Еремей Парнов - Собрание сочинений: В 10 т. Т. 10: Атлас Гурагона; Бронзовая улыбка; Корона Гималаев

• Название: Собрание сочинений: В 10 т. Т. 10: Атлас Гурагона; Бронзовая улыбка; Корона Гималаев
• Автор: Еремей Парнов
• Издательство: ТЕРРА— Книжный клуб
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1999
• ISBN: 5-300-02424-4

Еремей Парнов — известный российский писатель, публицист, ученый и путешественник, автор научно-фантастических, приключенческих, исторических и детективных произведений, пользующихся неизменным успехом у читателя.

В десятый том Собрания сочинений включены повести «Атлас Гурагона», «Бронзовая улыбка» и «Корона Гималаев».

---

Долм а-Т ара (Белая и Зеленая) — женское божество.

Дорин — длинный камень, колонна.

Дрилбу — священный колокольчик.

Дун-ингши — придворный писец (тибет), высокий чин.

«Дхаммапада» — памятник раннебуддийской литературы.

Дэмчок — страшное божество-хранитель.

Еграи — племя.

Ира — кушак.

Кали — супруга Шивы, богиня смерти (санскр.).

Кам — провинция Тибета.

Ла — перевал (тибет.).

Лама — буквально «выше нет» (тибет) — монах.

Лан — единица веса (кит), равная 37,3 грамма.

Ландарма — царь, гонитель буддизма.

Лимбу — племя.

Лин — дворец хутухту (см.).

Линхор — круговой обход лхасских святынь.

Лхамо, Палдан-Лхамо — страшная богиня, покровительница Лхасы.

Майтрея — бодисатва, будда грядущего мирового периода (санскр.), Чжамба-Гонбо (тибет).

Манджушри — бодисатва, «милостивый Будда» (санскр.).

Mандал — символическое изображение мира.

Мани — молитва (санскр.).

Мэньдон — священная стена.

Мара — бог смерти, демон зла (санскр.).

Махаяна — «великая колесница», направление в буддизме (санскр.).

Мудра — исполненное смысла положение пальцев (санскр.).

Мурва — просо (тибет).

Нагарджуна — основатель махаяны (см.).

Нгари — провинция Тибета.

Накорпа — паломник (тибет).

Обо — священная куча камней (монг.).

Орос — европеец (монг.).

Падма-Самбава — проповедник буддизма в XI веке.

Паньчэнь-лама — (паньчэнь-ринпочэ) — второй высший иерарх Тибета.

Патра — нищенская чаша.

Потала (В удал а) — резиденция далай-лам.

Риньпочэ — великая драгоценность (тибет), хутухту (монг.) — «перерожденец» великого ламы.

Рупия — индийская монета.

Сакья-Муни (Шакья-Муни) — см. Будда.

Салары — китайские татары.

Санскара — цепь перерождений (санскр.).

Секты: гелукпа — господствующая; каргидпа; карма;

нинма — старая красношапочная;

сакья — красношапочная;

сангоспа; сарбо — новая.

Сронцзан-гамбо — царь, легендарный основатель Лхасы.

Субурган (ступа, чайтья, чортэнь) — буддийское культовое сооружение.

Сутры — поучения Будды (санскр.).

Сэрбум — золотая урна, куда кладутся билетики с именами кандидатов в далай-ламы.

Тантра, тарни-чжюд — мистическое учение.

Тарни — см. тантра.

Тулку — «перерожденцы» настоятелей крупных монастырей (монг.).

Упанишады — древние санскритские тексты.

Xадак — шелковый шарф для подношений.

Хамбо — духовный глава дацана.

Харасульта — вид антилоп (монг.).

Хинаяна — «малая колесница», направление в буддизме.

Хутухту — см. риньпочэ.

Цандан — сандаловое дерево.

Цзамба — поджаренная ячменная мука.

Цзонхава — реформатор буддизма в Тибете.

Цинпонь — китайский чиновник.

Чан — тибетское пиво.

Чжу — см. Будда.

Чойчжоны — страшные духи, хранители учения.

Чох — китайская медная монета.

Шакти — женское божество.

Шакья-Муни (Сакья-Муни) — см. Будда.

Шэньрэзиг — см. Авалокитешвара.

Шива — бог разрушения (санскр.).

Юдам — охранительное божество.

Ямантака — страшный дух-покровитель.

Путь далай-ламы

(Послесловие к «Бронзовой улыбке»)

Настоящее — следствие прошлого и причина будущего. В буддизме эта тривиальная истина возведена в ранг абсолюта. Ее олицетворяет колесо закона, осеняющее пагоды и монастыри.

В одной из поездок по Индии я посетил «Тибетский дом» — нечто среднее между храмом, постоялым двором и представительством далай-ламы, проживающего в курортном местечке Дармасала, где после восстания 1959 года нашли приют многие из бежавших вместе с ним тибетцев.

Я заполнил специальный листок, где требовалось указать обычные анкетные данные и цель предполагаемого посещения первосвященника. Внимательно изучив анкету, управитель сказал, что его святейшество охотно встретится со мной, но это будет не ранее, чем через две недели, когда он вернется из дальней поездки.

— К сожалению, срок моей командировки заканчивается несколько раньше. — Я не сумел скрыть огорчения.

— Ничего, — управитель попытался утешить. — Вы родились в год Деревянной Свиньи, как и его святейшество. Звезды благоприятствуют встрече.

И она действительно состоялась — ровно через пять лет — в столице Монголии Улан-Баторе, куда далай-лама приехал, чтобы принять участие в Пятой Азиатской буддийской конференции за мир (АБКМ).

Гандантэгчинлин — внушительный комплекс храмов, монастыря и духовной школы, основанной в 1838 году, — сверкал свежей краской и позолотой наверший. Трепетали на ветру флаги пяти стихий, придавая происходящей церемонии некий надмирный, космический смысл. Обширный двор обегала ковровая дорожка, застланная желтой широкой лентой, символизирующей путь ламаизма, на который высокий гость ступил сорок четыре года назад.

В главном храме было не протолкнуться. Желтые, красные, красно-желтые сангхати монахов казались при ярком электрическом свете языками пламени. Ухали барабаны, звенели серебряные колокольчики, голоса лам, читавших священный ганчжур, сливались в однообразный рокочущий напев.

Он сидел у северной стены на высоком троне, принадлежащем хамбаламе С. Гомбожаву, президенту АБКМ, главе монгольских буддистов, члену Всемирного Совета Мира. Перед ним стояли украшенная кораллами мандала — символ вселенской мощи, сосуд с амритой — напитком бессмертия, заткнутый кропилом из павлиньих перьев. Сзади, освещенные лампадами, сверкали позолоченные фигурки богов, впереди выстроилась очередь лам с голубыми шарфами — хадаками — в руках. Это был одновременно и молебен, который служил сам далай-лама, и аудиенция, которую высший иерарх ламаизма давал монгольскому духовенству, связанному с его покинутой родиной давними и сложными отношениями.

Я следил за плавными и очень точными жестами далай-ламы и невольно любовался искусством и быстротой, с которыми он касался склоненных голов. В его прикосновениях ощущались ласка и дружелюбие, его улыбка всякий раз была неожиданной и глубоко личной, словно предназначенной именно для того человека, который вручал в данный момент голубой шелк привета.

Как и другие, он был очень коротко острижен, его красное с желтыми концами монашеское платье открывало, по уставу, правое плечо, как у Будды Шакья-Муни на свитке, осенявшем «львиный» с пятью подушками трон. Смуглое, красивое, очень живое лицо, простые, чуть притемненные очки, и всякий раз, как нежданная вспышка, подкупающая улыбка на точеном скуластом лице.

На церемонии присутствовали только ламы, немногочисленные паломники и местные журналисты. Ни один иностранный гость, прибывший на конференцию, а тем более корреспондент, несмотря на все ухищрения, не был сюда допущен. Мне не стыдно признаться, что я испытывал суетную мирскую радость при мысли о том, что одно-единственное исключение все же было сделано…

Я стоял в четырех шагах от трона, преисполненный ликования, жгучего интереса, словом, чего угодно, но только не смирения, как этого требовали обстоятельства, нет. Впервые посторонний, да еще заведомый атеист, открыто, не таясь, мог присутствовать на богослужении живого бога. Да и сам Четырнадцатый далай-лама молился на монгольской земле тоже впервые.

На другой день, выступая с трибуны, украшенной знаком скрещенных громовых стрел, он скажет:

— Чудесный цветок расцвел на прекрасной земле Монголии, издавна связанной с моей страной. Если мир станет высшей целью каждого человека, не будет войн на земле.

Познав войны и беды, он понял, что из всех высоких истин самая высокая — мир. Я видел, как служки бережно расправляли ту желтую ленту во дворе, на которую он должен был ступить, как разглаживали на ней каждую морщинку. Старый, согбенный лама, поддерживаемый с двух сторон, не решился даже выйти на воздух присесть, потому что не имел сил перешагнуть эту неприкосновенную трассу, на которой не мог быть оставлен ничей посторонний след.

Как все же разнятся отвлеченная аллегория и реальность. В жизни Четырнадцатого далай-ламы не часто выпадали прямые безоблачные пути. Разве что в раннем детстве, если только было оно у человека, рожденного стать богом.