Сергей Михалков - Два брата - две судьбы

• Название: Два брата - две судьбы
• Автор: Сергей Михалков
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-9524-1884-8

Мемуары любимого детского писателя многих поколений Сергея Михалкова и его младшего брата Михаила, писателя, поэта, песенника, творившего под псевдонимом Андронов откроют для вас тайну долговечности и процветания династии Михалковых. Сергей Владимирович ярко с большим юмором рассказывает о своих встречах со многими знаменитейшими людьми прошлого века. Писатель Михаил Михалков, творчество которого представлено книгой «В лабиринтах смертельного риска» (1953 г., впервые издана на русском в 1991 г.), человек уникальной судьбы. Агент-нелегал, на равных беседовавший с Отто Скорцени, крупнейшими промышленниками и финансовыми магнатами Европы рассказывает захватывающую полную героических приключений историю своей жизни.

---

Я взял ключ и направился к воротам. За ними стояла лошадь с подводой, на которой сидели двое моих новых знакомых и румын-возчик (хозяин конспиративной квартиры). Открыл ворота. Подвода въехала во двор. Я поставил ее между террасой и погребом так, чтобы она не была заметна с улицы.

Генеральша стояла в дверях и спокойно наблюдала за нами. Впрочем, если бы она и вздумала звонить в полицию, это было бы бесполезно, так как, перелезая через ограду, я предусмотрительно перерезал телефонный провод.

— Прошу прощения, мадам! Я имею приказ воспользоваться вашим личным имуществом в целях пополнения армейского фонда рейха. Разрешите войти? — Слова эти я произнес тоном не допускавшим пи малейшего возражения и, закурив сигарету, щелкнул зажигалкой.

Хозяйка посторонилась, мы с Григорием, одетым в гражданский костюм, прошли в переднюю. Его напарник и румын-возчик остались при подводе, на которой были припрятаны от посторонних глаз четыре немецких автомата на случай столкновения с немцами. Генеральша свободно изъяснялась по-немецки.

— Что вам угодно?

— Проведите нас по комнатам, мадам, и мы отберем то, что нам нужно.

Беспрекословно подчинившись, она повела нас по анфиладе комнат со старинной мебелью, дорогими коврами, массивными вазами и бронзовыми скульптурами. Окна были занавешены плотными бархатными шторами. Я осведомился относительно драгоценностей и денег, и она вынула из шкафчика шкатулку с кольцами, брошками, браслетами, среди них было необычайно красивое изумрудное ожерелье, усыпанное бриллиантами. Все это она вручила мне вместе с бумажником, в котором было около сорока тысяч леев. Ни один мускул не дрогнул на ее спокойном и строгом лице. Это заставило меня спросить:

— Может быть, мадам, что-нибудь из этих вещей вам особенно дорого? Можете оставить у себя.

Она открыла шкатулку, взяла цепочку с большим золотым медальоном, осыпанным мелкими бриллиантами, и, сказав: «Память о моем отце», положила свое сокровище в карман передника. Продолжая разыгрывать роль гестаповца, я галантно предложил:

— Не стесняйтесь, сударыня, оставьте себе на память и это кольцо с изумрудом.

Генеральша охотно последовала моему совету.

Мы поднялись наверх, где были спальня и кабинет мужа — генерала, командира румынской пехотной дивизии, воевавшей где-то в России. В стенных шкафах было множество платьев и мужских костюмов — они нас не интересовали. Но в ящике письменного стола (который пришлось взломать) я обнаружил маленький дамский «Браунинг» и две обоймы. Это было весьма кстати.

Мы спустились вниз.

Меня крайне удивило спокойствие старой генеральши, безропотно открывшей нам свой дом. Видимо, она была наслышана о мародерстве немцев и ей ничего не оставалось делать, как выполнять волю «немецкого капитана», чтобы сохранить себе жизнь.

Мы спустились в погреб, вытащили два ящика коньяка, две бочки вина, мешок орехов, мешок миндаля. Потом погрузили на подводу шесть лучших ковров, изделия из хрусталя и столовое серебро. На прощание я предупредил генеральшу:

— Имейте в виду, мадам, вам не следует поднимать шума. Это в ваших же интересах. Не пытайтесь звонить куда-либо, провод перерезай. И до утра будьте дома. Больше мы вас не потревожим. Хайль Гитлер! — Я козырнул, вышел во двор, и подвода, затарахтев по каменным плитам, выехала на улицу под гоготанье разбуженных генеральских гусей.

По темным улицам я шагал впереди подводы, зная, что румынский патруль не посмеет остановить немецкого офицера, какой бы груз он ни сопровождал. Солдаты из 2-й штабной роты, которые могли бы меня опознать, после одиннадцати часов не разгуливали по городу: казарменная дисциплина этого не позволяла. Железный крест с мечами на кителе Бёрша при встрече с немецкими городскими патрулями меня безотказно бы выручил. Сам же капитан в это время где-то в другом городе кутил со своим начальством.

Своих спутников я отправил по домам, договорившись встретиться утром на базаре, а сам с возчиком развез груз по заранее подготовленным местам, где меня ждали. Вино, коньяк, миндаль и орехи приняла с черного хода содержательница кафе, пожилая белоэмигрантка, которую звали Анна Васильевна. Я частенько заходил к пей закусить, и она обычно сама обслуживала меня на кухне за служебным столиком. Ковры, хрусталь, серебро и драгоценности я в ту же ночь сплавил в антикварный магазин, заранее договорившись с желчным и алчным стариком антикваром. Он тут же все оценил, заплатил мне наличными и, конечно, здорово нагрел на этом руки.

Таким образом, к тому времени, когда мы с возчиком расстались, в кармане бёршевского кителя, который совсем неплохо сидел на моих плечах, было не менее девятисот тысяч леев. Я благополучно добрался до укромного места — разбомбленного цыганского домика, вытащил из-под обломков свою солдатскую форму, переоделся, затем вернулся в расположение обоза. Деньги спрятал в подводе Пикколо и, отдохнув часок, тщательно почистил бёршевский мундир с сапогами, ремнем и кобурой, оказавший мне поистине неоценимую услугу. Заспанный денщик был крайне удивлен моей исполнительностью: было еще только пять часов утра. Над городом занималась заря. День был базарный…

В семь часов я был уже на базарной площади. Возле лудильного ряда, где цыгане начинали раздувать свои горны, поджидали мои сообщники. Увидев меня опять в солдатской форме, они одобрительно заулыбались:

— Если бы тебя сейчас посадили на место короля Михая, — шепнул мне на ухо Григорий, — я бы не удивился!

А часа через два десяток подвод с лошадьми был куплен. Я не знал, зачем нужен моим спутникам такой большой обоз. Но интересоваться не стал. Только урывками, ловя реплики, я догадался, что неподалеку сброшены два десанта советских бойцов с боевой техникой и их требуется перебросить в другой район. Они оказались в критической ситуации из-за того, что два переводчика-румына сбежали от них, прихватив с собою часть денег.

Обоз выехал за город и остановился. Стою в сторонке от обозников. Крестьяне, продавшие свои подводы и лошадей, деньги получили еще на базаре и думали, что сейчас их отпустят. Но по заранее разработанному плану хозяин дома, где временно остановились десантники, знал, как надо ему поступить, и сказал крестьянам по-румынски, что сейчас необходимо выполнить небольшое задание. Вечером они уже будут свободны и смогут вернуться к себе домой, каждый на своей подводе. И полученные деньги могут оставить у себя. Крестьянам это было выгодно, и они одобрительно закивали.

Надо сказать, что к моим новым друзьям ночью прибыли два советских разведчика в форме немецких офицеров, и они находились здесь же, рядом. С ними меня не познакомили.

Хозяин дома, указав крестьянам на этих двух офицеров, сказал, что опасности для них никакой нет, ибо эти два немецких офицера возглавят их обоз и двигаться они будут беспрепятственно. На том и порешили.

— Итак, — сказал старший, прощаясь и по-дружески меня обнимая, — гора с горой не сходится, а человек с человеком всегда сойдется. Спасибо тебе, солдат! Что просил, обязательно передам на Большую землю: «Хозяйство Грачева. Пароль: „Дунай — Измаил“, Шахматист, он же — Сыч, находится при 2-й штабной роте капитана Бёрша, танковая дивизия СС „Великая Германия“».

— Точно. Прошу связь.

— Как только выйду в эфир, сразу же доложу. Мы пожали друг другу руки.

Отойдя в сторону, я с Григорием имел еще особый разговор…

Прощайте, господин Бёрш!

— Эмма Ивановна, что здесь нарисовано?

Я сидел под китайской яблоней в саду в Пятигорске и разглядывал картинку в молитвеннике нашей воспитательницы. Мне было шесть лет. На картинке я видел хлев с ослами и волами. На соломе в люльке лежал младенец, от него исходило сияние. Возле ребенка сидела благообразная женщина, вокруг, опираясь на длинные посохи, стояли бородатые мужчины со шкурами на плечах. В небе сияла большая звезда.

— А что это за звезда? — спросил я по-немецки у нашей набожной немки, тыча пальцем в молитвенник.

— А это, Мишенька, праздник — Рождество. Когда Христос родился, на небе зажглась новая звезда, Вифлеемская звезда, ведь это было в Вифлееме.

— А мальчик что, в конюшне родился? — не унимался я. — Он что — маленький кучер?

Не зная, как ответить, Эмма Ивановна в смущении всплеснула руками:

— Ох, у меня там, на плите варенье кипит! — и убежала на кухню, оставив меня размышлять над звездой Вифлеема…

Я вспомнил эту звезду из молитвенника Эммы Ивановны, когда увидел другую, шестиконечную, начерченную мелом на стенах товарных вагонов большого железнодорожного эшелона рядом со словом «юдэ» (еврей).

Мела метель. Эшелон остановился на вокзале города Яссы, и фашисты производили какую-то перегруппировку «живого товара». Вагоны были оцеплены эсэсовцами из зондеркомаиды с автоматами и свирепыми овчарками. Эти сытые, откормленные, чисто выбритые молодчики отрывали от матерей плачущих детей, оттаскивали их в сторону, а взрослых — старых и молодых — загоняли в вагоны. Из рук обреченных эсэсовцы Вырывали чемоданы и узлы и бросали их в одну груду на платформе. У каждого арестованного на груди была пришита шестиконечная звезда желтого цвета, которая вела этих несчастных людей прямой дорогой в фашистские лагеря к мученической смерти. Обреченные не были только румынскими евреями. Слышалась разноязычная речь.