Габриэле д'Аннунцио - Собрание сочинений в 6 томах. Том 3. Франческа да Римини. Слава. Дочь Иорио. Факел под мерой. Сильнее любви. Корабль. Новеллы

• Название: Собрание сочинений в 6 томах. Том 3. Франческа да Римини. Слава. Дочь Иорио. Факел под мерой. Сильнее любви. Корабль. Новеллы
• Автор: Габриэле д'Аннунцио
• Издательство: Книжный Клуб Книговек
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-904656-34-8

Габриэле Д’Аннунцио (настоящая фамилия Рапаньетта; 1863–1938) — итальянский писатель, поэт, драматург и политический деятель, оказавший сильное влияние на русских акмеистов. Произведения писателя пронизаны духом романтизма, героизма, эпикурейства, эротизма, патриотизма. К началу Первой мировой войны он был наиболее известным итальянским писателем в Европе и мире.

В третий том Собрания сочинений вошли новеллы и пьесы «Слава», «Франческа да Римини», «Дочь Иорио», «Факел под мерой», «Сильнее любви», «Корабль».

---

Женщина все это рассказывала в высшей степени просто, без всякого злого намека на неизвестное происхождение Луки.

— Прощайте, прощайте, — проговорила, поднимаясь, донна Лаура, ей казалось, что она совершенно оправилась. — Спасибо, добрая женщина.

Она дала одному из детей монету и вышла из дома.

— По этой дорожке! — кричала ей вслед предупредительная хозяйка.

Донна Лаура пошла по дорожке. Вокруг царила гробовая тишина, нарушаемая лишь протяжным пением стрекоз. Несколько групп искривленных и суковатых масличных деревьев росло на высохшей земле. Слева сверкала река.

— О-о-о, Мартина-а-а! — послышался вдали, по ту сторону реки, чей-то зов.

Звук человеческого голоса заставил старуху задрожать всем телом. Она подняла глаза. По реке плыла барка, едва заметная среди светящегося пара, на некотором расстоянии от нее белела другая барка, парусная. В первой барке можно было различить контуры животных, кажется, лошадей.

— О-о-о, Мартина-а-а! — снова окликнул голос.

Барки приблизились друг к другу. В этом месте была мель, и перевозчикам грозила опасность, если барки бывали перегружены.

Донна Лаура, остановившись под масличным деревом, оперлась о ствол и следила за всем, что происходит на реке. Сердце ее билось с такой силой, что ей казалось, будто его удары оглашают всю окрестность. Шелест ветвей, пение стрекоз, ослепительный блеск реки — все это волновало ее и смешивалось в ее душе в хаосе безумия. Медленный прилив крови к голове, благодаря невероятному зною, все окрашивал перед глазами в красный цвет. У нее начиналось головокружение.

Обе барки скрылись за поворотом реки.

Тогда донна Лаура отправилась дальше, шатаясь, как пьяная. Показалась группа домиков, окруженных двором, в углу которого спало вповалку несколько нищих, сквозь отрепья виднелись их красные тела, обезображенная болезнями кожа. На их безобразные лица сон наложил какой-то зверский отпечаток. Один спал лежа ничком и опершись головой на руки, другой лежа на спине, раскинув руки, в позе распятого Христа. Целые тучи насекомых с жужжанием кружились над этими жалкими человеческими скелетами, густые и назойливые мухи копошились на них, как в куче навоза. Из закрытых дверей доносился стук ткацких станков.

Донна Лаура пересекла площадь. Стук ее шагов разбудил одного нищего, который поднялся, опершись на локоть, и, не успев еще раскрыть глаз, машинально забормотал:

— Подайте ради Христа!

При этом звуке все нищие вдруг проснулись и вскочили на ноги.

— Подайте ради Христа!

— Подайте ради Христа!

Толпа оборванцев стала преследовать путницу, прося милостыни и протягивая руки. Один из нищих хромал на одну ногу и шел маленькими прыжками, словно раненая обезьяна. Другой волочился, сидя на земле и отталкиваясь обеими руками, как рак — клешнями, нижняя часть его туловища омертвела. У третьего был большой фиолетовый морщинистый зоб, который при каждом шаге колыхался, как подгрудок. У четвертого была искривленная рука, похожая на толстый сук.

— Подайте ради Христа!

Одни говорили в нос и хрипели, у других были высокие, женские голоса, как у кастратов. Они твердили все одни и те же слова, одним и тем же назойливым тоном.

— Подайте ради Христа!

Донна Лаура, преследуемая этой ужасной ватагой бродяг, чувствовала инстинктивное желание спастись бегством. Слепой ужас овладел ею. Она, быть может, начала бы кричать, если бы голос не замер в горле. Нищие подошли к ней вплотную и начали трогать ее протянутыми руками. Все требовали милостыни, все.

Старая баронесса пошарила в карманах, достала несколько монет и рассыпала их за своей спиной. Голодные нищие остановились, жадно накинулись на деньги, начали драться, валить друг друга на землю, угощая более слабых пинками и кулаками. Они озверели.

Трое остались с пустыми руками, недовольные, они снова побежали за баронессой.

— Мы ничего не получили! Мы ничего не получили!

Донна Лаура, приведенная в отчаяние этими преследованиями, не оборачиваясь, бросила еще несколько монет. Между калекой и зобастым завязалась драка. Обоим достались все брошенные деньги, а бедняга идиот-эпилептик, которого все притесняли и высмеивали, не получил ничего, он начал тихо плакать, облизывая слезы и слизь, которая текла из носа, и причитал:

— Ау, ау, ау-у-у!

III

Наконец, донна Лаура добралась до избы, окруженной тополями. Она изнемогала, в глазах у нее потемнело, в висках стучало, язык горел, ноги подкашивались. Калитка была открыта, и она вошла.

Круглая площадка, обсаженная высокими тополями, представляла собой гумно. Два дерева служили подпорками стога соломы, из которого высовывались густолиственные ветви. На площадке росла трава, на которой мирно паслись две буланые коровы, обмахивая хвостом упитанные бока. Между ногами каждой свешивалось разбухшее от молока вымя цвета сочных фруктов. На земле было разбросано множество земледельческих орудий. На деревьях звенели стрекозы. Несколько собачонок возились на гумне, то лая на коров, то гоняясь за курами.

— Сударыня, кого вы ищете, спросил какой-то старик, выйдя из избы. — Не нужно ли вам переправиться на тот берег?

Старик был лысый, с бритым подбородком, все туловище его изгибалось вперед, едва держась на искривленных ногах. Все члены его носили отпечаток черной работы, от пахоты левое плечо было выше правого и грудь искривлена, от косьбы колени раздвинулись, от чистки деревьев и от различных долголетних терпеливых земледельческих трудов вся фигура его перегнулась пополам. Задав последний вопрос, он указал на реку.

— Да, да, — ответила донна Лаура, не зная, что сказать, что делать, и чувствуя, что ее покидают силы.

— Ну, так идем туда. Вот Лука возвращается, — прибавил старик, поворачиваясь к реке, по которой плыл подталкиваемый шестом паром, нагруженный мелким скотом.

Он проводил баронессу через возделанный огород к виноградному навесу, где ждали другие пассажиры. Он шел впереди нее, показывал ей овощи и говорил о будущем урожае по привычке земледельцев, состарившихся среди продуктов кормилицы-земли.

Вдруг он обернулся, так как госпожа молчала и, казалось, не слышала его слов, и увидел на ее глазах слезы.

— Вы плачете, сударыня? — спросил он тем же спокойным голосом, каким говорил об овощах. — Вы больны, что ли?

— Нет, нет, ничего… — бормотала донна Лаура, чувствуя, что умирает от усталости.

Старик ничего больше не сказал. Жизнь так изнурила его, что чужие страдания его не трогали. Сколько всевозможного люда, переправляющегося через реку, видел он за все дни своей жизни?!

— Садитесь, — сказал он, когда они подошли к навесу.

Трое парней с узелками ждали Луку. Они курили длинные трубки и хранили глубокое молчание, всем существом своим предаваясь этому наслаждению. В промежутках они говорили о ничего не значащих вещах, заполняющих узкий кругозор земледельцев.

Немного удивившись, взглянули они на донну Лауру и снова равнодушно предались своему занятию.

— Вот паром, — спокойно проговорил один из них.

— Везет овец из Видены, — добавил другой.

— Штук пятнадцать, — сказал третий.

Они поднялись и положили трубки в карманы.

Донна Лаура находилась в состоянии какого-то оцепенения. Слезы застыли на ее ресницах. Она утратила сознание действительности. Где она была? Что делала?..

Паром слегка ткнулся о берег. Овцы, испугавшись воды, жались друг к другу и блеяли. Пастух, перевозчик и его сын помогли им сойти на землю. Овцы, очутившись на берегу, бросились было врассыпную, но потом остановились, сбились в кучу и снова начали блеять. Несколько ягнят скакало на своих длинных кривых ногах, ища материнских сосцов.

Сделав все, что нужно, Лука Марино привязал паром. Затем сошел на берег и быстро зашагал по направлению к огороду. Это был высокий сорокалетний худощавый мужчина с красным лицом и плешивыми висками. У него были неопределенного цвета усы, и густая щетина выступала на подбородке и щеках, глаза были немного мутные, без всякого выражения интеллигентности, с кровавыми жилками, как у пьяниц. Из открытого ворота рубахи видна была волосатая грудь, грязная шляпа прикрывала голову.

— Уф! — вдруг воскликнул он, остановившись у навеса и вытирая пальцами вспотевший лоб.

Он прошел мимо пассажиров, даже не взглянув на них. Все его движения были неуклюжи и почти грубы. Руки, огромные, со вздутыми жилами, руки, привыкшие к веслу, казалось, были ему помехой. Они свешивались по бокам, покачиваясь во время ходьбы.

— Уф! Выпить бы!..

Донна Лаура сидела, как пригвожденная, не говоря ни слова, ничего не сознавая, ничего больше не желая.

Так вот кто ее сын? Вот кто ее сын!

Беременная женщина со старческой фигурой, обезображенной трудом и деторождением, принесла жаждущему мужу стакан вина. Тот одним духом выпил его. Потом вытер рукой губы и щелкнул языком.