Елена Хоринская - Южный Урал, № 6

• Название: Южный Урал, № 6
• Автор: Елена Хоринская
• Издательство: Челябинское областное государственное издательство
• Жанр: Публицистика
• Год: 1951

---

Бабушка по матери была добрейшим существом. Сестры и братья, особенно Михаил и Павел, часто и подолгу ездили гостить к ней. Братья уезжали в Колчедан, все время играли с соседними ребятишками, от которых перенимали много песен и разных жанров детского фольклора. Когда братья возвращались домой, то учили нас тому, что узнали в Колчедане. Из разученного тогда мне больше всего запомнились: «Тропка» (напечатана в моем сборнике «Дореволюционный фольклор на Урале»), а также несколько других плясовых песенок.

Запомнилась также песенка про животных:

«Заиграли утки в дудки,
Тараканы во варганы,
Журавли пошли плясать,
Долги ноги уставлять.
Сами пляшут на болоте,
Занимаются в работу:
Кому три дня работать;
Три овина молотить».

Сестры еще до «худого года» были отправлены учиться в Екатеринбург. Как-то летом сестры были дома на каникулах. Однажды я вышел на улицу и увидел, что на лавочке у нашего палисадника сидит младшая сестра Мария и записывает со слов крестьянской девочки-подростка песенки и частушки. Я осторожно подошел и стал наблюдать за работой сестры. Некоторые песни и частушки я до сих пор помню:

Я косила лебеду, лебеду
Телятишкам на еду, на еду…

или:

Косила, покосила,
Косу на камень бросила,
Лопаточку под елочку,
Сама пошла к миленочку.

Тогда меня особенно поразило наличие антирелигиозных частушек:

Часты звездочки на небе —
Исставленны пятаки.
Выйду замуж за монаха,
Он замолит все грехи.

Этот случай тогда произвел на меня большое впечатление: песни и частушки имеют, оказывается, какую-то ценность, их даже нужно записывать!

И это впечатление осталось у меня потом на всю жизнь. Вскоре сам стал записывать пословицы, поговорки, загадки. Эти записи сохранились у меня и до сего времени.

В конце 1890 годов сестры привезли с собой песни, которые в то время широко распевались учащейся молодежью и интеллигенцией: «Из страны, страны далекой», «Быстры, как волны, дни нашей жизни», «Проведемте, друзья», «Там, где тихий Булак со Казанкой-рекой», «В полном разгаре страда деревенская», «Рябинушка» («Эту песнь я начинаю, песнь любимую мою») и другие.

III

Мать, несомненно, знала много сказок; но ей было недосуг рассказывать их нам, ребятам. В детстве мы слушали сказки, больше всего от многочисленных нянь, преимущественно девочек-подростков. Это сказки «Жихарко», «Колобок», «Репка» про волка, лису и других зверей. От нянь же я тогда перенял ряд песенок. Из них особенно запомнилась:

«Ехал Ванька по воду,
Нашел кринку солоду,
Замешал кулажку,
Сбегал по Палашку.
«Тетушка Палашка,
Сладка ли кулажка?»
«Сладка медовая,
В печке не бывала,
Жару не видала».
Приехал дьякон
Всю кулагу смякал,
Залез на полати
Девок целовати.
Девки-татарки
Взяли все по палке,
Дьякона убили».

Учась в своем селе, в земском начальном училище, я знал от товарищей очень много дразнилок, считалок и других форм детского фольклора.

Отец мой занимался счетоводством в ссудно-сберегательном товариществе. Поэтому у нас в доме постоянно бывало много народу. Заходили также по всякому другому поводу: призанять двадцать копеек, редко рубль, попросить прочитать полученное письмо или написать письмо кому-либо из отлучившихся родных, попросить юридического и всякого другого совета, особенно по лечению болезней, а то и самого лекарства.

Иной раз посетители набирались к нам с самого утра. Бывало, мать давно уже возится около печи, отец или пишет, или считает на счетах, а мы еще спим: кто на печи, кто на полатях, кто на диванчике, подушка которого не мягче полена, а кто вповалку на войлоке у порога. Зимой, как отворялись двери, клубы пара безжалостно обдавали спящих.

Заслышав голоса посторонних, большинство из нас просыпалось. Да и как не проснуться: ведь каждый пришелец приносил с собой какие-нибудь новости. Разговор сначала заводился о чем-либо постороннем, и лишь когда прошел час, а то и два, когда исчерпаны все темы, тогда гость как бы случайно сообщал о ближайшей причине своего прихода.

Обычно причина эта была совершенно неинтересной, а вот всякого рода разукрашенные пересказы деревенских новостей, а между пересказами — случайные воспоминания о старине, предания о разбойниках, анекдоты и даже сказочки — все это занимало нас, ребят.

Если население обращалось к моим родителям, то и родители часто нуждались в помощи своих односельчан. Наиболее частым помощником в нашем хозяйстве был бедняк Степан Григорьевич Карелин, по прозвищу «Бахта» или «Бахтенок», он сам объяснил, что бахтой зовутся корневища аира, растущего в стоячих водах, в речных заводях.

Степан Григорьевич был высокого роста, худощав. Доброта и ласковость так и лучились на его лице. Он то и дело шутил, используя веками выработанный репертуар народных шуток, добавляя к ним собственные.

Когда мы, мальчики, кончили сельскую школу, нас стали возить на учебу в Камышлов.

От нас до Камышлова было около ста верст. Отцу, как занятому службой, не всегда было можно отлучиться, чтобы самому везти нас в Камышлов, и это обычно поручалось Степану Григорьевичу. Сначала он возил меня одного, потом двоих, потом троих и т. д. Бывало, в кошеве-санях сидит нас человек пять, одежда и обувь у нас плохонькие. Мы здорово перезябли. Степан Григорьевич тоже прозяб. Соскочит он с облучка и бежит возле саней. Бежит, бежит и оглянется на нас, готовых иной раз расплакаться от мороза. Наконец с лукаво-участливым видом наклоняется к кому-нибудь из нас и спрашивает:

— Ну, что, поди пить хочешь?

— Не-ет… замерз…

— А то вот мимо пролуби поедем, так напился бы…

Мы, конечно, все разражаемся хохотом, и мороз точно отскакивает от нас. Так незаметно мы доезжаем до ночлега или до кормежки.

Уже в детские годы я имел возможность хорошо изучить свое родное наречие.

Я стал понимать мельчайшие оттенки значения каждого слова. Это было почвой, на которой выросла моя любовь к народному языку, к устному народному творчеству.

IV

Если до сих пор мои наблюдения в области говора и фольклора вращались около родного села, то благодаря поездкам на учебу в Камышлов они расширялись и значительно обогатились. Почти на средине пути от Першинского до Камышлова стоит затерявшаяся среди заболоченного исеть-пышменского водораздела деревня Зяблята. Вавилово-озеро тож. Здесь жил знакомый моей тети, по матери Е. Е. Бутаковой, крестьянин Олексий Белый. Последнее — прозвище, а фамилию его мы так и не знали. У этого Олексия мы обычно останавливались почти всегда с ночлегом. Семья у хозяина была большая, но ни одного сына. Одна из дочерей была выдана за молодого мужика Тихона, который был «взят в дом».

В первый год нашего знакомства с Белым его зять находился на военной службе. В следующий год, когда мы снова попали на эту квартиру, Тихон только что вернулся из солдат. Это был детина богатырского сложения, с широким, красным от полнокровия, изрытым оспой лицом, с рыжеватыми волосами, с серьгой в одном ухе.

Если сам Олексий был мало разговорчив, зато Тихон оказался неистощимым рассказчиком сказок, анекдотов, побасенок. Со слов этого Тихона я воспроизвел потом по памяти сказку «Микола Дупленский», напечатанную в упомянутом выше сборнике. По отзывам фольклористов, этот вариант из известных — самый полный.

Проезд через Зяблята в мокрое время года был затруднителен из-за плохой дороги. Приходилось делать круг: через Далматов на Мясниковку, Тамакул, Скаты. От Тамакула — «робленой» дорогой, шедшей от Шадринска на Камышлов. Это была очень оживленная дорога, по которой то и дело проносились тройки и пары, и нередко двигались обозы с товарами, очевидно, на Ирбитскую ярмарку. Сколько опять было возможностей наблюдать «дорожный» язык и фольклор!

— Эй, эй! Семь верст на паре — далеко ли попала? — кричит нам подросток — обратный ямщик, мчавшийся на паре.

Наша лошадь устала и медленно плетется. Окрик мальчугана вызывает у нас сначала недоумение: что он такое кричит? И только раскусив его шутку, мы начинаем хохотать. А потом, когда уже другой озорник кричит нам: «Ось-то в колесе!», мы встречаем эту шутку, как старую.

В училище я застал ребят, съехавшихся с трех уездов. Все они говорили совершенно так же, как я, но иногда употребляли незнакомые мне слова, а также пели неизвестные мне песни. Это обогащало мои наблюдения над языком и фольклором.

Весной 1902 года поступил в пермскую духовную семинарию. Из многочисленной литературы читатель может судить о характере духовной школы, которая давала, с одной стороны, попов и архиереев, а с другой — таких выдающихся деятелей, как Добролюбов, Помяловский, Успенский, Мамин-Сибиряк, И. П. Павлов, изобретатель радио Попов и многих других.