Агния Кузнецова - Жизнь зовет. Честное комсомольское

• Название: Жизнь зовет. Честное комсомольское
• Автор: Агния Кузнецова
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1960

Повести о советской молодежи.

Послесловие И. Кротовой.

---

Павел почти не слышит, что говорит Тышкина мать, и вздрагивает, когда слово предоставляют прокурору.

Поднимается высокая женщина с горячими глазами южанки, с черной косой, небрежно заколотой на затылке, с выразительными бархатными бровями, которые, как бабочки, порхают и вздрагивают, пока она говорит.

«Что это она говорит? — с изумлением прислушивается Павел. — Она же не обвиняет меня! Или я ослышался…»

Но в зале явственно звучат слова обвинителя:

— Преступление совершено без умысла — нечаянно. Квалифицировано правильно — убийство по неосторожности…

Но дальше у него холодеют руки от ее слов:

— В соответствии со статьей сто тридцать девятой, я прошу суд применить к подсудимому наказание — три года лишения свободы.

Павел слышит, как в тишине зала плачет его мать…

Судья предоставляет слово защитнику. Подвижной, еще совсем молодой мужчина, в очках с четырехугольными стеклами, выходит из-за стола. Сильно жестикулируя, он говорит о том, какие хорошие характеристики дали Павлу школа, товарищи и знакомые. Он пытается обрисовать крепкую дружбу Павла и Тышки. Останавливается на характере Павла, и тот в нарисованном портрете с изумлением узнает себя. Но слова защитника ему неприятны.

«Разве можно обо мне — преступнике — говорить теперь так?!» И все, что говорит защитник, ему кажется неуместным.

— …Итак, прошу суд учесть, что подсудимый — учащийся, несовершеннолетний, имеет хорошие характеристики и то, что убийство произошло без умысла, — коротко повторяет защитник уже сказанное раньше. — Прошу суд также учесть и то важное обстоятельство, что подсудимый имел полную возможность скрыть преступление. Вспомните протоколы экспертизы и слова Якова перед смертью.

Защитник садится за свой небольшой столик, откашливается в кулак, долго устраивается на стуле, передвигая на столе бумаги, ручку, чернильницу.

Павлу предоставляют последнее слово. Он растерянно встает, долго молчит и говорит тихо:

— Я прошу дать мне возможность закончить школу…

И такой дорогой, далекой и несбыточной мечтой кажется ему ученье, класс, парта у окна, беспечный шум ребят на переменах. Еще тише он говорит:

— Не лишать меня свободы…

И ему представляется голубое, безоблачное небо, освещенное солнцем, и в нем — щебечущая ласточка.

Как во сне он поднимается, когда уходит и возвращается суд. «Три года лишения свободы», — не может забыть он фразу обвинителя, и сердце то бешено стучит, то замирает.

Судья стоя читает приговор.

— «Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики…» — все так же не в полный голос произносит она.

Павлу хочется подойти к матери, встать подле нее, дотронуться до ее руки, ощутить ее тепло…

Судья читает долго, перечисляя состав суда, подробно излагая случившееся на острове.

Возвысив голос, она заканчивает:

— «Суд приговорил Огнева Павла Николаевича на основании сто тридцать девятой статьи Уголовного кодекса подвергнуть трем годам лишения свободы условно, с испытательным сроком три года».

4

Лето в полном разгаре — душное, манящее на вольные просторы, с легкими грозами и редкими дождями.

Из окна дома Огневых видно, как на школьной спортивной площадке мальчишки увлеченно гоняют футбол. Между двумя домами синеет река. За рекой поднимается железнодорожная насыпь, по ней то и дело бегут поезда.

Облокотившись на подоконник, Павел смотрит на улицу.

«Уехать бы далеко, далеко, чтобы не видеть ни реки, ни школьной площадки, ни товарищей», — думает он, провожая глазами тающую в воздухе белую полоску дыма от паровоза.

И вдруг он начинает мечтать. Ничего не случилось. Ему просто приснился страшный сон, который сейчас забудется. Он побежит к мальчишкам на школьную площадку, ловко подбросит мяч, и тот птицей метнется через головы товарищей. Один удар — и гол обеспечен противнику.

Павел улыбается.

Нет, лучше на берег реки. Павел с Тышкой сядут в лодку, взмахнут веслами, и лодка рванется наперерез течению, туда, к насыпи, где бегут поезда… А друзья запоют свою любимую:

Выплывают расписные
Острогрудые челны…

Влажный речной ветер далеко унесет слова песни. К ним прислушаются пловцы, подпоют юноши на байдарках, услышат девушки, гуляющие в саду, разросшемся по берегу реки.

— Павлик, Гена пришел, — негромко говорит мать.

И чудесная мечта обрывается.

В комнату входит Генка Соловьев, раскрасневшийся от жары. На нем белая, расстегнутая на груди рубашка, рыжая челочка беспорядочно прилипла к мокрому лбу.

Знает ли он все, что случилось с Павлом, или верит разговорам о том, что Павел тяжело болел после внезапной смерти друга? Но, как бы то ни было, он искренне жалеет товарища и каждый день вместе с другими бывшими одноклассниками Павла заходит к нему.

Генка ставит у двери коробку из-под ботинок, сверху повязанную марлей.

— Капитану прославленной волейбольной команды от его соратника — привет! — приподнято говорит он, вскидывая кверху руку и потрясая ею в воздухе.

Но улыбка не трогает губ Павла.

— Я же сказал — играть не буду. Выберите другого капитана, — говорит он.

Некоторое время Генка молчит. Он теперь часто не знает, о чем говорить с Павлом.

— Не хочешь — не надо, — соглашается Генка. — А вот что я тебе скажу…

Но Павлу неинтересно, что скажет товарищ. Ему хочется остаться одному и думать о том чудесном, несбыточном, что перебил Генка своим приходом. Поза Павла выжидательна. В глазах — нетерпение.

— Мы решили пойти сегодня с ночевкой в лес, за деревню Карасевку, — уже без прежнего подъема говорит Генка. — Палатку настоящую достали. Пойдешь?

Павел отрицательно качает головой.

— Павлик, пошел бы… — просяще говорит мать.

В другое время она не отпустила бы сына с ночевкой в лес. Но теперь она готова на все, лишь бы отвлечь его от горьких мыслей.

— Нет, не пойду, не хочется…

— А вот это тебе надо? — Генка снимает марлю с коробки, достает оттуда голубя и подходит с ним к Павлу. Голубь спокойно сидит на ладони мальчика.

Павел наклоняется над голубем, осторожно гладит пальцем блестящие перышки. Генка сажает голубя на его плечо.

— Возьми! — с легким вздохом сожаления говорит он.

Павел вопросительно смотрит на мать и видит, что она больше него рада этому маленькому белому голубю.

— Пусть живет! — Она с благодарностью смотрит на Генку.

Генка еще раз с надеждой спрашивает:

— А может, пойдешь?

— Не пойду.

— Ну и сиди один в духоте! — ворчливо говорит Генка, надевая светло-серую кепку. — Завтра не зайду, возвратимся поздно.

— Good-bye! До свидания!

— Ты, Гена, на него не обижайся! — шепчет в коридоре мать. — И не забывай его, заходи почаще.

— Да я не обижаюсь. Только ему и говорить-то с нами не хочется…

— Ничего, отойдет. Опять прежний будет, — успокаивает его мать Павла, а сама с грустью думает: «Отойдет — это верно, но будет ли прежним?»

Тут же, в полутемной прихожей, она опускается на стул, и горькие мысли охватывают ее. Вот уже много, много дней не видит она улыбки на лице сына. В глазах его такая же растерянность, как в первые дни после ухода отца.

Но уход отца Павлик перенес все-таки легче. Он был младше, у него были товарищи, лучший друг Тышка — и дружба помогла ему забыть незаслуженную обиду и несправедливость. А теперь все гораздо глубже: он потерял своего лучшего друга и считает себя виновным в этой утрате, поэтому он сторонится товарищей, все время терзается и казнит себя.

Трудно, очень трудно перенести в юном возрасте два таких удара, выдержать две такие потери…

Павел с голубем в руках подходит к матери. Он сажает птицу ей на колени и говорит срывающимся голосом:

— Посмотри, мама, какой он славный…

Она понимает, что сын хочет утешить ее, и заставляет себя улыбнуться.

— Павлик, а может быть, мы с тобой съездим на месяц к дедушке в деревню?

— Как хочешь, — равнодушно говорит Павел. — Мне все равно.

— Поедем, сынок! — радуется мать.

— Поедем… — соглашается Павел.

Он осторожно дотрагивается до ее толстых черных кос, уложенных вокруг головы. Мать почти до плеча ему, хрупкая, как подросток.

«Как это мог я прежде не слушаться ее, возражать, даже грубить ей? — с удивлением сам себя спрашивает Павел. — Этого никогда не случится больше».

— Знаешь что, мама?

— Что, сынок?

— Ты не сердись на меня, но я все же не могу поехать к дедушке.

— Почему, Павлик?

— А вдруг она меня позовет?

Он говорит о Тышкиной матери.

— Да, может позвать, — поспешно соглашается мать.

Она знает, что Павел и страшится и хочет этого. Он часто вспоминает теперь: когда Тышка уезжал на лето в лагерь, его мать то и дело звала Павла к себе. «С тобой мне веселее, точно и Яша около», — говорила она. Но то было прежде, теперь же она никогда не позовет Павла.