Франтишек Фрида - Опасная граница: Повести

• Название: Опасная граница: Повести
• Автор: Франтишек Фрида
• Издательство: Воениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1985

В повестях, вошедших в сборник, рассказывается о драматических событиях, происходивших в Судетской области Чехословакии накануне захвата ее гитлеровской Германией. Автор показывает неспособность буржуазного чехословацкого правительства организовать отпор фашистской агрессии, отстоять суверенитет страны, хотя трудящиеся, весь простой народ горели желанием бороться за независимость своей родины.

Книга предназначена для массового читателя.

---

В телефонной трубке раздался треск и опять послышался голос Ворачека:

— Сто одиннадцатый пойдет по расписанию. А почему бы ему не пойти? Почему, черт побери?

— Пан начальник, я хочу отправить жену и дочь к родителям в Мельник. Вы же знаете, какая тут в последнее время сложилась обстановка. Мужчинам-то положено оставаться на своих постах. А с бабами что делать? Ну хорошо, спасибо. До свидания.

Стейскал дал отбой и некоторое время смотрел в угол невидящим взглядом.

К нему подошла Ганка:

— Что-нибудь случилось, папа?

— Ничего.

Она испытующе взглянула на отца, на его лицо, покрытое красноватыми жилками, на седые виски. Тот стоял у телефона в расстегнутой железнодорожной форме, немного поблекшей и потрепанной. Да, она конечно же будет по нему скучать.

— Папа, будь осторожен!

Он протянул руку и погладил ее. Ганке захотелось поцеловать эту тяжелую шершавую руку. Близость расставания наполнила ее сердце тревогой. Она боялась за отца, ее угнетала мысль, что здесь, в Вальдеке, он остается один. Она хорошо понимала, почему он отправляет их к дедушке с бабушкой. В последнее время из пограничных районов уехали многие. В чешской школе в Румбурке девушек осталось совсем мало. В классах царила атмосфера беспокойства, неуверенности в завтрашнем дне. Тревога родителей передалась и детям. Беспричинное веселье вспыхивало все реже, даже у записных шутников пропал юмор.

Ганка отогнала от себя эти невеселые мысли и подумала, что, вместо того, чтобы созерцать печальный осенний пейзаж, надо пойти помочь матери. Скоро придет сто одиннадцатый. Начнется спешка, мать станет суетиться, искать вещи, которые давно упакованы, рыться в чемоданах и сумках, пока отец не схватит их и не вынесет на платформу. Так бывало всегда, когда начинались каникулы и они уезжали к дедушке с бабушкой.

Ганка снова повернулась к окну. Делать ничего не хотелось, и она стала слушать шаги отца. Ходьба его, видимо, успокаивала. Обычно у него находилось для Ганки ласковое слово, шутка, но сегодня ему, вероятно, было не до веселья. Она хотела было повернуться к нему и рассказать что-нибудь смешное, какой-нибудь случай из школьной жизни, но почему-то ничего не могла вспомнить.

Отец остановился у нее за спиной.

— Папа! — заговорила она, и голос у нее сорвался. Продолжать она не могла.

Стейскал обнял дочь за плечи. Прикосновение сильных отцовских рук успокоило Ганку. Теперь они стали смотреть в окно вдвоем.

Из спальни вышла Стейскалова. Муж и дочь повернулись к ней.

— Я готова, — сказала она, тяжело вздохнув.

Ехать они решили всего несколько часов назад, и мать сразу принялась за дело: собирала чемоданы, сумки, подгоняла Ганку, у которой все валилось из рук, успела приготовить кое-что из еды. Сборы ее утомили, следы усталости легли даже на ее все еще красивое, свежее лицо, хотя ей было уже за сорок. Стейскал рядом с ней выглядел гораздо старше, хотя разница в возрасте была у них незначительной.

— Ты ничего не забыла? — опросил он у жены.

— Кажется, нет, — ответила она и тут же бросилась в комнату.

Ее удручала не спешка, а причина, по которой они уезжали. Пока она собирала вещи, думать об этом было некогда. Но теперь, когда все было уложено и она увидела, Что муж и Ганка стоят у окна и смотрят на луг, лес и дорогу, ее охватила ужасная тоска. Чтобы они не заметили ее слез, она вернулась в спальню и принялась в десятый раз перебирать вещи. Немного успокоившись, она вернулась в кухню и стала перечислять, что должен сделать в ее отсутствие муж: выгнать козу на луг и привязать ее к колышку — пока есть трава, пусть сама пасется, дать курам корм, а на ночь запереть курятник...

— Если надумаешь уезжать, козу и кур кому-нибудь отдай. И попроси присмотреть за нашими вещами...

— Куда же я уеду? — улыбнулся Стейскал. — Я же здесь на службе. Ну а если меня сменят, передам дела, закрою квартиру, оставлю ключи пани Германовой и поеду к вам.

Пани Германова была вдовой железнодорожника. Когда-то она с мужем жила на станции, но потом они построили себе дом наверху, у дороги. Это была порядочная женщина, и если Стейскаловы уезжали в отпуск всей семьей, она присматривала за их хозяйством.

Стейскал делал вид, что внимательно слушает, и кивал. В эти минуты заботы жены казались ему ничтожными. Он хорошо знал, что делать, ведь уже не раз оставался один. Служба не слишком обременяла его, а в свободное от смены время, когда на его место заступал старый Ирачек, он просто не знал, чем бы заняться. Часто они сидели на лавочке и болтали о разном. Вообще-то хозяйство Стейскал завел только по настоянию жены. Зачем держать скотину, если у родителей в Мельнике большое хозяйство и они могут прислать любые продукты?

— Ты будешь нам писать?

Он хотел было сказать, что это глупый вопрос, но потом просто кивнул.

— Отдать Ганку в школу?

— Конечно, не может же она сидеть дома. Или ты надеешься, что уже через несколько дней все утрясется?

Стейскалова ничего не ответила. Она подошла к столу и принялась рыться в маленьком чемоданчике. Там лежали документы, деньги, Ганкин табель. Она взяла его в руки, задумчиво на него посмотрела и положила обратно. Здесь же лежали украшения, которые достались ей от матери: старое золотое кольцо, серебряный браслет, бижутерия и кое-какие безделушки, напоминавшие о молодости.

Минута прощания неотвратимо приближалась. Стейскалу пришлось взять себя в руки, чтобы женщины ничего не заметили. Они не должны были знать, как огорчает его их отъезд. Но ему так будет спокойнее. Все чехи отправляли семьи в глубь страны. Его удручала мысль о том, что когда-нибудь и ему придется покинуть станцию. Он привык к ней. Как-никак шестнадцать лет смотрит из этих окон на железнодорожную платформу, на рельсы, уводившие по лугу к лесу и дальше, в сторону Румбурка, на дорогу, сбегавшую с пологого холма, которую при приближении поезда он перекрывал шлагбаумом. Чего только он не пережил за эти шестнадцать лет! Сколько проехало за это время машин, телег, сколько поездов прогрохотало по рельсам и сколько раз ему пришлось поднимать и опускать шлагбаум! А дежурств так просто и не счесть. Платформу он измерил своими шагами, наверное, сто тысяч раз, а время определял только по железнодорожному расписанию: утренний мотовоз, потом товарный, в полдень пассажирский, за ним один или два товарных, в четыре мотовоз со школьниками, потом пассажирский, расписание которого согласовано с поездом на Прагу. Ночью мимо грохотали поезда, которые везли на шлукновские текстильные фабрики уголь или громадные тюки с хлопком, в обратном направлении они доставляли готовые изделия.

Внезапно у окна появились две фигуры в военной форме. Стейскал вздрогнул, но узнал пришедших и сразу успокоился. На станцию время от времени заходил патруль местной охраны. Ребята беседовали с ним, заигрывали с Ганкой и шли дальше. Иногда они пережидали на станции непогоду.

Отряды местной охраны были сформированы после майской мобилизации. Они состояли из представителей жандармерии, таможенной службы и военных. А в местное подразделение местной охраны вошло еще и несколько немцев-антифашистов. Отряд местной охраны разбил лагерь неподалеку от деревни. Бойцы патрулировали границу, охраняли важные пограничные объекты. Стейскал всех их хорошо знал.

В дверь постучали, и в комнату ворвался молодой парень в зеленой форме таможенника, но Стейскал, даже не видя его, только по шагам смог бы сказать, кто это. Юречка был в их доме частым гостем, и ходил он к ним не просто поговорить, как утверждал, а, наверное, из-за Ганки. Придет и глаз с нее не сводит. Незаметно было, чтобы девушка проявляла к нему хоть какое-то внимание. Или она это скрывала? Следом за парнем с буйной светлой шевелюрой и широким смеющимся ртом появилась тощая фигура жандармского вахмистра Биттнера. Он был полной противоположностью веселому, словоохотливому Юречке, человеком довольно неприятным, и Стейскал его не любил.

— Добрый день, пан Стейскал!

— Здравствуйте!

— Привет, Ганочка! — поздоровался молодой таможенник с девушкой, которая слегка смутилась.

Биттнер холодно кивнул и остановился в дверях.

— Садитесь, пан вахмистр, — предложила Стейскалова и подвинула ему стул.

— Спасибо, мы только на минутку. Меняем патруль у моста.

А Юречке даже не нужно было ничего предлагать. Он вел себя здесь как дома.

— Что нового? — спросил Стейскал.

— В деревне готовится какое-то торжество. Утром я видел парней в коричневых рубашках и начищенных сапогах. Судетские немцы теперь только и делают, что готовятся к праздникам. А мы настолько привыкли к провокациям, что даже злиться перестали.

— Пан Юречка, а вы умеете злиться? — подсмеивалась над ним Ганка.

— Если меня доведут...

— Это члены СНП готовятся к торжеству? Пан Биттнер, вы-то, наверное, знаете, — не удержался Стейскал.