Еремей Парнов - Собрание сочинений: В 10 т. Т. 3: Мальтийский жезл

• Название: Собрание сочинений: В 10 т. Т. 3: Мальтийский жезл
• Автор: Еремей Парнов
• Издательство: ТЕРРА— Книжный клуб
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 1998
• ISBN: 5-300-01941-0

Еремей Парнов — известный российский писатель, публицист, ученый и путешественник, автор научно-фантастических, приключенческих, исторических и детективных произведений, пользующихся неизменным успехом у читателя.

В третий том включен роман «Мальтийский жезл» — история расследования исчезновения ученого-химика, история, которая ведет читателя к тайнам альбигойских сокровищ.

---

— Тебе не интересно? — с участием и затаенной тревогой спросил Березовский.

— Я просто не умею сказать, как мне интересно! — Люсин запрокинул голову и закрыл глаза. — Я уже не верил, что оно еще когда-нибудь вернется к нам.

— Оно вернулось, — Березовский понял его с полуслова. — А вместе с ним и чертовски волнующее предчувствие тайны, и печаль о несбыточном. Наверное, мы опять не дойдем до конца, и золотая манящая нить, соединившая материки и эпохи, скроется с глаз в тот самый момент, когда в ушах уже будут звучать победные марши. Что с того, старичок? Мы ведь тоже не вечные. Так возблагодарим богов за то, что они вновь наполнили нашу жизнь манящим блеском. Ввяжемся, как говаривал Наполеон, а там посмотрим, что из этого выйдет. Может, эта игра и вовсе лишена смысла, а может, смысл в ней самой.

— Ты становишься мудрым.

— Я становлюсь старым, что значительно хуже. И ты, между прочим, тоже, отец. Пусть все у нас будет, как прежде, и мы будем просыпаться по утрам с радостным предчувствием близкого чуда.

— Ничего такого уже не будет. Мы меняемся не только потому, что стареем. Беднеет наш мир, когда из него уходят близкие люди.

— Ты прав! Ты безмерно прав! — порывисто вскочил Березовский. — Пустоту нечем, некем, вернее, заполнить. И все же, — запрокинув голову, соединил он пальцы у себя на затылке, — жизнь великолепна… Смотри-ка, солнце уже проглядывает! — закончил вполне буднично.

— Великолепна, — согласно вздохнул Люсин, — хотя дважды нельзя вступить в одну и ту же реку. Прошлое невозвратимо.

— Вздор, старичок! Никогда не повторяй прописных истин. Когда я переходил по Карлову мосту через Влтаву, то всякий раз ловил себя на мысли, что прошлое не исчезает. Оно ждет, словно мир духов у Гете, куда всегда открыта дверь. Стоит лишь по-настоящему захотеть, душевно настроиться. Деревья помнят о минувшем, небо, вода. И камни помнят. Я гладил шершавый, черный от времени известняк статуй и, хочешь верь, хочешь не верь, ощущал биение пульса.

— Фантазер! — Люсин растроганно рассмеялся. — Может быть, ты и прав. По крайней мере, ты сам не меняешься совершенно. Седина и неряшливые, совершенно неприличнейшие усы, конечно, не в счет. Это мелочь… Вернемся, однако, к нашим драконам.

— Ты, я вижу, подпал под обаяние Бариновича, — с затаенной ревностью заметил Березовский.

— Допустим, ты верно разгадал эту абракадабру, и нам полностью известен состав, но что дальше? Рецепт приготовления мы едва ли сумеем восстановить.

— Лично я и не ставил себе подобной задачи. И вообще не знаю, кому она по плечу. Солитов, возможно, и разгрыз бы сей твердый орешек, а так… — Березовский безнадежно махнул рукой. — Считай, что к электрическим батареям Вавилова и греческому огню прибавился еще один исторический курьез. А ведь соблазнительная приманка: заснуть на излете жизни, с тем чтобы восстать средь новых поколений. Их «преимущественные величества» знали, что прятать в гроссмейстерском жезле!

— Развей, пожалуйста, эту темку. Тогда, по телефону, я, извини, почти ничего не понял.

— Потому что слушать надо было старика Березовского, а не беситься! Ну да ладно, чего с тебя взять?.. Главное, что прицел был взят верный. Тут целиком и полностью твоя заслуга, вернее, Георгия Мартыновича. Он совершенно правильно расчихвостил мои измышления насчет жезла, наши с тобой измышления, Люсин! Слова «жезл императора мальтийский хранит содружество ключа» мы действительно поняли тогда слишком буквально. Тем более что жезл у императора, сиречь Павла Петровича, был уже не тот. Подлинный скипетр великого магистра Гомпеша с секретной запиской внутри граф Литта куда-то припрятал. Копию всучил, хитрющий иезуит. Видимо, у него были для этого достаточные основания. Павел, таким образом, стал первым из магистров, которого обделили священной прерогативой.

— Значит, раньше каждый новый магистр получал вместе с регалиями и саном своего рода эликсир бессмертия, продления жизни, я имею в виду?

— Совершенно справедливо. Отсюда, возможно, и титул «преимущественное величество». Преимущество, как видим, немалое. Оно позволяло главе ордена как бы продолжить свое попечение за соблюдением устава. Согласно тайной регламентации выборы нового великого магистра могли быть отсрочены единогласным решением капитула на двадцать четыре года. Чуешь, откуда ветер дует?.. Это свидетельствует о том, что уснувший под действием эликсира владыка продолжал оставаться формальным главой ордена. Вот уж власть так власть! Ни императорам, ни папам, ни даже генералам иезуитского ордена такая и не снилась.

— Преимущество и в самом деле заманчивое, — с некоторой долей сомнения заметил Люсин. Стараясь не подпасть под обаяние вдохновенного творческого порыва, он оставался настороже. Березовский умел сочинять на лету. — И кто-нибудь им воспользовался? Из этих, гроссмейстеров?

— Насколько мне удалось установить, никто. Одни собирались, но не успели — опередила смерть, другие не решались, третьим помешали роковые стечения обстоятельств… Интересно, осмелился бы Солитов на такой опыт?..

— С какого примерно времени известен рецепт?

— С начала четырнадцатого века, когда Филипп Четвертый Красивый, обвинив орден храмовников в богохульстве и непотребстве, истребил всю его верхушку вместе с великим магистром Жаком де Моле. Хотя король Франции и сумел в конце концов прибрать к рукам несметные богатства ордена, кое-что отошло к братьям-иоаннитам, которых объявили формальными наследниками. Филиппа прежде всего волновал голый чистоган, поэтому на всякого рода регалии, священные реликвии и прочую дребедень он смотрел сквозь пальцы. Лишь по этой причине рецепт избежал огня, безжалостно пожравшего все орденские архивы, и сохранился для поколений. Тайну свято берегли, но, несмотря на самую строгую конспирацию, кое-что все же просочилось. В замке Рогана в Сыхрове мне удалось узнать, как это произошло. Но это так, замечание по ходу…

— Нет уж, рассказывай! — потребовал Люсин, убаюканный сладкоголосым пением. Годы, разочарования, опыт — все оказалось бессильным. Стоило Березовскому дать волю фантазии, помноженной, однако, на строгую логику исторической достоверности, как он терял бдительность и совершенно незаметно оказывался в плену знаменитых Юриных реконструкций. Так случилось и на сей раз.

— Я знал, что тебя заинтересует этот момент, — мимоходом заметил Березовский, ничем не выказав тайного торжества. — Мне стоило немалых трудов докопаться до истины. Спасибо чешским товарищам, которые ксерокопировали и перевели все нужные мне документы. Так что у чешской милиции я по уши в долгу.

— Интересно, кто тебя туда направил? Чье ведомство?

— Ты, — с достоинством признал Березовский. — Твой уголовный розыск.

— То-то… Ты не у чехов, ты у нас в долгу, метр Березовский. Расплатишься новым романом. Не иначе.

— Ты хорошо помнишь «Три мушкетера»? — согласно кивнув, спросил Березовский.

— Перечитывал раз сто.

— Кто, по-твоему, был из них самый умный, из мушкетеров?

— Лично мне более всех импонировал Атос, невзирая на его явное пристрастие к выпивке, а скорее всего, именно по этой причине.

— Не паясничай, — бегло улыбнулся Березовский. — А как насчет Арамиса?

— Этого мне всегда было жалко. Слишком уж он принимал к сердцу превратности любви.

— Отсюда и его постоянное влечение к духовному сану! — поднял палец Березовский.

— …Которому он в итоге последовал, став генералом иезуитов, — тут же подхватил эстафету Люсин.

— Не кажется ли тебе, что из всех четверых он единственный, кому действительно посчастливилось сделать карьеру?

— Стал ли он от этого счастливее — вот в чем вопрос.

— Это другой разговор, — запротестовал Березовский. — Нас он сейчас интересует как личность, этот верховный иезуит, которому удалось проникнуть в святая святых мальтийского ордена.

— Ты шутишь! Разве это не выдумка? Я Арамиса имею в виду.

— «Записки шевалье д’Артаньяна» тоже, по-твоему, выдумка? Нет, шалишь, братец! Хоть великий Дюма и говорил, что для него история только гвоздь, на который можно навесить любые одежды, вколачивал он свои гвоздики намертво, не подкопаешься. Для настоящей фантазии необходима достоверная стартовая площадка. Мушкетер, избравший себе псевдоним Арамис, и его высокородная любовница герцогиня де Шеврез де Роган, чей портрет я собственными глазами созерцал в Сыхрове, — реальные исторические фигуры. Их богатое эпистолярное наследие, полное недомолвок, иносказаний и пропусков, помогло мне выйти на правильный путь. Усилиями бывшего мушкетера иезуиты уже при Людовике Четырнадцатом прибрали мальтийцев к рукам, а незадолго до Великой французской революции окончательно подчинили их своему влиянию. — Березовский торжественно склонил голову, словно закончивший выступление виртуоз. Пикантная подробность! — плутовски подмигнул он. — Арамис, кажется, не устоял перед соблазном попробовать средство… Но это уже совсем другая история. Вариации на темы романа «Десять лет спустя».