Франции, Англии, Советского Союза и Польши сразу бросалось в глаза. Чехословацкий послан­ник Войтех Мастный, однако, на обструкцию не ре­шился.

На сцене, где распластала длинные крылья птица с крючковатым крестом, возвышались правительственные скамьи.

Предгрозовое затишье пронзил визгливый возглас: «Фюрер!» Из оркестровой ямы грянул марш. Грохот от­кидных сидений и стук каблуков слились с барабан­ным боем. Рейхстаг приветствовал Гитлера громом Во­тана. Под рев троекратного «хайль!» сопровождаемый Гессом и Герингом, он пересек сцену; повернувшись к залу, вскинул руку к плечу. На нем были сапоги, подпоясанную солдатским ремнем блузу штурмовика скромно украшал «Железный крест».

Когда зал несколько приутих, фюрер, раскланиваясь и пожимая руки, деликатно опустился на крайнее мес­то в первом ряду.

Тучный Геринг молодцевато взбежал на самый верх и плюхнулся в тронное кресло.

Справа от фюрера сидел президент национал-социа­листской ассоциации правоведов Франк, за ним — Нейрат, министр юстиции Гюртнер и Геббельс. Стиснув вис­ки, министр пропаганды вчитывался в речь фюрера. Шахт и прочие члены кабинета расположились в сле­дующем ряду, а у подножья трибуны изготовились к за­писи стенографистки и референты во главе с Дитрихом. Перед ним тоже лежала машинописная копия речи. В его задачу входило следить за возможными изменения­ми. Ни одно слово, ни единая пауза не должны были пропасть втуне.

Из зала жадно следили за малейшими перипетиями пантомимы. Взгляды, кивки, движения губ — все вызы­вало жгучий интерес. Словно приоткрывались таинст­венные покровы, и можно было что-то угадать, вычис­лить, прочитать по лицу. Завораживало ощущение при­общенности к непостижимой магии власти.

Угадав момент кульминации, Геринг спустился с Олимпа и открыл внеочередное заседание рейхстага.

— Мой фюрер! Я приветствую вас в этих священных стенах от имени германского народа! — провозгласил он, вызвав новый прилив восторга.

Речь началась сравнительно спокойно. Поправив галстук, заколотый партийным значком, Гитлер ску­чающим тоном повторил уже известный всем меморан­дум. Несмотря на хорошую акустику, его скрежещущий голос то возвышался, то падал до едва различимого ше­пота. Все развивалось по отработанному сценарию. Гор­танный скрежет постепенно усилился, окреп, движения обрели порывистость. Бурно жестикулируя правой ру­кой, оратор принялся загибать пальцы. Их явно не хва­тало для подсчета чужих прегрешений и собственных обид. Пришлось пустить в дело другую руку. Теперь он хватался за голову, горестно раскачиваясь на трибуне, словно на палубе тонущего корабля. Судорожно сжав кулаки, метал угрозы, пока неопределенные.

Первые упоминания западных демократий, еврейст­ва и международного коммунизма высекли искры пра­ведного негодования. Срываясь на крик и впадая в не­истовство, фюрер буквально гипнотизировал замерших слушателей. Казалось, между ним и аудиторией натяну­ты токопроводные жилы. Посылая будирующий сигнал, он как бы заранее предугадывал отклик. Резкие перехо­ды вызывали внезапный хаос, приостановку дыхания, когда обескровленный мозг, не понимая слов, дрожит от заряда ненависти. В нужный момент, как на арене с хищниками, изготовившимися к прыжку, следовал громкий хлопок бича. Враг назван по имени, эпохаль­ные задачи определены. Лозунг, ставший неотъемлемой субстанцией естества, воспринимался как откровение. Перекрывая шквал оваций, оратор давал полный выход эмоциям. Он гримасничал, буйствовал, топал, сотрясая микрофоны, и брызгал слюной. Словно шаман или меди­ум, которым завладели злобные духи. Казалось, вот-вот начнется припадок падучей с пеной и закатыванием глаз.