Питер Гитерс - Кот, который всегда со мной

• Название: Кот, который всегда со мной
• Автор: Питер Гитерс
• Издательство: Аст
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-17-080154-1

Питер Гитерс — счастливый обладатель замечательного кота, которого теперь знает весь мир. Десять лет он писал биографию своего пушистого любимца, а свободное время использовал для того, чтобы стать известным писателем, сценаристом и издателем. Миллионы читателей по всему миру, плененные обаянием вислоухого кота Нортона, мечтали узнать, как сложилась дальнейшая судьба их любимца. А дальше Нортона ждали увлекательные приключения — вместе с хозяином он путешествовал по Франции и Италии, свел знакомство с Марчелло Мастрояни и Энтони Хопкинсом, встречался с читателями во время рекламного тура, сочинил текст к музыкальному компакт-диску и написал вместе с соавторами книгу. Лейтмотив этой книги — «За каждым выдающимся человеком стоит еще более выдающийся кот!» И с этим не поспоришь!

---

Отправляясь в наше последнее путешествие, я не знал, хватит ли ему сил позаботиться о тепле.

Хватило. Подогрев работал всю дорогу. Черт с ним, с раком, кот решил ехать со всеми удобствами. Не успели мы миновать и квартал, как в мою сторону потянулась его лапа, щелкнул выключатель, и Нортон замурлыкал.

Он мурлыкал весь путь до Вашингтона, где, как я решил, будет наша первая остановка. Ни я, ни Нортон раньше не проводили в этом городе много времени, но он показался мне подходящим пунктом для начала путешествия. Мы зарегистрировались в отеле «Мэдисон» — приятной гостинице, недалеко от Белого дома, где довольно доброжелательно относились к кошкам. Я не был уверен, хватит ли у Нортона сил на осмотр достопримечательностей. Но когда мы устроились, он съел небольшую креветку, взбодрился и был готов к прогулке. Мы вышли на улицу, и Нортон первый раз в жизни увидел мемориалы Линкольна и ветеранов Вьетнама. Мы немного посидели в парке напротив Белого дома, но там не оказалось собачьей площадки, и Нортону было не очень интересно. Вскоре я решил, что ему хватит впечатлений, и мы вернулись в «Мэдисон».

Мы изрядно нагулялись, и я подумал, что будет лучше заказать еду в номер, а не ходить в ресторан. Нортон с благодарностью дал поставить себе вторую за этот день капельницу (в последние две недели я ставил ему капельницы дважды в день). После процедуры ему всегда становилось заметно лучше. Затем он поел немного жареной курятины и лег спать.

На следующее утро мы отправились в Пенсильванию, и нашей первой остановкой стал Вэлли-Фордж. Мы вышли из машины в том самом месте, где Джордж Вашингтон переправился через Делавэр. Мне казалось, там должна была чувствоваться духовная или по крайней мере символическая связь времен. Нечто, что спаивало бы все воедино: начало и конец — давнее приключение, расчистившее путь к большому и великому, и современное приключение, завершающее малое и великое. Но ничего не обнаружил, а Нортон, уверен, тем более. Мы оказались не сильны в символике. Однако место впечатляло, внушало благоговение, на что способна только история. Мы немного напитались атмосферой, вернулись в машину и поехали в одну из любимейших маленьких гостиничек Нортона — на ферму Суитуотер.

Если кто-то не обратил внимания, на этой ферме во время одного из наших весенних путешествий произошла стычка моей тети Белль с козлом. Красивейшее, необыкновенное место. Главный дом представляет собой каменное строение, восходящее к 1700-м годам. Флигели — некоторые каменные, некоторые деревянные — были превращены в гостевые комнаты и номера-люкс. Вокруг многие акры покрытой буйной растительностью земли, бассейн, и рядом с ним с дерева свисают очаровательные качели. У качелей под большим дубом расставлены деревянные стулья и деревянный диванчик.

По всему участку разбросаны вишневые деревья. С тех пор как мы здесь были с нашей «весенней группой», на ферме прибавилось лошадей, заметно перестроили и усовершенствовали обнесенный забором загон.

Я зарегистрировался у хозяев фермы, мужа и жены — Рика и Грейс, которые, как всегда, мне обрадовались, но еще больше обрадовались они Нортону. Однако я заметил, как их поразил его вид. Стоило коту высунуть голову из своей сумки, чтобы поприветствовать хозяев дома, они поняли: с котом что-то не в порядке. Рик дружески потрепал его по голове и грустно посмотрел на меня. Я кивнул. Решил, что кивки — лучший способ поведения, поскольку трудно одновременно кивать и реветь в три ручья.

Мы устроились там же, где в первый приезд, — в двухкомнатном номере в одном из деревянных домиков, который назывался «Садовый коттедж». В нем были веранда, гостиная, спальня и ванная. И я тут же начал создавать Нортону удобства. Чтобы ему не пришлось никуда ходить, если не возникнет желания, в гостиной и спальне поставил миски для еды и воды и так же поступил с туалетными лотками, а в ванной укрепил капельницу. Затем взял кота на улицу, и почти весь остаток дня мы просидели в тени дуба на деревянном диванчике. Я предавался двум своим любимым во время того путешествия занятиям — читал и плакал. Похоже, следует предупредить, что вам придется еще много раз услышать, как я плакал, поскольку в той поездке так и не смог закончить ни одного предложения без того, чтобы не пролить немного слез. Вот и на ферме, сидя на диване, делал и то и другое — то попеременно, то сразу. Нортон главным образом лежал рядом, но все-таки немного побродил по высокой траве. На этот раз прогулки давались ему нелегко. И он немного напомнил мне Тэрри Маллоя — героя Марлона Брандо из фильма «В порту», когда в финале тот, избитый, идет в пакгауз разобраться с бандой. Нортон нетвердо держался на ногах, шатался и гнулся, но, как Брандо, ни разу не упал. Сила воли — вот что это такое. А она у него была хоть куда.

Время от времени, когда Нортон не сидел со мной и не бродил по округе, он спрыгивал с диванчика, с трудом ковыляя, находил хорошее место на солнце и устраивался подремать. А я, когда не читал и не плакал, глядел на него. Он красиво смотрелся в траве. И поскольку стал таким маленьким, казался молодым и здоровым — словно превратился в котенка. Приятная была картина: Нортон в траве, порхающие бабочки, повсюду щебечут птицы. Безмятежная картина, спокойнее не придумаешь. Нортон не болен — в эти минуты он совсем здоровый на вид. Его не тошнит. Он не испытывает боли. Просто притих, греется на солнце.

Он угасал.

Иногда мяукал. Ласково, совсем не сердито. У него было особенное мяуканье, когда он чему-то радовался: отрывистое, с трелью, это «мр-р-р» звучало как перестук лодочного мотора с легким шотландским акцентом. И теперь в его «мяу» слышалась радость. По-моему, он хотел сказать мне, что я поступаю правильно.

Мы задержались на ферме Суитуотер на пару дней. По вечерам приходили в общую комнату в главном доме, я чуть не до утра играл в пульку на красном фетровом столе, а Нортон устраивался в кресле на одеяле с изображением игрока в поло и наблюдал. Но с каждым часом днем и ночью я замечал, как он мало-помалу слабеет.

Несмотря на то что я прокапывал его дважды в день, Нортон очень часто отлучался в туалет. Моих медицинских познаний уже хватало, чтобы понять, что это значило. Его организм сдавал. Он не мог перебороть болезнь — болезни — овладевшие его телом. Потерял так много мышечной массы, что стало трудно ходить, прыгать, а теперь еще и отправлять естественные потребности. Даже тонкому кишечнику, чтобы он действовал, требуются мышцы, а рак уничтожил у Нортона большую их часть.

Все развивалось очень быстро. Еще две недели назад кот не выглядел больным и не вел себя как больной. Но болезнь брала свое. Конец приближался. Помню слова Марти Голдштейна, когда я позвонил ему сообщить, что дела совсем плохи. Он сравнил Нортона с украинскими крестьянами, которые доживают до ста тридцати лет. Мы привыкли к растянутой смерти, которая продолжается треть нашей жизни. А крестьяне — здоровые люди. Умирают в одночасье. Так и должно быть, заключил Марти. Живи с удовольствием, оставайся как можно дольше здоровым, а потом умри. Именно это происходит с Нортоном, и я должен радоваться, что он уходит таким образом.

Я радовался. Честно. За несколько месяцев до этого, когда я был у матери, та позвонила двум своим старинным друзьям. Это был один из самых тяжелых разговоров, какие мне приходилось слышать. К телефону подошел муж — человек, которого мать знала не меньше пятидесяти лет. Я слышал, как она сказала: «Генри, это Джуди». Затем повторила: «Джуди». И добавила: «Джуди Гитерс». Лицо у нее стало испуганным — мать поняла, что ее приятель не может сообразить, кто ему звонит. Она попыталась объяснить, но чем больше старалась, тем больше запутывалась. Наконец мать попросила подозвать к телефону Вегу, его жену, но когда он выполнил просьбу, мать расплакалась — полагаю, вы уже поняли, что мы с ней родственные души, — и не смогла говорить. Пришлось взять у нее трубку и, прежде чем разъединиться, принести извинения. Ужасно. С человеком не должно случаться ничего подобного — нельзя, чтобы организм настолько терял свои свойства, чтобы человек оказывался в состоянии, когда вроде бы живешь, но на самом деле это не жизнь. Поэтому я радовался, что с моим котом ничего подобного не происходит. Хотя от этого было не легче принять то, что с ним происходило.

Я стал подумывать, не вернуться ли домой после остановки на ферме Суитуотер, но вспомнил Дайану Делоренцо, которая сказала, что я хорошо понимаю своего кота. Я ясно чувствовал, что правильно, а что неправильно, и решил, что Нортону нравится наша поездка. Его, несомненно воодушевляло состояние катарсиса, и он не меньше меня хотел доиграть до конца.

Поэтому мы сели в наш передвижной госпиталь, он же «красный бумер» и направились в Шарлотсвилл в штате Виргиния.

Этот город Нортон тоже любил, и когда мы оказались в центре, я поехал медленнее, а кот выпрямился, вытянул шею и стал глядеть в окно. Мы не стали останавливаться в городе на обед. Я хотел устроить Нортона со всеми удобствами и повернул к одному из самых больших в стране постоялых дворов — «Клифтону».