Джером Сэлинджер - Собрание сочинений

• Название: Собрание сочинений
• Автор: Джером Сэлинджер
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-699-31203-0

Дж. Д. Сэлинджер (р. 1919) — великий затворник американской литературы, чьи книги уже полвека будоражат умы читателей всего мира. В данном томе собран основной корпус его работ в новых переводах. Роман «Ловец на хлебном поле», «Девять рассказов» и повести о Глассах можно смело считать духовным завещанием XX века грядущим столетиям.

---

А когда шевельнулся опять, можно было решить, будто к нему прицепили нити от марионетки, а потом слишком уж рьяно за них дернули. Похоже, ему позволили только схватить сигару, а затем следующий рывок невидимых нитей развернул его к стулу у второго письменного стола в комнате — стола Дружка, — где стоял телефон.

Устроившись сызнова, он первым делом вытащил из брюк полы рубашки. Расстегнул ее совсем, словно путь в три шага привел его в странно тропическую зону. Затем вытащил изо рта сигару, переложил ее в левую руку, где и оставил. Правой же рукой снял с головы платок и расстелил перед телефоном — явно «наготове». После чего без видимых сомнений снял трубку и набрал местный номер. Очень и очень местный номер. Набрав, взял со стола платок и окутал им микрофон — не туго и так, чтобы попышней. Поглубже вздохнул и стал ждать. Мог бы и сигару закурить — она погасла, — но не стал.

Где-то полутора минутами ранее Фрэнни с отчетливой дрожью в голосе отказалась от четвертого за пятнадцать минут материного предложения принести ей кружку «славненького горяченького куриного бульончика». Это последнее предложение миссис Гласс сделала на ногах — прямо на полпути из гостиной в сторону кухни и с довольно суровым оптимизмом на лице. Однако вернувшаяся в голос Фрэнни дрожь быстро услала мать обратно на стул.

Стул миссис Гласс, разумеется, стоял на той стороне гостиной, где Фрэнни. Причем стоял крайне бдительно. Примерно за четверть часа до этого, когда Фрэнни пришла в себя настолько, чтобы сесть и взглядом поискать расческу, миссис Гласс перенесла стул от письменного стола и расположила его ровно у кофейного столика. Точка великолепно подходила для наблюдений за Фрэнни, а кроме того, позволяла наблюдателю легко дотягиваться до пепельницы на мраморной столешнице.

Усевшись снова, миссис Гласс вздохнула, как вздыхала всегда, если отвергали ее кружки куриного бульона. Однако, она, так сказать, курсировала взад-вперед по желудочно-кишечным трактам своих детей на патрульной повозке уже столько лет, что вздох этот ни в каком смысле не был подлинным сигналом капитуляции; к тому же, она почти сразу сказала:

— Я не понимаю, как ты рассчитываешь вернуть себе силы и прочее, если не будешь принимать ничего питательного. Извини, но я не понимаю. Ты же только и…

— Мама — ну пожалуйста. Я уже двадцать раз просила. Пожалуйста, перестань талдычить про куриный бульон, а? Меня тошнит от одного… — Фрэнни смолкла и прислушалась. — Это наш телефон?

Миссис Гласс уже поднялась со стула. Ее губы поджались. От телефонного звонка — любого телефона, где угодно — губы ее поджимались неизменно.

— Я сейчас, — сказала она и вышла. Позвякивала она слышнее обычного, словно в кармане ее кимоно раскрылась коробка разнообразных гвоздей.

Не было ее минут пять. А когда вернулась, лицо у нее выражало, по давнему определению ее старшей дочери Тяпы, одно из двух: либо она только что поговорила с кем-то из сыновей, либо кто-то сообщил ей достовернее некуда, что все до единого люди на свете целую неделю должны будут двигать кишечником с идеальной для гигиены регулярностью.

— Звонит Дружок, — объявила она, входя в комнату. По многолетней привычке она подавляла в себе любой признак удовлетворения, что могло вкрасться в ее голос.

Судя по виду, при этом известии Фрэнни отнюдь не пришла в восторг. Вообще-то ей стало не по себе.

— Откуда он звонит? — спросила она.

— Я его даже не спросила. У него, кажется, жуткая простуда. — Садиться миссис Гласс не стала. Нависла. — Давай скорее, барышня. Он требует тебя.

— Так и сказал?

— Разумеется, так и сказал! Давай быстрее, ну?.. Надень шлепки.

Фрэнни выпуталась из розовых простыней и голубого платка. Села — бледная, очевидно нехотя — на край дивана, глядя на мать. Ногами нашарила шлепанцы.

— Что ты ему сказала? — беспокойно спросила она.

— Будь так добра, подойди к телефону, барышня, прошу тебя, — уклончиво ответила миссис Гласс. — Только, ради бога, поскорее.

— Наверно, ты ему сообщила, что я, скажем, на смертном одре, — сказала Фрэнни. Ответа не последовало. Она встала с дивана — не так хрупко, как мог бы встать больной после операции, но с легчайшим оттенком робости и осторожности, словно опасалась легкого головокружения, а то и рассчитывала на него. Уже увереннее сунула ноги в шлепанцы, затем мрачно обошла кофейный столик, развязывая и вновь завязывая узлом пояс халата. Где-то годом раньше в неспровоцированно самоуничижительном абзаце письма, адресованного Дружку, свою фигуру она определила как «безупречно американческую». Глядя на нее, миссис Гласс, кстати сказать — великий ценитель девичьих фигур и походок, еще раз вместо улыбки чуть поджала губы. Стоило, однако, Фрэнни скрыться с глаз, как ее мать все внимание обратила к дивану. По всему виду миссис Гласс было ясно: мало что на свете не одобряет она столь же пылко, как тот факт, что диван этот — хороший, обитый тканью с начесом, — уготовлен для сна. Она зашла в проход между ним и кофейным столиком и принялась в лечебных целях взбивать все подушки, на кои падал взор.

Фрэнни же по пути проигнорировала телефон в коридоре. Очевидно, она предпочла длительную прогулку до родительской спальни, где располагался более популярный аппарат. В походке ее, пока она шла по коридору, не виделось никаких отчетливых странностей — она ни тянула время, ни особо спешила, — и однако по мере продвижения Фрэнни преображалась. С каждым шагом будто становилась ощутимо младше. Возможно, длинные коридоры, плюс последствия слез, плюс телефонный звонок, плюс запах свежей краски, плюс газеты на полу — возможно, сумма всего этого равнялась для нее новой кукольной коляске. Как бы то ни было, когда Фрэнни дошла до двери в родительскую спальню, ее элегантный, сшитый на заказ домашний халат из галстучного шелка — вероятно, символ всего, что в общежитии считалось роскошным и фатальным, — выглядел так, будто на ходу обернулся шерстяным халатиком маленькой девочки.

В спальне мистера и миссис Гласс смердело — даже воняло — свежевыкрашенными стенами. Всю мебель согнали на середину комнаты и накрыли холстиной — старой, заляпанной краской, натуральной на вид холстиной. Кровати тоже отодвинули от стены, однако накрыли хлопковыми покрывалами, предоставленными самой миссис Гласс. Телефон теперь стоял на подушке мистера Гласса. Очевидно, миссис Гласс тоже предпочитала его более публичному параллельному аппарату в коридоре. Трубка лежала рядом, ждала Фрэнни. Почти совсем по-человечески надеялась, что ее существование признают. Чтобы до нее добраться, оправдать ее ожидания, Фрэнни пришлось прошаркать по всей комнате, по россыпи газет и обогнуть пустое ведерко из-под краски. А дотянувшись до трубки, Фрэнни не взяла ее сразу, а просто села рядом на кровать — посмотрела, отвела взгляд, провела рукой по волосам. Тумбочку, обычно стоявшую у кровати, теперь придвинули так, что можно было ее потрогать, не вставая. Фрэнни сунула руку под особо заляпанный участок холста, закрывавший тумбочку, пошарила взад-вперед, пока не наткнулась на искомое: фарфоровую сигаретницу и коробок спичек в медном держателе. Закурила, потом еще раз глянула на телефон — продолжительно, крайне тревожно. За исключением покойного Симора, следует отметить, прочие братья Фрэнни по телефону говорили чересчур звонко, если не сказать — бодро. В этот же час, вероятно, Фрэнни в глубине души сомневалась, стоит ли рисковать и доверять единственно тембру голоса по телефону — не говоря уж о словесном наполнении, — кто бы из братьев ни звонил. Тем не менее, она нервно затянулась и довольно храбро взяла трубку.

— Алло. Дружок? — сказала она.

— Привет, милая. Как там у тебя — все ничего?

— Я нормально. Ты как? Ты что, простыл? — Затем, когда немедленного ответа не поступило: — Бесси, наверно, что ни час тебе отчитывалась.

— Ну… в каком-то смысле. Туда-сюда. Известное дело. У тебя все ничего, милая?

— Нормально. Но голос у тебя все равно странный. Либо у тебя кошмарная простуда, либо связь кошмар. Ты вообще где?

— Где я? В своей тарелке, Плюшка. В домике с привидениями дальше по дороге. Ладно. Поговори со мной.

Фрэнни беспокойно закинула ногу на ногу.

— Я не очень понимаю, о чем бы ты хотел поговорить, — сказала она. — То есть, что именно Бесси тебе наплела?

На линии повисла крайне характерная для Дружка пауза — лишь чуточку загустевшая от превосходства им прожитых лет, — которая так часто испытывала терпение как самой Фрэнни, так и виртуоза на другом конце провода, когда они были совсем маленькими.

— Ну, я, в общем, не могу сказать, что именно она мне плела, милая. Настает миг, когда слушать Бесси по телефону — уже как — то грубо. Я слышал про чизбургерную диету — в этом не сомневайся. И, разумеется, про книжки о Страннике. А потом, кажется, я просто сидел с трубкой возле уха и толком не слушал. Известное дело.