Еремей Парнов - Собрание сочинений в 10 томах. Том 9. Пылающие скалы. Проснись, Фамагуста

• Название: Собрание сочинений в 10 томах. Том 9. Пылающие скалы. Проснись, Фамагуста
• Автор: Еремей Парнов
• Издательство: ТЕРРА— Книжный клуб
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1998
• ISBN: 5-300-02347-7

Еремей Парнов — известный российский писатель, публицист, ученый и путешественник, автор научно-фантастических, приключенческих, исторических и детективных произведений, пользующихся неизменным успехом у читателя.

В девятый том Собрания сочинений включены повести «Пылающие скалы» и «Проснись, Фамагуста».

---

— Он ведет себя, как монах? — на всякий случай спросил верховный, интересуясь более формальным обетом, нежели образом жизни. Ему ли было не знать, что правила иных красношапочных сект допускали множество послаблений, вплоть до супружества.

— Как мирянин, — отрицательно мотнул головой Норбу. — И по обычаю своего народа… Но поступает, как почитатель, знающий закон.

— Почему?

— Он слышит зов, хоть и не понимает его.

— Не понимает, но следует. — Старик уже не спрашивал, а утверждал, зарядившись чужой убежденностью. Но если Норбу хранил полное равнодушие, то верховный лама не таил, что в нем светлеет и согревается сочувствие.

— Путь его долог и достоин почитания, — подтвердил йог. — Как и ваше высокопреподобие, он ищет заслуг в учености. Ему ведом тайный язык калачакры,[19] мандалы, и знаки на наших камнях он читает как великий пандит. Поэтому в «Тигровом логове» его приняли как брата и допустили к участию в диспутах.

— Хоть в том и нет большой беды, но я вижу здесь отступление от устава.

— В чем, высокопреподобный? Человек волен оставить обитель и вновь, если захочет, возвратиться под ее сень. — В подтверждение своих слов Норбу жестом призвал в свидетели землю и небо. — Он три года прожил в монастыре Спиттуг, где получил посвящение и тайное имя, чтобы назвать себя, когда придет пора оставить ветхий дом.

— Вам уже известны сроки? — тихо спросил Нгагван, ощутив на лице, как легкое касание паутинки, неназойливое излучение взгляда.

— Скоро, — безмятежно ответил садху. — Белые люди растают легко и счастливо, как облачка в лучах солнца.

VII

Профессор Томазо Валенти действительно провел несколько лет в Ладакхе и получил высшую степень лха-рамба по буддийской метафизике в старейшем монастыре Спиттуг. После Александры Дэвид Нейл он стал первым европейским буддологом, удостоенным столь высокой чести.

К экспедиции в долину «Семи счастливых драгоценностей» он готовился долго и тщательно, можно сказать — всю жизнь. Если бы не внезапная, как показалось друзьям и знакомым, женитьба на молоденькой аспирантке, поездка могла бы состояться и ранее, но что предначертано, того не миновать: Валенти все же добрался до легендарного дзонга «Всепоглощающий свет». И то, что это случилось именно теперь, в год Воды и Собаки по местному календарю, а не прошлым или даже позапрошлогодним летом, особого значения не имело. Нить жизни, несмотря на причудливые извивы, никогда не раздваивается. Ее можно вытянуть в линию между концом и началом. Или замкнуть при желании в кольцо, где все точки равноценны.

Никогда еще Валенти не переживал столь упоительного душевного подъема. Несмотря на привычные болячки, которыми, как корабль ракушками, обрастает человек к пятидесяти годам, он упивался нежданной легкостью и свободой. Тело с его грешащей экстрасистолой сердечной мышцей и стареющей кровью ощущалось обновленным, почти невесомым. Валенти словно парил над землей, озаренный восходом, и все удавалось, все чудесным образом раскрывалось теперь перед ним. Это было как воздаяние за долгое безвременье, за отравленные тоской и сомнением ночи, за бесцветные дни, отягченные большими и малыми хворями.

Подобное состояние не могло длиться сколь-нибудь долго. Всякий взлет чреват неизбежным падением. Ведь и жизнь человека — не более чем проблеск во мраке.

Рожденный в аристократической римской семье и воспитанный в лучших католических традициях, Валенти был убежденным материалистом. Ни в христианскую вечную жизнь после нынешней жизни, ни в буддийскую цепь перерождений он не верил. Но философское миросозерцание изначального буддизма, свободного от теологических наслоений, безусловно, ласкало его воображение. Горькая истина об источниках страдания, лежавшая в самой основе безутешной религии, не знающей Бога, стала своеобразным утешением в трудные минуты, моральной поддержкой. Одним словом, все говорило о том, что Валенти стоит на своей вершине, и скоро начнется неизбежный спуск. Даже ангельское личико молодой жены с необычным для итальянки именем Джой могло бы лишний раз напомнить о близости закономерной развязки. По опыту близких друзей Томазо Валенти прекрасно знал, чем грозит разница в четверть века. Драматическая эволюция подобных браков протекала у него на глазах.

Но человек не видит, точнее — не желает видеть себя со стороны. И знать умом — одно, а знать сердцем — совсем иное. Томазо был счастлив, упивался сегодняшним днем и не желал задумываться о будущем. Итог для всех одинаков, и глупо отравлять ядом сомнений скоротечную радость, если ты все равно не властен ничего изменить где-то там впереди, за невидимым поворотом дороги.

Не велика, конечно, мудрость, и истина отнюдь не нова, но другого-то не дано, и каждый открывает ее, эту истину, как бы заново, для себя лично. С Томазо Валенти, который привык жить, сжигая сегодняшний день ради вожделенного, постоянно отодвигающегося завтра, подобная метаморфоза произошла только теперь. И это наложило неизгладимый отпечаток как на внутренний мир, так и на линию поведения. Мелочи, вернее, то, что считалось ранее мелочами, как бы обрели реальные масштабы. Это из них поминутно слагалось то «главное», истинное или воображаемое, ради чего жил человек.

К встрече с верховным ламой Валенти отнесся поэтому как к событию первостепенной важности. Приближаясь к заключительному этапу исканий, он окончательно утратил непреложное право исследователя на неудачу. Исправить ошибку или вовсе изменить что-то теперь уже было нельзя. Поэтому Валенти проявил твердость, оставив жену у подножия холма, хотя Джой смертельно хотелось попасть в монастырь. На редкость терпимые буддисты, конечно же, сделали бы исключение для белой леди, но по уставу женщина не должна была переступать запретную черту, и это решило дело.

Высокопреподобный Нгагван назначил аудиенцию в библиотеке, выказав тем самым уважение к научным заслугам королевского гостя. Заменив патриарший убор с магическим дорже на темени простенькой скуфейкой, старый лама встретил визитера у самых дверей. После обмена приветствиями указал ласково на почетное место у северной стены, где висела роскошная танка, изображавшая повелителя демонов Данкана, скачущего на винторогом козле по волнам крови. В полном согласии с традицией, Валенти на обеих руках поднес высокопреподобному хадак — синюю шелковую ленту с иероглифическими знаками благополучия и долгой жизни, на которой с трудом удерживал заботливо подобранные дары: электронные часы, жестяную коробку с засахаренными фруктами, цветочный одеколон и янтарную брошь, купленную в московском аэропорту Шереметьево. Янтарь, которым в Гималаях лечили от зоба, ценился много дороже золота.

Старик поблагодарил и скрылся ненадолго в примыкавшей к библиотеке каморке, откуда возвратился с белым домотканым полотнищем и бронзовой фигуркой. Валенти с замиранием сердца признал четверорукую Праджияпарамиту — покровительницу ученых монахов. Позолоченная отливка поражала изяществом линий и тщательной проработкой деталей.

— Да ведь это настоящий шедевр! — восхитился Валенти. — Ей лет двести, не меньше!

— Не знаю. — Лама потер брошь о халат и, как дитя, залюбовался притяжением наэлектризованных ворсинок. — Пусть она принесет вам успех.

Валенти деликатно перевел взгляд на стеллажи, заставленные печатными досками и завернутыми в дорогие материи книгами — стопками несброшюрованных оттисков, украшенных зачастую изысканными миниатюрами. Наверняка здесь хранились и древние, возможно, никому не известные манускрипты, начертанные на листьях пальмы и дуба, вырезанные на пластинках из слоновой кости, золота, серебра. «Удастся ли ознакомиться с этой сокровищницей древней мудрости до похода в долину? — шевельнулась мысль. — Не может быть, чтобы не нашлось хотя бы краткого описания страны, лежащей за перевалом…»

— Как вам понравился Бутан? — вежливо осведомился лама.

— Эта великолепная страна превзошла все мои ожидания, — трафаретно, но с полной искренностью ответил Валенти.

После обмена общими замечаниями и характерными для Востока вопросами о родных местах, здоровье близких и виденных в пути достопримечательностях осторожно приблизились к сути дела.

— Мне бы очень хотелось повидать долину за перевалом Лха-ла, — откровенно высказал заветное желание Валенти.

— Там нет ничего достойного внимания, — сжав тонкие губы, отрезал монах.

— Что же тогда есть? — с мягкой настойчивостью поинтересовался итальянец.

— Пустыня, где витают образы. Более ничего.

— А за ней?

— Пустота, — замкнуто вздохнул лама и вдруг добавил: — Никто не знает…

— По-моему, это различные понятия: неведомое нечто и просто ничто. Вам не кажется, высокопреподобный Нгагван?