Еремей Парнов - Собрание сочинений в 10 томах. Том 1. Ларец Марии Медичи

• Название: Собрание сочинений в 10 томах. Том 1. Ларец Марии Медичи
• Автор: Еремей Парнов
• Издательство: ТЕРРА— Книжный клуб
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1998
• ISBN: 5-300-01819-8

Еремей Парнов — известный российский писатель, публицист, ученый и путешественник, автор научно-фантастических, приключенческих, исторических и детективных произведений, пользующихся неизменным успехом у читателя.

В первый том включен роман «Ларец Марии Медичи» — захватывающий детектив с элементами мистики, в котором автор, описывая похищение таинственного ларца, из XX века переносит читателя в глубины истории

---

Юра ловко поймал фотографию и зажег лампу у изголовья.

— Чтоб не сверлить тебя глазами, я пока в кухне чего-нибудь перехвачу.

— Ветчина и сыр в холодильнике, хлеб в шкафу. Есть еще какие-то консервы.

— Хватит одной ветчины, а потом выпьем.

Люсин прошел в кухню и принялся методично готовить себе бутерброды.

— Тебе принести? — спросил он, уже откусывая.

— Нет. Спасибо. Слушай.

Предначертание свершится!
Сим заклинаем семерых.
Капитолийская волчица
Хранит завязку всей игры.
Пусть Монсепор в огне падет,
Лютеции звезда затмится,
Все ж с розой крест соединится,
И в их единство ключ войдет.
Итак, свершится: роза — крест
Под кардинальским аметистом.
Следите ж за игрою мест!
Звезда Флоренции лучиста,
Но на подвязке будет кровь.
Обеих их соединит
Холодный камень Сен-Дени.
Отличный от других алмаз —
Бордоское вино с водою.
О семеро, мы молим вас.
Не обернитесь к нам бедою!
Из пепла Феникс оживет
В снегах страны гиперборейской.
Когда на смерть — не на живот —
Пальмира Севера пойдет
Против когорт и ал лютейских.
На четках Феникса как раз
Седьмая есмь тигровый глаз.
Жезл победителя мальтийский
Хранит содружество ключа.
Не перепутай сгоряча
Порядок мест в игре их строгой!
Ни эшафотом, ни острогом
Нельзя прервать игру судеб.
Последний есмь наследник — Феб.
Не токи родственной крови,
А волю звезд — небесных судей —
В игре той строгой улови
И разгадай наследство судеб:
Сатрап лакею передал
Цареубийственный кинжал.
Ты положи игре конец
И отыщи жену младую,
Чье имя носит тот ларец,
Чьи звезды — чистый Козерог.
В ночь тихую и ночь святую
Дано узреть концы дорог.
Итак, внемли же: крест и роза,
Затем латинский аметист,
Подвязка и бордоской лозы
Огонь, которым камень чист,
Звезда Флоренции, конечно,
Льнет к италийским городам,
Тигровый глаз теперь навечно
Жезлу мальтийскому отдан —
Вот слуги тайные ларца,
Таящего грозу дворца,
Взращенного на молоке волчицы.
Храни же тайну до поры!
Предначертание свершится!
Сим заклинаем семерых.

Люсин с наслаждением жевал бутерброд с ветчиной, уставившись на заросшее буро-зеленой слизью стекло аквариума, сквозь которое безуспешно пытался разглядеть рыб. Это настолько его заинтриговало, что он поднял покрывавшую аквариум фанерку. В сумрачной воде промелькнули темные рыбьи спинки.

И увидел он залитую тяжелым живым серебром палубу. Лазоревый блеск прыгающих сельдей. Мокрые роканы товарищей. И волны, чуть тронутые суровым глянцем просвечивающегося сквозь облака северного солнца.

То-то потешались они, когда узнали, что пойдет вместе с ними в трехмесячное плавание какой-то корреспондент из Москвы. Но встретили, как полагается — уважительно, широко. Кэп омаров принес из морозильника, десяток лангустов. Ребята морского карася вяленого принесли собственной заготовки. Коньячок был, лососина — все чин чинарем, по самому высшему классу. Даже шашлык из зубатки.

Люсин хотел уступить гостю свою штурманскую каюту, только тот наотрез отказался. Сразу же полез в кубрик, занял свободную койку и, разложив вещички, плотно там обосновался. Первые дни только бродил по пароходу, выспрашивал все и тут же в блокнотик записывал. Все углы облазил и, составив планчик БМРТ, аккуратно как что называется записал. А потом график для себя сочинил, чтобы каждого человека на судне продублировать. И сети чинил, и бочки забортной водой заливал, вытрясал рыбу и шкерил ее, на муку молол и в камерах замораживал. Стоял он на вахте, дежурил в радиорубке, пачкался тавотом в машинном отделении, пытался овладеть секстантом, путался в радионавигации и ревниво следил, как Люсин прокладывал курс. Это дело ему вроде бы больше всего понравилось. Хотел он и кэпа продублировать, да не стал: видно, плохо эту работу изучил или командовать стеснялся.

Проку от него, честно говоря, мало было. Он это и сам понимал. На любую работу, как это у новичков заведено, не бросался, но все, что ему поручали, делал старательно, вдумчиво. Выходил на авралы, драил палубу, смывал из шланга кровавую рыбью чешую.

Но по-настоящему оценила корреспондента команда, когда настала в его графике пора дублировать кандея. Тут уж он себя показал! Первым делом выдал ребятам буайбес по-марсельски — изысканную французскую уху. А дальше — больше: «шатобриан» из мороженой говядины, пюре «сен-жермен», соуса да «парфе» — просто закачаешься. Тут уж его ребята всерьез стали просить бросить к черту график и до конца плавания остаться в камбузе, чтобы тамошние работники могли перенять бесценный опыт.

Французская кухня очень всем пришлась по душе. Первый помощник так просто стонал, когда тарелку вылизывал, бил себя кулаками в грудь, ругался по привычке, ну только не плакал…

Вот как сходил в Атлантику специальный корреспондент «Комсомолки» Юрий Березовский. Память об этом походе сохранится в легендах.

Когда же целиком вышла в столичном журнале его документальная повесть «Рыба под нами, рыба над нами» (это он летучек, очевидно, имел в виду), Люсин как раз при шел из последнего, столь неудачного для него плавания. Весь траловый флот читал эту повесть запоем. И неважно, хорошо или плохо была она написана. В этом мало кто по-настоящему разбирался, да и думать о том ребята не хотели. Это была повесть о них. И это была правда о них. Взглянув на себя как бы со стороны, как бы с высоты себя оглядев, они очень сами себе понравились. Только решили написать автору коллективное благодарственное письмо, постановив после отчаянных споров начать его просто: «Дорогой Юра! Пишут вам…», как в адрес тралового флота пришел крупный перевод.

«Дорогие ребята! — говорилось в листочке для письма. — Вышла повесть, которую все мы вместе писали. Очень жалею, что из-за командировки в Среднюю Азию не могу к вам приехать, да и не уверен, что застану всех вас на берегу. Но банкет в «Заполярье», как я понял, дело святое. Посему приглашаю вас на банкет, который имеет место быть в оном ресторане в удобное для вас время. Всем сердцем с вами. Мою особу будет представлять штурман товарищ Володя Люсин. Я уверен, что он не откажется принять на себя и все хлопоты, связанные с проведением данного мероприятия. Крепко всех обнимаю. Высылаю бандеролью авторские экземпляры на весь экипаж.

Ваш дублер Ю. Березовский».

Что там ни говори, но это было красиво. Ребята поняли все, как надо, и оценили…

— Как там у тебя? — позвал Березовский.

— А? Все в порядке. Подзаправился.

— Тогда иди сюда.

Люсин убрал хлеб, стряхнул крошки с тарелки и, выпив чашку воды из-под крана, вернулся в комнату. Юра лежал, вытянувшись на диване, и глядел в потолок.

— Как это к тебе попало? — спросил он.

— Найдено в папке исчезнувшего иностранного туриста. Собственно, именно его мы и разыскиваем.

— И что ты думаешь по этому поводу?

— Мне кажется, это зашифрованная инструкция. Речь идет, вероятно, о том, как использовать, а может быть, и как отыскать какой-то старинный предмет.

— Весьма здраво. Продолжай.

— Э, нет, брат. Это ты продолжай! За тем я к тебе и пришел.

— А что я? Могу только повторить твои слова. По-моему, ты на верном пути, старик.

— Понимаешь, Юр, для меня тут наверняка больше непонятного, чем для тебя. Я и слов-то многих не знаю. Поэтому давай выжмем из этой штукенции все, что только можно. Считай, что дело ведешь ты, а я только при сем присутствую.

— Ладно! Давай попробуем. Он сел, подтянул к себе ноги и, положив сбоку фотографию, скосил на нее глаза.

Люсин вынул блокнот.

— Так, стариканчик! — Юра зажмурился и потер руки. — Прежде всего линия историческая. Начинается она в Риме, может быть, даже в Древнем Риме.

— Почему?

— «Капитолийская волчица хранит завязку всей игры», — наизусть процитировал Юра. — И потом в конце, — он взял фотографию в руки, — так «…таящего грозу дворца, взращенного на молоке волчицы». Это же явно про римских цезарей! Капитолий, может быть…

— А если это аллегория?

— А если все здесь аллегория? На черта тогда мы теряем время? Нет уж, голубчик, давай сначала исследуем буквальный смысл.

— Согласен, — кивнул Люсин.

— Итак, мы останавливаемся на античном Риме или, по меньшей мере, на Риме раннего средневековья. До Ренессанса.

— Почему?

— Потому, что далее следует Монсегюр. «Пусть Монсепор в огне падет».