Милош Кратохвил - Магистр Ян

• Название: Магистр Ян
• Автор: Милош Кратохвил
• Издательство: Лениздат
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1963

Жизнь национального героя Чехии — Яна Гуса, документально и красочно воссозданная чешским писателем Милошом Кратохвилом, была столь быстротечной, что костер в Констанце, на котором сгорел Гус, казалось, должен был выжечь даже память о нем. Но случилось иное: этот костер стал зарей великого пожара, в котором испепелился феодальный строй Чехии.

---

Рунтингер тоже попал в вихрь пляшущих. Неожиданно они расступились, и негоциант снова оказался на свободной мостовой. По ней цокали копыта коней. Рунтингер увидел человека в черной сутане и двух всадников, ехавших за ним, с виду — дворян. Негоциант с любопытством взглянул на священника. Его спокойные, ласковые глаза показались Рунтингеру необыкновенными. Во всей осанке священника сквозили уверенность и твердость.

Люди решили, что это какой-то важный духовный сановник. Хотя на платье священника не было никаких украшений и знаков сана, его вид внушал невольное уважение.

Когда всадники проехали, толпа снова сомкнулась и зашумела. Рядом с негоциантом кто-то громко захохотал. Рунтингер обернулся и увидел толстого монаха. Тот еле переводил дыхание и, заикаясь, орал:

— Эх, вы, ду… дураки!.. Знаете ли вы, кому дали дорогу? Не знаете… Это проехал еретик, ужасный еретик, чешский антихрист!

Рунтингер пожал плечами. В этом вавилонском столпотворении вряд ли отличишь дьявола от ангела.

Негоциант направился прямо в трактир «У золотого колеса». Пора уже отдохнуть и написать Мельхиору. С перцем придется пока обождать, а на шафране не наживешься, — повсюду появился европейский. В целом денек прошел не без пользы.

Хвала тебе, господи!..

Гроза

Констанцский магистрат предоставил жилище и чешскому посольству. Гуса поселили на улице святого Павла, в доме булочницы Фиды. Хозяйка дома отвела ему просторную, чистую комнату во втором этаже. Стол, покрытый белой скатертью, и заботливо убранная постель свидетельствовали о любви госпожи Фиды к порядку. Хозяйка, пожилая вдова, учтиво встретила гостя и спросила, чтó поставить ему в комнату. Очевидно, ряса магистра внушала ей глубокое уважение.

Как ни странно, в Констанце тревога чешских панов улеглась. По-видимому, здесь еще никто не слышал о процессе Гуса, а само его имя не вызывало ни у кого никакого интереса. Чешское посольство потерялось в этом Вавилоне, как иголка в сене. Пан Ян из Хлума вздохнул с облегчением. Теперь он один отвечал за Гуса, — пан Индржих Лацембок отправился ко двору Сигизмунда, а пан Вацлав из Дубе еще не вернулся из Аахена. Только тогда, когда сюда прибудет пан Вацлав из Дубе, последняя тяжесть свалится с плеч Яна из Хлума. Пан Вацлав из Дубе привезет в Констанц самый важный документ — охранную грамоту римского короля. Она обеспечит Г усу неприкосновенность.

Казалось, в Констанце знали о Гусе одни только чехи: профессор Пражского университета Штепан Палеч и дошлый священник — юрист Михал де Каузис, заклятые враги магистра. Они приехали сюда задолго до Гуса и, когда он прибыл, тотчас расклеили на дверях констанцских церквей свои ядовитые обвинения. Ян из Хлума не верил, что враги Гуса будут иметь успех, — у людей было много других, более интересных развлечений, чем чтение каких-то мудреных, малопонятных объявлений. На всякий случай чешский пан решил добиться аудиенции у папы и только после нее принять какие-нибудь меры.

Заручившись письмом римского короля, пан Ян из Хлума довольно легко попал на прием к святому отцу. Он добился у него неожиданного успеха: Иоанн XXIII заявил ему, что берёт магистра Яна под свою защиту. Если бы Гус убил родного брата папы, то последний и в этом случае не причинил бы ему никаких неприятностей. Иоанн XXIII снял с Гуса и тяжкое проклятие. Правда, папа сделал это по другой причине: не сними он этого проклятия, в Констанце пришлось бы прекратить всякое богослужение. По приказу папы городская стража сорвала с церковных дверей заявление Палеча и Каузиса.

Несмотря на это, пан из Хлума убедил магистра пока не выходить на улицу, — он боялся, как бы Гус не попал в ловушку.

В душе магистр не был согласен с Яном из Хлума, но не возражал ему. Он сидел дома и писал, — для прогулок у него было слишком мало времени. Магистру надо было как следует подготовиться к процессу: впереди еще изложение, защита своего учения и, разумеется, большая речь, которую ему предстоит произнести перед достойными отцами собора.

Работа шла хорошо. Никто не нарушал его покоя. Пан Ян из Хлума каждый день приходил к Гусу и, убедившись, что с магистром всё в порядке, тотчас исчезал. Члены семьи хозяйки даже не осмеливались войти в комнату священника. Госпожа Фида незаметно ставила завтрак и ужин в нишу напротив дверей комнаты и уходила к себе. Обед хозяйка подавала ему на стол. Гус благодарил госпожу Фиду и заговаривал с ней. Хозяйка, покидая его, всякий раз поражалась тому, как легко избавлялась от страха перед важной особой. Она постепенно рассказала магистру, как на исповеди, о всех своих заботах и печалях. Госпожа Фида не знала, чем вызвал он ее на откровенные признания. Казалось, она была готова рассказать ему всё, что накопилось у нее в душе за годы вдовьего одиночества. После беседы с ним ей всегда становилось легче, — ее жизнь казалась теперь не только понятнее, но и сноснее.

Однажды и сам Гус почувствовал пустоту одиночества. Желая скрасить свою жизнь, магистр начал приглядываться к людям. Он чаще спускался вниз, в пекарню, и беседовал с подмастерьями, подробно расспрашивая их о ремесле пекаря. Пекари научили его ловко, одним движением лопаты, сажать в печь булки. Как-то раз Гус до полусмерти напугал старую служанку, которая несла по лестнице воду, — он взял у нее из рук вёдра и отнес их наверх.

Одиночество магистра частенько нарушалось его новыми друзьями. Но произошло это не сразу.

В своем скромном констанцском прибежище Гус ежедневно служил раннюю мессу, — служил, не облачаясь в пышное одеяние священника и не имея для мессы никаких предметов, кроме стола, покрытого белой скатертью, оловянной чашечки и ломтя хлеба. Госпожа Фида уже в первые дни присутствовала на этих богослужениях. То ли из любопытства, то ли из желания угодить хозяйке, к ней присоединились пекари-подмастерья и служанки. Домашняя месса Гуса поражала их скромностью. Магистр служил мессу один. Он читал Священное писание и молитвы. В простом чтении молитв было значительно больше святости, чем в богатом церковном обряде. Постепенно среду домашних слушателей Гуса стали появляться новые и новые почитатели — соседи и соседки. Его комната до отказа заполнялась людьми, — кое-кто даже стоял в прихожей или слушал его через открытые двери. Всех привлекал к себе спокойный и уверенно звучавший голос священника.

Низкая комнатка над пекарней в один миг превращалась в чудесный храм истинного благочестия. Когда Гус заканчивал свою короткую мессу, люди тихонько исчезали. Они выходили на цыпочках, стараясь не скрипеть половицами дощатого пола и ветхими ступеньками лестницы.

Слушатели каждый день прибывали. Гус не сразу заметил это, — он давно привык к тому, что его всегда окружало много прихожан. Магистр нисколько не удивлялся этому и в Констанце. Поэтому вполне естественным показался ему случай, который произошел с ним однажды. После богослужения, когда люди стали расходиться, один слушатель подошел к Гусу и, немного смутившись, сказал:

— Уважаемый магистр, я слышал, что тебя обвиняют в ереси. Мне посчастливилось прослушать несколько твоих проповедей, и я не нашел в них ничего еретического. Правда ли то, что говорят о тебе?..

Слушатели задержались и с надеждой смотрели на Гуса. Наступила глубокая тишина. Лишь там, где стояла госпожа Фида, кто-то тяжело вздохнул, выразив таким образом свое недовольство: как решился человек, искренне уважающий магистра, задать такой неуместный вопрос?

Казалось, этот вопрос нисколько не огорчил Гуса, — наоборот, магистр увидел в нем проявление дружеского интереса к тому, о чем он говорил.

— Каким ремеслом ты занимаешься, друг? — спросил Гус этого человека.

— Я плотник, — ответил он.

— Представь себе, что ты возводишь крышу над домом, а внизу проходит человек и смотрит на твое творение. Заметив, что балки крыши разъехались, он кричит тебе об этом. Если ты не укрепишь их, крыша рухнет и развалит весь дом. Что скажешь ты этому человеку? Станешь его бранить?

Мужчина не колеблясь ответил:

— За что мне бранить его? Я сказал бы ему спасибо.

— Ну вот… Я сделал то же, что этот прохожий. Я заметил, как зашаталось здание церкви. Оно может рухнуть и похоронить под обломками всё христианство. Когда я сказал об этом святым отцам, они назвали меня еретиком и прокляли.

В комнате воцарилась тишина. Люди стояли, не спуская глаз с Гуса. Он заметил тревогу слушателей и предугадал их вопросы. Теперь ему, пожалуй, придется ответить на них и кое-что рассказать о себе:

— Уповаю на бога, что он сделал меня верным сыном церкви. Но позволительно ли считать правой такую церковь, которая выдает за божий закон то, чего сама хочет? Христос оставил всему христианству и, стало быть, его церкви свои заповеди. Разве может молчать слуга церкви, если она отказывается от этих заповедей? Может ли быть проповедником тот, кто мирится с пороками своей братии, пороками священников? Христос за это осуждал иудейских священников — и они выдали его на расправу, я осудил папу — и он вызвал меня на суд.